История одного дня. Повести и рассказы венгерских писателей - Иштван Фекете

— Ты думаешь, за границей ждут не дождутся, когда ты приедешь? Может, ты соизволишь сказать, что собираешься делать там? Вот потому и молчишь, что сказать тебе нечего!

— А тебе что за дело? Если ты не хочешь, одна уеду, — отрезала Элфи.

Почему у нее сорвалось это с языка? Неужели она в самом деле решилась и теперь высказала свое решение? Отнюдь нет. Но ведь язык без костей, что угодно может сболтнуть. Почему бы не сказать? Почему не подразнить этого пузыря?

Но на сей раз она, кажется, перегнула палку. Пораженный ее легкомыслием, Арпад застыл на месте. Ух, как он зол на нее!

— Послушай, ты, — грубо сказал он. — Я помогу тебе образумиться, если уж сама не в состоянии. Расскажу твоей матери, бабушке и даже отцу, какие мысли у тебя в голове.

— Ух, как напугал! — подзадорила Элфи, а сама, между прочим, и впрямь испугалась, как бы он не передал, а то еще примут ее слова за чистую монету.

— Не будь ты девчонкой, так бы и влепил тебе оплеуху! — грозился Арпад.

— А ты не робей, стукни!

Она говорила дерзко, вызывающе. А что, если Арпад и в самом деле влепит пощечину? Как раз на углу улиц Вешелени и Ротенбиллера. Напротив ветеринарного института. И откуда только взялся у нее этот тон — такой, что прямо-таки трудно удержаться, чтобы не ударить! В нем явственно слышалась мольба: на, ударь меня! Ударь! Видимо, прорвались наружу все пережитые ею страдания, благо нашелся наконец человек, которому она может излить всю душу, хотя бы даже и поссорившись с ним! Кто для нее этот Арпад? Партнер по танцам, тот, кто давал ей хлеб на улице Харшфа. И все же этот юноша — единственный в мире человек, кто проявил участие к ее судьбе, да еще так, что чуть было не закатил ей пощечину. Еще немного — и это случилось бы. Вот почему нестерпимо больно, потому-то такой свинцовой тяжестью гнетет тоска, что совершенно чужой парень оказался единственным, кто по крайней мере хоть злится на нее, ругает, хочет научить уму-разуму. Обойди хоть всю Венгрию, и не найдешь ни одной живой души, которой было бы интересно знать, о чем думает, чем может похвалиться, зачем и почему говорит не то, что думает, Элфи Варга!

А что бы стало с ней, если бы и Арпада не было?

Нет, он не ударил ее. Что вы! От слов до дела еще далеко. Элфи больше, чем кому бы то ни было, известно, какая глубокая пропасть пролегает между словом и делом. Они прошли всю улицу Дембинского, и Арпад ловко выпытал у нее все, что нужно было узнать о ее жизни и планах на будущее. Он все-таки понял, что так просто, без основательной причины, человек не может терять голову и небо не покажется ему с овчинку. К тому же, как было известно Арпаду, Элфи даже и в голову не приходило жить где-то в другом месте, а не в Будапеште, и именно в Седьмом районе. Она любила свою профессию. Да, любила! Сейчас, правда, она выбилась из нормальной колеи, но это особый вопрос. Почему так случилось, не надо спрашивать сейчас. Но одно должно быть ясно, особенно для Элфи: не имея специальности, она пропадет, куда бы ни поехала — в Вену или в Нью-Йорк. Заявится туда и скажет: «Здравствуйте, прошу любить и жаловать, я Элфи Варга извольте-ка меня устроить». Ишь, чего захотела! Разве ее выгоняют отсюда? Арпад до тех пор доказывал, пока Элфи помимо своей воли не проболталась ему, приоткрыв чуть-чуть завесу над скрываемой ею правдой. Сначала говорила, что ей, дескать, нельзя оставаться в семье отчима, но и к бабушке возвращаться тоже не хочется. Не хочется? Хм! Интересно! Нет, тут есть еще какая-то причина… Должна быть! Так Элфи постепенно вынуждена была сказать всю правду: мама уезжает вместе с семьей… Продали квартиру за тридцать тысяч, ей оставили только постельное белье. Хотят откупиться от нее бельем. Нет, лучше она замерзнет, как подкидыш, ничего не будет иметь, но не возьмет эти тряпки, оставленные мамой из жалости. В качестве компенсации за то, что покидает навеки… Ну что ж… В отместку, назло им уехать за границу. Не дожидаясь, пока мама и семья бросят ее, она оставит их. Она покажет им, что она тоже человек.

— Ну что ж, здорово придумано! — сказал Арпад. — Вся беда в том, что самой себе ты сделаешь в сто раз хуже. Ты родилась в Будапеште. Тут все твои родные — мать, отец, бабушка. У тебя даже больше родственников, чем у других людей. И все же ты одна, как перст. Правда? Ну, а теперь подумай, какой одинокой ты будешь на чужбине, в незнакомом городе!

— Но тогда я, по крайней мере, хоть буду знать, почему одинока! — хмурясь, возразила Элфи.

— Ну, раз тебе так приспичило, валяй, — согласился Арпад, хотя сам теперь уже был уверен, что Элфи не сделает такой глупости, ибо тоска у нее прошла.

На сердце остался лишь горький осадок, и поэтому оно еще ныло. Кто же исцелил ей душу? Арпад! Как видно, дружба — действенное средство. Они долго бродили по окраинным улицам Седьмого района. Еще утром Элфи готова была биться об заклад, что во всем мире не сыщешь девушки, более несчастной и одинокой, чем она. Но теперь ей стало стыдно за себя. Да что она представляет собой, чтобы предъявлять такие требования? Разве ее не любят, не уделяют ей внимания? А заслуживает ли она большего? Если хорошенько поразмыслить, то, право же, так и напрашивается отрицательный ответ. Чем она заслужила, что Арпад вот уже несколько часов подряд ходит с ней, убеждает, объясняет, чтобы выбить дурь из ее головы. Другой бы давным-давно махнул на нее рукой. Другой бы даже и разговаривать с нею не стал. Нет, ей и в самом деле не на что обижаться! Мать с семьей уезжает, это правда. Но здесь остаются бабушка, отец, останется парикмахерская, остается Арпад. Много людей уедет за границу, но гораздо больше останется. Не будут же все время стрелять; раньше или позже, но снова пойдут трамваи, она по утрам будет ходить в парикмахерскую, станет работать, как прежде.

Мать уедет, уедет и Дунди — это большое горе, невосполнимая потеря. Но уедет и дядя Шандор, который всегда только понукал, распоряжался, отравлял ей жизнь.

— По-твоему, мне радоваться надо? — спросила Элфи, и на глаза ее набежали слезы.

— Кто говорит, что ты должна радоваться! — ответил Арпад. — Разве я говорю, чтобы ты прыгала от радости на одной ножке? Мало хорошего в том, что мать уезжает с ним…

— А что же ей делать? Оставаться здесь с оравой ребятишек? А кто их будет кормить?

— Вот видишь! Сама же говоришь, что мать вынуждена ехать. Но ты-то с какой стати поедешь туда? Здесь и отец твой остается. Через два года приобретешь специальность, начнешь прилично зарабатывать, станешь на ноги. Бабушке сможешь помогать. Тебя воспитала она, а не мать! Неужели ты бросишь стариков, которые, можно сказать, вырастили тебя?

Они шли уже по улице Мурани. Элфи подолгу молчала. Арпад тоже говорил меньше.

Незаметно спустился вечер, пора идти домой, скоро начнется комендантский час. Почти у самых ворот Элфи внезапно остановилась:

— Проводи меня к бабушке…

— Сейчас?

— Не хочу я возвращаться к ним… Я хочу вернуться к бабушке.

Арпад посмотрел на свои часы:

— Поздно уже. Да и вещи тебе надо еще собрать…

— Я завтра зайду за ними.

Арпад задумался немного, как бы сознавая всю ответственность, проистекающую от сознания того, что отныне на нем лежит забота об Элфи, о ее дальнейшей судьбе.

— Ничего, как-нибудь потерпишь один-то день. Мать рассердится, да и бабушка не похвалит…

— Белье я все равно не возьму, — продолжала упрямиться Элфи.

— Его заберет дедушка. Тебе лучше всего сначала с ним поговорить.

Элфи задумалась. Дедушка… действительно, так лучше всего. Завтра она пойдет и поговорит с дедушкой. Ей вспомнились слова, сказанные им на углу улицы Маяковского: «Ты в любое время можешь вернуться к нам». Дедушка самый добрый человек. Она успокоилась.

— Так и быть, — сказала она. — Нехорошо получится, если я приду с тобой… Бабушка еще может подумать… Она ворчит, когда я прихожу с тобой.

Войдя в ворота, они остановились. Оба брата Элфи — Шани и Лаци — все еще играли у ворот. Они подбежали и уставились на Элфи и Арпада. Вот это да! Элфи провожает домой парень. Ну и ну! Хорошо еще, что здесь нет Аги: если бы она увидела, сразу донесла бы дяде Шандору. Ну и пусть доносит! Дядя Шандор ей теперь не указ…

Она попрощалась с Арпадом за руку.

— Заходи к нам в магазин, — сказал он. — Или позвони.

— Позвоню, — ответила Элфи.

Так они расстались. Элфи, успокоенная, поднялась по лестнице. В ней появилась совсем крошечная, но какая-то злая отвага. Если спросят ее, где она весь день пропадала, почему бросила детей, она не будет молчать… Все выскажет. Что она не служанка… Если она не нужна им в Америке, то н здесь пусть обходятся без нее. И скажет дяде Шандору, что обязательно вернется в парикмахерскую.

Она позвонила, так как утром не взяла с собой ключа. Два резких, коротких звонка.

Дверь открыла Аги, окинув ее каким-то особенно недобрым, уничтожающим взглядом.