Зелёные листы из красной книги - Вячеслав Иванович Пальман

родину вот сюда, на Кишу. Это ли не самая-самая из новостей! Лица старых егерей сияли. Старший Зарецкий выглядел именинником.

3

Странной, двойной жизнью жил тогда Кавказский государственный заповедник.

Уже существовал в Москве единый Комитет при Президиуме ВЦИК, он объединял все заповедники в России, направлял их работу, прежде всего по научному познанию факторов природы, изучению их взаимной связи. Руководил комитетом старый большевик, соратник Ленина Петр Гермогенович Смидович. Его заместителем и наиболее деятельным защитником заповедности стал Василий Никитович Макаров, образованный биолог, наладивший тесные связи с университетами и Академией наук страны, тоже заинтересованными в природных лабораториях.

Трудами Макарова были созданы в заповедниках отделы науки, в том числе станция на Кише, энтомологический отдел в Гузерипле и лесная станция в Красной Поляне. Макаров сам подбирал ученых-энтузиастов, которые не убоялись на много лет уйти в «медвежьи уголки». Он покупал оборудование, устанавливал связи с зарубежными охранителями природы. Приобретение зубра в Германии было делом его рук.

И все же положение в заповедниках было неустойчивым, зыбким, их постоянно лихорадило. Довольно часто местные власти, всецело поглощенные сегодняшними задачами, не хотели и не могли понять, как и зачем нужно изымать из хозяйственного оборота ценные природные территории. Экологическая[18] их неграмотность оборачивалась неприязнью к людям, которые не разрешают обычную деятельность на заповедной земле. Грубое вмешательство хозяйственников стало обычным даже в таких крупных заповедниках, каким был Кавказский.

Здесь меняли директоров, если они не выполняли требований местной власти. Суживали территориальные границы, забирали лучшие пихтовые массивы, высокогорные луга, упрекали ученых в отрыве от сегодняшних задач.

По-прежнему не ладилось с охраной. Из старых егерей остались Телеусов, Кожевников, Задоров, братья Никотины да еще несколько человек. Они-то нашли общий язык с учеными, помогали, чем только могли. А вот новые егеря… Не все они приживались. Дело это особенное, без душевной любви к природе его не исполнить. Не всякий охранник носил в своем сердце теплое, родственное чувство к зверю. Не каждый мог противиться влиятельным лицам, которые любили «сбегать на охоту». И тогда в заповеднике гремели выстрелы, как во время войны.

Но заповедник все-таки жил. Уцелели туры, обитатели скальных высот. В лесах скрывались косули. По долинам тенями носились серны и олени. В осенние месяцы на высокогорье раздавался призывный рев рогачей.

Эта скрытная, могучая жизнь была объектом глубокого изучения. Люди хотели знать законы ее развития, прежде всего для помощи всему живому, для прогноза на будущее. И первая забота заключалась в том, чтобы подсчитать зверя, сохранившегося на Западном Кавказе, изучить явления природы.

Теперь, когда стала реальной мечта о зубрах, Насимович хотел ускорить подсчет зверя, чтобы потом отдать время и труд подготовке к приему зубров. Впереди зима, а у них еще не было подробной карты. Выручил Андрей Михайлович Зарецкий. Он привез и подарил ученым столь необходимую карту, точнее которой еще не было ни у кого. И тотчас бывший хранитель зубров стал не просто гостем, а своим человеком на Кише. Он почувствовал дружбу и тепло. Он вообще хорошо себя чувствовал здесь. А теперь еще и сын рядом. Пусть и на время.

Славный сезон. Добрый для них год!

4

Бодо радовал всех.

Уже в тридцать четвертом у него появился первый сынок, этакий бородатенький бычок с глуповато-робкой мордочкой. Все лето малыш ни на шаг не отходил от мамки. Был ужасно обидчив. Не так повернется родительница, не сразу даст уловить вымя с молоком — и он уже отвернулся, тупо уставился в землю, уронил нижнюю губу. Такой вдруг жалкий, только что слезы не капают.

Бодо, как и положено владыке стада, на своего первенца никакого внимания. Проходил мимо, словно возле неодушевленного предмета. Зубрица раздувала ноздри и загораживала собой дитятко.

Михаил Зарецкий и на другое лето приехал в степной заповедник. Тотчас отправился к загонам, походил вокруг стада за изгородью и порадовался, снова увидев крепкого и здорового Бодо. Потом уселся за бумаги в архиве. Он искал и сверял даты, сроки рождения и кончины каждого зубра и бизона, которые побывали здесь с конца прошлого века. Знать, кто есть кто, ученым нужно для подбора будущего стада, для племенной книги зубров.

— Нам удалось связаться с Яном Жабинским, — говорил он зоологу Филиппченко, который тоже занимался этой работой. — Вы Гептнера знаете, конечно? Ах, учились в одно время! Так вот что выяснилось. Владимир Георгиевич давно переписывается с Эрной Мор, той самой энтузиасткой из Гамбурга, которая после империалистической войны была одним из организаторов Международного общества сохранения зубров. Ну, а она в свою очередь встречалась с Жабинским, польским охранителем зубров. Вместе они и начинали перепись зверя по всем зоопаркам и заказникам Европы. От них с помощью Гептнера и получили родословную почти всех интересных для нас зверей. С вашего позволения я внесу новые данные в асканийский архив.

— Одним Бодо нам не обойтись, — сказал Филиппченко, — нужны еще два-три быка кавказских кровей. Непременно!

— Василий Никитич Макаров уже обращался к польскому правительству с просьбой продать нам зубрицу и быка — детей Гагена, одного из сыновей Кавказа. Сейчас эта семейка в Познани. Представляете? Отказали. Обратились к Швеции, там живут потомки Билля, он тоже от Кавказа. Вот вам ответ на вашу мысль. Будут зубры.

— Это прекрасно! Вы на все лето к нам?

— На месяц. Заеду домой повидать родителей. И на Кишу, к Насимовичу. Мы с ним переписываемся. Они успели провести учет своих копытных. Зимой на лыжах ходили!

Приподнятое настроение молодого Зарецкого продержалось не долго. В Краснодаре, куда вскоре приехал, он нашел больную мать и обеспокоенного отца. Андрей Михайлович тоже сильно сдал. Что особенно испугало сына, так это белая, совершенно белая его голова. Осенью, на Кише, седина только серебрила голову. Теперь же отец казался незнакомым, каким-то другим. Он совсем мало говорил, задумывался, все больше находился в комнате матери. Даже рассказ Михаила о зубрах, о встрече с Гептнером, известным специалистом среди зоологов мира, даже рассказ о Бодо и маленьком его сынке поначалу как-то не очень затронул старшего Зарецкого. Лишь через несколько дней, когда Данута Францевна нашла в себе силы вставать, он немного оживился. А вечером вдруг сказал:

— У Шапошникова крупные неприятности. Вспомнили его директорство, теперь пытаются обвинить в надуманных грехах. Есть люди, которые не могут простить смелости, с которой он отстаивал наш заповедник. Непременно загляни к нему, расскажи о зубрах. Он порадуется. Зубрам он отдал много лет жизни.

— Конечно, буду у него, папа. Мы сейчас