Красное на красном - Вера Камша

Угодливый стук в дверь возвестил о приходе слуги, за которым маячила крохотная фигурка в огромной шляпе. Мэллит! Он и не надеялся… Иноходец с трудом справился со своими чувствами. Слава Создателю, в комнате горела всего одна свеча, а он сидел в тени. Слуга помог «рассыльному» распаковать корзину, поклонился и ушел. Эпинэ торопливо запер дверь.

— Мэллит! Ты рискуешь…

— Но ты уезжаешь, — гоганни освободилась от чудовищного головного убора и перебросила косу на грудь, — я не могла не прийти. Луна на нашей стороне. Ночь Флоха еще не скоро, но я хотела проститься.

— Мэллит, — Роберу было все равно, кто такой Флох, но нужно было что-то спросить. Что-то, чтоб Мэллит говорила, а он мог молчать, смотреть на нее и думать о ней. — Мэллит, кто такой Флох? Я понимаю, вы не говорите о вашей вере с чужими, но мы ведь доверяем друг другу.

— …Робер, — она немного запнулась, называя его по имени, но все-таки назвала. Слова «блистательный» из уст Мэллит он бы не вынес, — это просто, но долго. Я расскажу?

— Конечно.

— Я буду говорить красиво, как в книгах. Ты поймешь?

— Конечно. — Закатные твари, почему слова теряются именно тогда, когда они нужней всего. Обычно он болтлив, как трубадур, но, когда видит гоганни, становится тупым пнем.

— Это длинная история, — с сомнением произнесла Мэллит. — Нас заставляют ее повторять с детства. Много имен, тебе будет трудно запоминать.

Он и не станет. Зачем ему гоганские боги, зато тени от ресниц на бледной щеке, падающие на лоб темно-рыжие пряди, легкий пушок над приподнятой губкой, — все это останется в его памяти навсегда. В Мэллит прекрасно все, но сердце девушки еще прекрасней, чем ее лицо. И оно отдано другому.

— Достославный Енниоль рассказал вам о сынах Кабиоховых, — начала Мэллит — но имена их вами забыты, а звали их Флох, Рох, Оллиох и Вентох. Уходя, Он оставил ИХ, дабы правили Они миром Его именем и по закону Его. И было так, как было, пока не истек Срок, и не призвал Кабиох сынов своих, и ушли Они звездной Нитью, но перед исходом каждый избрал себе деву и породил наследника. И стали сыновья своих отцов величайшими властителями земными, исполненными мощи и мудрости.

Сын Флоха получил власть над огнем земным и небесным, и завещал ему отец коня, рыжего, как огонь. Сыну Оллиоха подчинились Воды, и подарил ему отец барана, белого, как пена морская. Но у Роха родились близнецы, а у Вентоха — дочь по имени Гарелли. И решил Рох, что вышедший первым из материнской утробы будет повелевать камнями, песком и плодородной землей и получит быка, черного, как земля, а младший, именем Гох, проживет свою жизнь простым смертным. Та же участь ждала и дочь Вентоха. И было так, как было, но мудрость Кабиоха превыше мудрости сынов Его, и встретил Гох, сын Роха, дочь Вентоха, и полюбили они друг друга великой любовью, и пошли от них мы, гоххоны, что значит «дети Гоха», правнуки Кабиоховы.

Это о нас. Теперь о Вентохе. Вновь вошел он к смертной деве, и в условный срок родила она сына, и завещал ему Вентох власть над ветрами и свору псов, быстрых, как облака, гонимые бурей. И покинули Флох, Рох, Оллиох и Вентох мир сей, повелев сыновьям своим править по закону Кабиохову, но потомки избранных забыли истину и отреклись от предков своих, растеряв силу. Так утратили забывшие право на наследство, и лишь мы, помнящие и верные, имеем право на него. Так говорят достославные, — Мэллит немного виновато взглянула на собеседника, — но Альдо из рода Раканов не должен отрекаться от своего первородства. Это принесет ему беду и не принесет нам счастья.

— Ты не веришь своим мудрецам? — И пусть не верит, лишь бы верила ему, лишь бы не уходила.

— Есть притча, — золотые глаза Мэллит словно бы потемнели. — Один человек зарыл в подвале своего дома вино из красных ягод. Он завещал сыну выпить его в день рождения внука, но тот пожалел вино, и сын его пожалел, и сын сына… Прошло четыре сотни лет, и последний в роду решил его выпить, и пригласил друзей, и откопал сосуд, но пережившее свой срок вино стало ядом. Я боюсь, что ядом стало и наследство Раканов, не нужно его трогать. Ты уходишь в дурной край, чей владыка хитер и корыстен, а воины жестоки. Ты начинаешь войну, но сможешь ли остановить?

— Ты не хочешь, чтоб я ехал? — подался вперед Эпинэ.

— Не хочу, но ты поедешь. Ты хочешь надеть на голову Альдо венец, и он хочет того же. Нет мужчины достойней, прекрасней и благородней Альдо из дома Раканов, Вы правы по праву крови, и вы любите побеждать, но по следам Победы ходят бешеные псы и летят стаи ворон. Достославный Енниоль не лжет, но и не говорит всего. Блистательный Альдо не должен отдавать правнукам Кабиоховым того, что они попросят, не убедившись в том, что эти вещи не несут в себе беду.

Вот оно, женское сердце! Любовь превыше и веры, и благополучия рода, хотя почему женское? Разве он не послал бы к Чужому хитрюгу Адгемара, не подхватил Мэллит в седло и не умчал туда, где их никто не найдет, если б она только кивнула. Но гоганни любит Альдо, и Робер Эпинэ поедет в Кагету добывать для принца трон. Разрубленный Змей! Наследник Дома Молнии влюбился в дочь гоганского харчевника и готов ради нее на все, а ведь совсем недавно он смеялся и говорил, что любовь в жизни не главное, и ей не тягаться с политикой, войной, дружбой.

— Робер, — Мэллит казалась встревоженной, — я тебя огорчила? Нельзя перед дорогой отнимать у путника цель. Я была не права. Забудь мои слова.

Слова он уже забыл, ведь в них не было ничего, кроме любви к другому, но как забыть саму Мэллит? Может быть, помогут дорога и война, но… Но он должен ей сказать о своей любви и о том, что в мире нет женщины выше и лучше.

Дверь скрипнула и распахнулась, карауливший за ней сквозняк всколыхнул занавески, что-то быстро зашуршало. Клемент? Если бы…

— Робер, — весело прокричал с порога будущий повелитель Талигойи, — говорят, тебе опять прислали кэналлийское. Создатель! Прелестная Мэллит. Робер, да ты…

— Мэллит пришла меня проводить, — быстро сказал Иноходец.

Чужой побери этого Альдо! В первый раз в своей жизни Иноходец не обрадовался приходу друга, впрочем, Альдо этого не заметил. Принц особой наблюдательностью не страдал, а Мэллит видела лишь его, ей сразу стало не до Робера.

— Мэллит говорит, — кажется, ему удалось взять себя в руки, — что мы не должны отдавать ее соплеменникам все, что они хотят.

— А мы и не отдадим, — заверил принц, — но, сударыня, как я рад видеть вас. Вы в черном еще прелестней, чем в белом!

Леворукий и все твари его! Неужели он сам когда-то нес такую ничего не значащую пошлую чушь. А Мэллит слушает, и как слушает! Для нее слова, которые Альдо говорил и еще тысячу раз скажет, — откровение, святая истина почище Эсператии или что там есть у гоганов.