Река меж зеленых холмов - Евгений Валерьевич Лотош

Милусу Солнечный Остров и даму вайс-графиню Окусуну Печеглавую. Рыцарь Борой – наследственный член Дворянской палаты и первый советник департамента по делам Граша.

– Рыцарь граф, – по-военному четко кивнула Ольга. – Дама вайс-графиня, дама вайс-графиня. Польщена встречей.

– Рада знакомству, – сдавленно пискнула Карина. – Господин граф Борой, госпожа вайс-графиня Милуса, госпожа вайс-графиня… – она на мгновение запнулась. – …Окусуна. Прошу благосклонности.

– Я тоже весьма рад нашей встрече, – кисло улыбнулся советник, и Карина сообразила, что все-таки назвала его неправильно. Какой «господин», когда «рыцарь»! Голос у него оказался под стать внешности – тусклый и невыразительный. – Госпожа Мураций, ты ведь… э-э-э… прости, не помню твоего титула в Сураграше.

– Кисаки Сураграша, – нехотя проговорила Карина. – Прошу, господин рыцарь граф, он не стоит упоминания.

– Кисаки Сураграша, вот как? – с вялым интересом поинтересовалась вайс-графиня Печеглавая, блистающая драгоценностями, словно море под лучами солнца. – И что же оно означает?

– Госпожа Мураций слишком скромна, чтобы дать точное определение, – проговорила Ольга прежде, чем Карина успела открыть рот. Ее тон казался странным – наполовину презрительным, наполовину насмешливым. – Позволь, дама вайс-графиня, пояснить мне. «Кисаки» на кленге – распространенном языке племен Граша и Сураграша – в зависимости от контекста означает верховную жрицу культа Назины, наследственную принцессу или верховную правительницу страны. В самом Сураграше титул не употреблялся не одну сотню лет, но после, несомненно, известных тебе событий он как-то сам по себе снова вошел в обращение. В переводе на привычные нам термины «кисаки» означает что-то вроде Верховной Княгини. Вероятно, народу он показался подходящим, чтобы обозначить ту роль, которую госпожа Мураций сейчас играет в жизни страны.

– Ну, плебеям свойственно придумывать красивые имена своим вождям, – покровительственно и в то же время фальшиво улыбнулась Окусуна. – Однако же, госпожа Мураций, я так понимаю, что ты планируешь ввести в Сураграше институт наследственной аристократии?

– Нет, госпожа дама Окусуна, – сухо ответила Карина. Она испытывала неловкость от ольгиной тирады, но еще больше – от каких-то неуловимых флюидов, исходящих от стоящих перед ней аристократов. Она только на мгновение задействовала нейросканер и тут же мгновенно закрылась снова, чтобы уйти от исходящей от всех троих вонючей смеси презрения, высокомерия и какого-то гадливого интереса, какой испытывают к опасным экзотическим паукам. – Наследственной аристократии у нас не планируется. Мы намерены построить полноценную демократическую республику с выборными органами власти. Мы не можем построить ее мгновенно, но за четыре-пять десятилетий, думаю, управимся.

– И совершенно зря, милочка, совершенно зря, – осуждающе заметила вайс-графиня Милуса. – Аристократия служит стержнем любого общества, гарантом стабильности в любые, самые сложные времена. А вам сейчас определенно понадобится стабильность. Настоящая монархия очень бы вам подошла, особенно с учетом дикости, что царит сейчас в Сураграше. Первобытных дикарей просвещенным людям вроде нас с вами следует держать в железном кулаке. Они доброты не поймут, и демократия им пойдет только во вред, поощряя самые низменные инстинкты. Я понимаю, что демократический строй в Катонии, – она выплюнула эти слова, словно горькую слюну, – приучил тебя думать именно так и не иначе. Но поверь мне…

– Они не дикари, госпожа Милуса, – перебила ее Карина, чувствуя, как внутри поднимается горячая волна гнева и отвращения. – Жители Сураграша бедны, и у них много старых и не всегда полезных в наше время традиций и обычаев. Но они отнюдь не ограниченные дикари, пляшущие ночами вокруг больших костров, на которых жарят пленников, как многие себе представляют. Они восприимчивы к просвещению, и мы вполне сможем поднять их хотя бы до среднего грашского уровня за два поколения.

– Молодежи свойственно питать высокие идеалы, – покровительственно улыбнулся граф Борой. – Однако нам, старичкам, хорошо известно, какие трещины они дают при столкновении с суровой действительностью. Попытки привить дикарям чужие обычаи ничем хорошим не закончатся. Безусловно, от наличия крепкого государства в Сураграше выиграли бы все, но лучше бы тебе, госпожа Мураций, держать простолюдинов в кулаке.

– Рыцарь граф, – вмешалась Марица, улыбаясь еще шире, чем до того, – прошу прощения, что вмешиваюсь в такую увлекательную дискуссию, но вечер короток, а я хочу представить госпожу Мураций и даму Лесной Дождь еще многим и многим. Прошу меня извинить, но я умыкну их у тебя.

– Понимаю, понимаю, – покивал граф. – Ну что же, приятно было пообщаться, госпожа Мураций. Надеюсь, у нас еще появится возможность обсудить тему в подробностях.

И он в сопровождении своих спутниц зашагал к столу, где несколько служанок расторопно меняли пустые подносы на полные.

Следующие полтора часа, почти до самой полуночи, слились для Карины в сплошную череду лиц, имен и фальшивых улыбок. Уже после третьего знакомства она полностью перестала воспринимать собеседников, сосредотачиваясь лишь на дежурных фразах да на том, чтобы случайно не перепутать имена. Она утешала себя тем, что позже, в записи, подробно изучит всех собеседников и постарается запомнить их имена – на будущее, на всякий случай. Несколько раз она с ужасом спохватилась, что не включила фиксацию эн-сигнатур, но проверив, успокаивалась: включила. Изредка она вежливо брала со стола то бутербродик, то кусочек нежнейшего мяса на тарталетке, то стручок медовой фасоли, наколотый на пластиковую шпажку, но в основном старательно улыбалась, вежливо кланялась и поддакивала в той манере, в какой, по ее мнению, должен поддакивать настоящий дипломат. Она обменивалась с собеседниками ничего не значащими словами о погоде, старательно уверяла, что ей ужасно нравится Каменный Остров и Четыре Княжества в целом, скромно соглашалась с самоуверенными рассуждениями о кулинарии, моде и распустившихся слугах, пыталась не говорить ничего конкретного о международной политике, включая кризис вокруг Сэтаты… Мир кружился вокруг нее в расплывчатом водовороте, не задерживаясь ни в деталях, ни по крупному, и постепенно она ушла в себя, общаясь с гостями лишь каким-то внешним краем сознания, а в глубине его обдумывая прочитанную в самолете обзорную статью о новых анестетиках. Уголком глаза она видела, что Ольга присутствует где-то рядом, скованно улыбаясь, неловко пытаясь отвечать на реплики и, кажется, чувствуя себя дикарем на космодроме.

Но в один не слишком прекрасный момент Карине пришлось полностью сконцентрироваться на происходящем. Красивая брюнетка в очень откровенном по здешним меркам платье, с глубочайшим декольте и фигурно обрезанным подолом, оставлявшим одну ногу полностью обнаженной и не слишком-то прикрывавшем вторую, возникла перед ней в сопровождении почему-то напряженной Марицы. На лбу женщины между бровями поблескивал радужными разводами стеклянный диск, а правый глаз закрывало необычное украшение – овальная зеркальная пластинка, крепящаяся тонкими золотыми дужками-зажимами к уху и к переносице. Между лопатками тут же предостерегающе засвербело, и на краю сознания замерцало предупреждение: диск являлся объективом активированной видеокамеры, а наглазная пластинка – миниатюрной