Свободное радио Альбемута. - Филип Дик

— Около получаса. Вот тогда это и случилось, с полчаса назад. Я не могу прийти в себя после этого кошмара. А главное — зачем? Какая–то беспричинная жестокость.

Рик снова открыл дверцу своей машины.

— Нет, — сказал он, садясь на водительское место, — отнюдь не беспричинная. Она считала, что имеет вполне достаточную причину.

Чисто андроидную причину, добавил он про себя.

— А куда ты сейчас? Неужели нельзя посидеть хоть немного дома, со мной? Сегодня по телевизору была совершенно потрясающая новость. Дружище Бастер утверждает, что Мерсер — это жульничество, подставная фигура. А вот ты, Рик, что ты об этом думаешь? Думаешь, это может соответствовать истине?

— Все соответствует истине, — сказал Рик и включил двигатель. — Все, что кому–нибудь когда–нибудь пришло в голову, все соответствует истине.

— С тобой сегодня ничего не случится?

— Не бойся, со мною все будет в порядке.

А еще, подумал Рик, я непременно умру.

И то, и другое в равной степени соответствует истине. Он захлопнул дверцу, помахал Айран рукой и взмыл в ночное небо.

Когда–то, думал он, я мог бы увидеть небо. Многие годы назад. А теперь в небе нет ничего, кроме пыли; за долгие годы никто не видел ни одной звезды. Отсюда не видел, с Земли. Может быть, однажды я уеду туда, откуда видно звезды, сказал он себе. А тем временем машина набирала все большую скорость и высоту, устремляясь прочь от Сан–Франциско, в мерзость и запустение севера. В места, куда не отправится по своей воле ни одно живое существо. Разве что почувствовав близость конца.

Глава 21

В свете раннего утра проплывавшая внизу земля — тусклая, всякой дрянью заваленная пустошь — казалась бескрайней. Камешки с дом размером покатались, покатались да и остановились, уткнувшись друг в друга; это похоже, подумал он, на склад, откуда вывезли все товары. Остались только обломки ящиков, вместилища, ничего не обозначающие сами по себе. А ведь когда–то здесь росла пшеница, коровы щипали траву. А сейчас дико и подумать, что что–то могло щипать здесь траву.

В странном месте, думал Рик, довелось умереть всем этим существам. Он снизил машину и некоторое время летел на бреющем. А вот что, спросил он себя, сказал бы обо мне Дэйв Холден? В каком–то смысле, теперь я — величайший платный охотник всех времен и народов. Никому другому не доводилось еще убить за сутки шесть «Нексусов–шестых», да и в будущем вряд ли доведется.

Безнадежно загаженный склон холма летел ему в лицо, и Рик едва успел поднять машину повыше. Усталость, подумал он, мне не стоило так долго сидеть за рулем. Он выключил зажигание и некоторое время планировал, а затем посадил машину. Она немного попрыгала по кочкам, ухабам и россыпям булыжников и в конце концов со скрежетом остановилась, наткнувшись на какую–то очередную неровность.

Рик поднял трубку, набрал номер сан–францисской междугородней станции и попросил телефонистку связать его с больницей «Маунт Сион».

— Больница «Маунт Сион», — сказала через несколько секунд другая, помладше, телефонистка.

— Меня интересует ваш пациент Дэйв Холден, — сказал Рик. — Как он себя чувствует? Есть ли возможность с ним побеседовать?

— Минуточку, сэр, сейчас я все узнаю, — сказала телефонистка и исчезла с экрана. Чтобы не терять времени даром, Рик занюхал щепотку смеси «Доктор Джонсон», но не получил никакого удовольствия, а только еще сильнее почувствовал холод; в неотапливаемой машине температура падала с катастрофической скоростью. — Доктор Коста говорит, — сказала вновь возникшая телефонистка, — что мистер Холден не принимает посетителей и не беседует по телефону.

— Я из полиции по служебному вопросу, — сказал Рик, демонстрируя экрану свое удостоверение.

— Минуточку, — сказала телефонистка и снова исчезла.

Рик занюхал еще одну щепотку «Доктора Джонсона». То ли по раннему часу, то ли еще почему, но запах ментола не освежал, а вызывал тошноту. Он опустил окно машины и присоединил к бескрайним россыпям мусора маленькую желтую жестянку.

— Нет, сэр, — сказала телефонистка. — По мнению доктора Коста, состояние, в котором находится мистер Холден, не позволит ему вести разговоры на любую, пусть даже и самую срочную тему в течение ближайших…

— Спасибо, — сказал Рик и повесил трубку.

Воздух тут тоже был тошнотворный, поэтому он снова поднял окно, не переставая думать о Дэйве. Похоже, этот Полоков надолго его вырубил. Странно даже, чего они со мной–то не сумели справиться? Наверное, я слишком быстро двигался. Всех за один день, этого они никак не могли ожидать. Гарри Брайант был прав, да он и всегда бывает прав.

Машина совсем промерзла, а Рику давно хотелось размять ноги, поэтому он вышел наружу, стараясь не замечать настырного, вонючего ветра и потирая от холода ладони. И все–таки жалко, что не вышло поговорить с Дэйвом. Дэйв одобрил бы то, что я сделал. К тому же он понял бы те моменты, которые даже Мерсер не может понять — наверное, не может понять. Для Мерсера все очень просто, потому что он принимает все, без разбору. Ничто ему не чуждо. А вот то, что я сделал, абсолютно мне чуждо. Если разобраться, последнее время мне чуждо все, что есть во мне, я стал какой–то самоотчужденной личностью.

Он шел вверх по склону, и каждый шаг давался ему со все большим трудом. Слишком измотался, думал он, чтобы еще карабкаться по всяким кручам. Остановившись, он вытер едкий пот, заливавший ему глаза; со всем остальным — со столь же едким потом, пропитавшим насквозь одежду, с надсадной болью во всем теле — приходилось мириться. Он яростно сплюнул, выражая этим ненависть и презрение к самому себе и вдвое большую ненависть к этой бесплодной, безнадежно загаженной пустоши. А потом снова пошел вверх по склону Богом и людьми забытого холма, на котором не было и не будет ничего живого, кроме него самого.

Жара. Теперь стало жарко; судя по всему, прошло много времени, утро превратилось в день, и воздух прогрелся. А еще он почувствовал голод. Он не ел уже бог знает сколько времени. Голод с жарой образовывали ядовитую смесь, похожую по вкусу на поражение. Да, думал он, так оно и есть, я потерпел поражение, знать бы вот только как и когда. В том, что убил этих андроидов? В том, что Рэйчел убила мою козу? Не в силах этого понять, он шел и шел вперед, и постепенно мозг его окутывался смутной, почти галлюцинаторной дымкой. В какой–то момент он обнаружил себя, абсолютно не понимая, как такое могло случиться, в шаге от обрыва, падение с которого неизбежно стало бы фатальным, более того — унизительным, он падал бы и падал, бесконечно долго, без единого свидетеля. И не было бы смысла проявлять перед смертью отвагу и выдержку, все это осталось бы никем не замеченным, ведь мертвые камни и иссохшие, пылью пропитанные тени растений ничего не видели, ничего не помнили, ни о нем, ни о себе.