Певерил Пик - Вальтер Скотт

— Конечно, нет, — отвечал граф. — Смерть Уильяма Кристиана стоила мне доброй половины моего наследства. Я вовсе не хочу впасть в немилость у моего августейшего брата, короля Карла, из-за новой выходки подобного рода. Но я не знаю, как успокоить матушку. Я хотел бы, чтоб мошенники восстали, и тогда мы дали бы им по зубам, потому что мы сильнее, а раз кашу заварили они, закон остался бы на нашей стороне.

— А не лучше ли было бы заставить этих людей уехать с острова? — предложил Джулиан.

— Разумеется, — отвечал граф, — но это трудно: они упрямы, и пустые угрозы на них не подействуют. Порыв бури в Лондоне надул их паруса, и они, без сомнения, будут плыть по своему курсу до тех пор, пока ветер не утихнет. Но я приказал схватить жителей Мэна, которые им помогали, и если мне удастся найти этих двух почтенных господ, в гавани достаточно шлюпов, и я осмелюсь отправить их в дальнее плаванье, а когда они возвратятся с рассказом о своих приключениях, все дела будут уже устроены.

В эту минуту к молодым людям подошёл один из солдат гарнизона с многочисленными поклонами и другими знаками почтения.

— Что тебе надобно, друг мой? — спросил его граф. — Оставь свои церемонии и говори, в чём дело.

Солдат, уроженец острова, сказал на мэнском наречии, что принес письмо его милости мистеру Джулиану Певерилу. Джулиан поспешно взял записку и спросил, откуда она.

Солдат отвечал, что письмо принесла девушка, которая дала ему монету и просила отдать письмо мистеру Певерилу в собственные руки.

— Счастливчик, — промолвил граф. — Вы с вашим суровым видом, не по годам скромный и рассудительный, заставляете девиц вешаться вам на шею, тогда как я, их верный раб и вассал, напрасно трачу слова и время, не получая взамен даже любовного взгляда, а не то что любовных писем.

Молодой граф произнес это с торжествующей улыбкой, ибо на самом деле был весьма высокого мнения о своих победах над слабым полом.

Между тем письмо внушило Джулиану мысли совершенно иного рода. Оно было от Алисы и содержало всего несколько слов:

«Боюсь, что поступаю дурно, но я должна увидеться с вами. Приходите в полдень к Годдард-Крованскому камню и постарайтесь сохранить это в тайне».

Письмо было подписано буквами А. Б., но Джулиан без труда узнал знакомый, удивительно красивый почерк. Он стоял в нерешительности, ибо считал неприличным покинуть графиню и своего друга в минуту опасности; с другой стороны, пренебречь приглашением Алисы также было невозможно, и он совершенно не знал, что делать.

— Разгадать вам загадку? — спросил граф. — Ступайте, куда зовет вас любовь. Я извинюсь за вас перед матушкой, но прошу вас, строгий анахорет, впредь быть снисходительнее к слабостям других и не насмехаться над властью маленького божка.

— Но, кузен Дерби… — начал было Джулиан и тут же умолк, не зная, что сказать. Защищённый благородной страстью от пагубного влияния века, он не одобрял похождений своего родича и порою, взяв на себя роль ментора, укорял его за них. Теперь обстоятельства, казалось, позволяли графу отплатить ему той же монетой. Молодой Дерби пристально смотрел на друга, словно ожидая окончания фразы, и наконец воскликнул:

— Что, кузен, совсем a-la-mort![27] О благоразумнейший Джулиан! О щепетильнейший Певерил! Неужто вы потратили на меня всю свою рассудительность, не оставив нисколько для самого себя? Будьте же откровенны, скажите, как её имя, или хотя бы — какие у неё глазки, или по крайней мере доставьте мне удовольствие услышать, как вы говорите: «люблю»; признайтесь хоть в одной человеческой слабости, проспрягайте глагол ато[28], и я стану заботливым учителем, а вы, как выражался, бывало, отец Ричардс, когда мы находились у него под началом, получите licentia exeundi[29].

— Можете забавляться на мой счет сколько вам угодно, милорд, — сказал Певерил, — однако признаюсь, что хотел бы отлучиться на два часа, — разумеется, если можно совместить это с моею честью и с вашей безопасностью; тем более что моё свидание, быть может, касается благополучия острова.

— Весьма вероятно, осмелюсь заметить, — со смехом отозвался граф. — Без сомнения, некая честолюбивая красотка желает потолковать с вами о законах нашего государства. Впрочем, ступайте, но возвращайтесь поскорее. Я не ожидаю внезапного взрыва этого страшного мятежа. Когда мошенники увидят, что мы наготове, они ещё подумают, стоит ли им соваться. Ещё раз прошу вас, поторопитесь.

Джулиан рассудил, что последним советом не следует пренебрегать, и, обрадовавшись случаю избавиться от насмешек кузена, поспешил к воротам замка, намереваясь взять в деревне лошадь из графских конюшен и скакать на свидание.

Глава XVI

Акасто: Ужель она не может говорить?Освальд: Коль почитать за речь одни лишь звуки,Что различает слух, — она нема;Но если быстрый и смышленый взгляд,Движенья, жесты, полные значенья,Достойны зваться речью, — этим даромОна наделена: её глаза,Сияющие, точно звезды в небе,Вам обо всём поведают без слов.

На верхней площадке лестницы, ведущей к неприступному и сильно укрепленному входу в замок Хоум Пил, Джулиана остановила служанка графини. Эта крохотная девушка отличалась необыкновенно деликатным сложением; ещё более стройности придавала ей зеленая шёлковая туника оригинального покроя. Она была смуглее европейских женщин, а пышные шелковистые чёрные волосы, ниспадая волнами чуть ли не до пят, тоже придавали ей какой-то чужеземный вид. Лицо Фенеллы напоминало прелестную миниатюру, а её быстрый, решительный и пламенный взгляд казался ещё острее и пронзительнее от того, что глаза возмещали ей несовершенство других органов чувств, посредством которых люди узнают о внешнем мире.

Прекрасная глухонемая обладала разнообразными способностями, которые графиня из сострадания к её несчастью постаралась в ней развить. Так, например, она прекрасно владела иглой, искусно рисовала и, подобно жителям древней Мексики, умела выразить свои мысли беглыми набросками предметов или их символов. И, наконец, в искусстве каллиграфического письма, весьма распространенного в те дни, Фенелла достигла такого совершенства, что могла соперничать с прославленными господами Сноу, Шеллп и другими мастерами, на фронтисписах записных книжек которых, хранящихся в библиотеках любителей, до сих пор можно видеть улыбающиеся физиономии этих художников, предстающих читателю во всём великолепии их развевающихся мантий и париков, к вящей славе каллиграфии.