Рыцари пятого океана - Андрей Рытов

12 мая 1941 года была издана официальная директива верховного командования германских сухопутных сил, в которой говорилось: "Политические руководители в войсках не считаются пленными и должны уничтожаться самое позднее в транзитных лагерях, в тыл не эвакуируются..."

Однажды мимо нашего аэродрома, находившегося вблизи города Изюм, проходила большая колонна отступающих войск. На привале я встретился со старшим политруком, заместителем командира стрелкового полка но политической части. Разговорились. Он был до крайности изможден и производил такое впечатление, будто ею только что выпустили из заключения.

- Вы не ошиблись, - ответил он на мой вопрос. - Сидел в фашистском концентрационном лагере.

- Как вы попали туда? - спросил я его.

- Не добровольно, конечно, - горько усмехнулся старший политрук. Захватили в бессознательном состоянии на поле боя, а когда очнулся, вижу-колючая проволока. Хорошо, что звездочек не было, приняли за командира. Иначе висеть бы мне на первом же дереве. А пуля во всех случаях была обеспечена.

- Как же вам удалось вырваться?

- А что мне оставалось делать? Нашего брата Гитлер не жалует. Чем, думаю, у стенки или рва быть расстрелянным - лучше уж пусть убьют при побеге. Терять мне было нечего. Я совершил побег и, как видите, жив.

Вскоре колонна поднялась. Ушел вместе со всеми и старший политрук, и я подумал: "Жизнь потрепала человека так, что от пего остались кожа да кости. А дух все-таки не сломила. Комиссарская, партийная закваска живуча".

В один из июльских дней 1942 года авиация пашей группы должна была нанести несколько бомбардировочных ударов перед фронтом 40-й армии в районе Воронежа. Для координации действий на командный пункт армии, располагавшийся северо-восточнее города, ранним утром выехал со своим адъютантом генерал Горбацевич. Вслед за ними приехал туда и я.

Около семи часов утра окрестности огласились могучим гулом. На задание пошла первая группа бомбардировщиков. Горбацевич, его адъютант и представитель штаба 2-й воздушной армии вышли на опушку леса. Неожиданно из-за деревьев выскочила пара Ме-109. Послышался резкий свист, на земле четырежды взметнулось пламя, вздыбились фонтаны земли и дыма.

Я стоял метрах в ста от Горбацевича и видел, как он взмахнул руками и упал на землю. Подбежал к нему. Бледное, перекошенное страданием лицо. Глаза закрыты. Губы что-то невнятно шепчут. Мы повернули его, чтобы осмотреть раду. Гимнастерка на спине густо пропиталась кровью.

Тотчас же вызвали врача, но помощь не потребовалась: генерал скончался.

Гибель Горбацевича тяжело переживали все авиаторы нашей группы. Не стало замечательного командира и большого жизнелюба. Гроб с его телом в тот же день, доставили самолетом в Мичуринск и с воинскими почестями предали земле рядом с могилой великого преобразователя природы. Состоялся митинг. Прозвучал прощальный залп. И тут же в воздухе появилась группа самолетов, ведомая командиром 153-го полка С. И. Мироновым. Пройдя над местом похорон генерала на малой высоте, истребители взмыли ввысь, и в небе троекратно прозвучал пушечно-пулеметный салют. Бойцы воздушного фронта отдали последние почести своему любимому командиру.

Ненависть к фашистским убийцам была настолько велика, что мы сразу после траурного митинга решили подготовить к боевому вылету все бомбардировочные части, находившиеся в нашем распоряжении. Смерть командира звала к святому мщению. Мощный удар по врагу с воздуха был лучшим ответом за тяжелую утрату.

Вскоре после гибели Горбацевича ударные группы были расформированы. На базе нашей была создана 244-я авиационная дивизия. Работы прибавилось, потому что на первых порах мне пришлось совмещать две должности: командира и его заместителя по политической части.

Однажды во второй половине дня мне позвонил командующий 2-й воздушной армией генерал С. А. Красовский:

- В Касторной разгружаются немецкие эшелоны. Я посылаю туда группу пикировщиков. Прошу прикрыть их истребителями.

- Хорошо, будет сделано, - ответил я командарму.

У нас в резерве были две готовые к вылету девятки бомбардировщиков. Эшелоны на выгрузке - цель заманчивая, и нельзя было упускать столь удобный случай, чтобы нанести противнику наибольший урон. Словом, на задание ушли истребители и бомбардировщики дивизии.

Бомбометание было удачным. Один эшелон с боеприпасами взлетел на воздух, два загорелись. Весь железнодорожный узел охватило пламенем. Наши самолеты благополучно вернулись на свои базы. Соседи же недосчитались четырех бомбардировщиков.

Вечером по буквопечатающему аппарату СТ-35 получаю приказ за подписью Красовского: "...Рытов, желая усилить удар по немцам, дополнительно послал две девятки бомбардировщиков, чем ослабил истребительное прикрытие... Рытову объявить выговор".

Вот те раз, думаю. Хотел сделать лучше, а заработал взыскание. Спустя некоторое время Красовский звонит по телефону.

- Ну что, получил?

- Получил, - отвечаю.

- Не огорчайся, - успокоил он.- Это для назидания. Понял? - Генерал рассмеялся и добавил: - Кстати, приказ я послал только тебе...

Внезапный массированный танковый удар врага вызвал растерянность в рядах защитников Ростова. Части и соединения Южного и Юго-Западного фронтов начали отступать.

Неподалеку от одного из наших аэродромов, в широкой балке, где предполагалось наступление танков противника, сосредоточилась рота фугасных огнеметов. Похожие на чугунные самовары, они были врыты в землю и подготовлены к бою. Надо заметить, что гитлеровцы боялись этого грозного оружия. И не случайно: под струями зажигающей смеси танки горели, как спичечные коробки.

Вопреки предположениям немцы пошли не по самой балке, а по ее гребню. Бессильные отразить этот натиск стали и огня, огнеметчики покинули траншеи.

Когда наши войска оставили Ростов, мы получили приказ Верховного Главнокомандующего, в котором говорилось, что дальнейшее отступление смерти подобно, что Красная Армия в состоянии не только остановить врага, но и разгромить его, вышвырнуть за пределы Родины. Приказ повелевал железной рукой навести порядок и дисциплину в армейских рядах, беспощадно расправляться с трусами и паникерами, стать непреодолимой стеной на пути фашистов, проявлять в бою храбрость, мужество, не жалеть сил и самой жизни в борьбе с захватчиками.

Когда командир и я прочитали этот приказ, нам было неловко смотреть друг другу в глаза. Мы делали немало для того, чтобы летчики, штурманы, инженеры, техники и другие специалисты достойно выполняли свой патриотический долг. Многие авиаторы отдали свою жизнь во имя Отчизны, живые были удостоены почестей и боевых наград за беспримерное мужество и самоотверженность. Но тем не менее партийная совесть - высший судья коммунистов - не давала покоя. Наше соединение - не изолированная единица, и если вся армейская громада не смогла сдержать напор врага, значит, в этом есть доля и нашей вины.