По прозвищу Святой. Книга первая - Алексей Анатольевич Евтушенко

противника. В это же время вторая танковая группа Гудериана обошла с востока двадцать первую армию русских и рвётся к Конотопу. Задача нашей дивизии в составе шестой армии завершить окружение и полный разгром частей Юго-Западного фронта противника. Финалом станет падение Киева — древней столицы русских, после чего у нас открывается прямая дорога на Москву [1]. Сроки — одиннадцатое сентября. К этому времени всё должно быть готово. Вопросы?

Офицеры молчали, тихо перешёптываясь.

— Нет вопросов, — констатировал Кейнер. — Тогда все свободны. Командира сто восемьдесят третьего полка оберста Генриха Кляйна и штурмбанфюрера Георга Йегера прошу задержаться.

Когда помещение штаба дивизии опустело, Кейнер, Кляйн и Йегер перебрались за стол. Ординарец принёс кофе. Закурили.

— Докладывайте, — сказал командир дивизии.

— План такой, — начал Йегер. — Вместо того, чтобы гоняться за партизанами по лесам, где у них явное преимущество, нужно выманить их на открытое пространство. Но не просто выманить, а заставить поверить, что они сильнее и вообще уже чуть ли не хозяева во всей округе. Для этого выдвижение дивизии на фронт подходит как нельзя лучше…

В корчме «Бочка козака» было шумно и дымно.

После того, как почти месяц назад, седьмого августа, немцы взяли Коростень, жизнь в городе, притихшая было в первые несколько дней оккупации, вновь оживилась. Заработали рестораны и питейные заведения. Открылся кинотеатр, и даже публичный дом. Последний обслуживал, в основном, офицеров и солдат немецкой армии, но в последние дни августа у него появился небольшой филиал для удовлетворения нужд ОУНовцев. Украинские националисты, представленные на востоке Украины мельниковцами, за последнее время понесли существенные потери. Мало того, что был фактически уничтожен отряд Тараса Гайдука, в который входило до двухсот вооружённых боевиков — членов Буковинского куреня [2], так ещё в предпоследний день лета в Житомире убили влиятельных мельниковцев Емельяна Сенника и Николая Сциборского.

Все члены мельниковской ОУН были абсолютно уверены в том, кто это сделал. Бандеровцы. Чёртовы бандеровцы. Больше некому. Напряжение росло, рядовые бойцы были готовы рвать всех подряд, начиная с коммунистов и партизан и заканчивая бандеровцами и евреями.

— Чому мы тут сидимо, не розумiю? [3], — громогласно вещал чубатый, пьяный расхристанный мельниковец в порванной на груди и заляпанной жирными и винными пятнами вышиванке. — Хлопцiв Тараса Гайдука вбили партизани — комунякi та клятi москалi. Це всiм вiдомо. Сеннiка та Сциборского — бандеровци. Це також всi знають. А мы тут сидимо, горiлку пьемо та баб деремо. Ганьба! [4]

Он схватил стоящую перед ним кружку с пивом и буквально всосал её в себя. Вытер усы, грохнул кулаком по столу и заорал:

— Ганьба! Смерть москалям, жидам та бандеровцам! Але спочатку — жидам! Нiчого, нiчого, десятого вересня буде дiло. Недовго чекати залишилось [5].

— Так, — обернулся, сидящий за соседним столом неприметный человек в костюме поверх вышиванки. — Андрiю вже досить. Хлопцi, хтось, вiдведить його до хати [6].

Хлопцы вокруг сделали вид, что не слышат. Видать, Андрея хорошо знали, и связываться с пьяным дураком никому не хотелось.

Максим, который уже некоторое время за кружкой пива присматривался и приглядывался к происходящему, встал, подошёл.

— Я можу його вiдвести, пан атаман. Тiльки скажить куда.

— Я не атаман, — сказал приметный человек, разглядывая Максима.

Он видел перед собой высокого широкоплечего светловолосого хлопца с пронзительными синими глазами (набор цветных контактных линз и краску для волос Максим заранее создал на молекулярном синтезаторе, предвидя, что они пригодятся).

Одет парень был неброско, но чисто — штаны, заправленные в сапоги, рубаха (обычная, не вышиванка), овчинная безрукавка поверх рубахи. На голове — потёртая кепка-восьмиклинка.

— Пробачте, — улыбнулся парень. — Буду знати [7].

— Ты хто, хлопче? Шось я тебе тут не бачiв ранiше. [8]

— Олекса, — представился Максим. — Олекса Дорошкевич.

— Звiдки ты, Олекса?

— С Каменец-Подольского. Хочу до вас, але не знаю, як це зробити.[9]

— До нас — це до кого? [10]

— До ОУН пана Мельника.

— Хм. Ну добре. Вiдведешь Андрiя до хати i вертайся. Поговоримо. Вулиця Германа Герiнга, дом пьять. Знаешь, де це?[11]

— Знаю.

Хлопец Андрей к этому времени потребовал ещё стопку горилки, запил её пивом и рухнул чубатой головой на стол в лучших традициях славного запорожского казачества.

Максим подошёл к телу, наклонился, перекинул правую руку пьяного себе через плечо, поднял его со стула, повёл к выходу, поддерживая.

— К-куда? — очнулся хлопец. — Не хочу! Вертаемось! Ще пива! [12]

— Iдем, iдем, — шепнул ему на ухо Максим. — Дiвчата чекают. [13]

— Дiвчата?

— Дiвчата, дiвчата. Казали без тебе не приходить. В мене и горiлка е.

— Горiлка? Це добре. Тодi пiшли.

Поддерживать и направлять Андрея всё ещё приходилось, но походка его стала твёрже. Мысль и горилке и девчатах явно придала ему сил.

На улице уже стемнело. Максим повёл Андрея через старый парк на берегу речки Уж. Нашёл местечко поукромнее, усадил на лавочку, почти скрытую ветвями плакучей ивы.

— А де дiвчата i горiлка? — осведомился Андрей.

— Горiка в мене, а дiвчата зараз будут. Слухай, що ти говорив про десятое вересня? Шось я забув. Шо тодi буде? [14]

— Горiлку давай.

— Спочатку скажи, потiм горiлка.

— Да то всi знают! — захохотал Андрей. — Знайшов велику таемницю! Жидiв будемо вбивати. [15]

— Богато жидiв? [16]

— Богато. Тысячу, не менше.

— А де?

— А тебе навiщо? [17]

— Також хочу.

— Це добре. Карьер знаешь де?

— Де гранiт добували? За рiчкой?

— Вiн. Горiлку давай.

— Зараз. [18]

Максим достал из внутреннего кармана бутылку, которую приобрёл в корчме, из бокового — стакан. Снял ножом сургуч, налил полстакана:

— Тримай. [19]

— Ну, будьмо! — трезвым голосом сказал Андрей и одним махом отправил содержимое стакана в рот. Втянул носом воздух. Покачнулся. Повалился на лавку и захрапел.

Максим подумал, забросил его ноги на лавочку, оставил рядом на земле початую бутылку и стакан и ушёл. Проспится — ничего не вспомнит. А уж когда обнаружит спасительную опохмелку — тем более. Если, конечно, до этого его самого не обнаружит патруль.

И снова штабная землянка отряда, и снова накурено так, что хоть топор вешай. Максим подумал, что начинает привыкать к табачному дыму.

Впрочем, не только к нему. К самому времени начинает привыкать. Грубому, опасному, военному. Кровавому. Совсем не похожему на его светлое будущее. Но