Скованные намертво - Илья Рясной

— Кремлевскую версию не отработаешь, — кивнул Аверин.

— Посмотрим. Есть еще такая штука, как случай, — сказала Камышина. — А он чаще на нашей стороне… Чует мое сердце, вытащим мы это дело…

Интуиция ее не обманывала.

Прошел первый месяц лета. Жару сменяли дожди и холод. Аверин с некоторых пор заметил за собой, что перестал обращать внимание на погоду. Его не волновало — слякоть или солнце на дворе. Раньше ждал лета, ненавидел зиму, терпеть не мог холод. Наслаждался солнечными весенними деньками, любил съездить за город, погонять мяч, искупаться. Сегодня нет на это ни времени, ни желания.

Переписка через Интерпол по поводу оружия, из которого был убит Отари Квадраташвили, наконец дала результат. Винтовка немецкого производства пришла из Эстонии, из военизированного ополчения «Кайселит». Ничего удивительного, равно как и Чечня, страны Прибалтики служили перевалочной оружейной базой. Эдакий центральный европейский рынок, где можно приобрести что угодно — хоть гаубицу, хоть партию пистолетов, хоть малокалиберную винтовку с оптическим прицелом для того, чтобы убить главаря московской мафии. Естественно, получить ответ из Прибалтики никто не надеялся, учитывая зоологическую ненависть тамошних хозяев к России и привычку поддерживать любые силы, которые расшатывают Россию, будь то чеченские сепаратисты или московские киллеры.

Между тем дело Квадраташвили начало приобретать все более зловещий оборот. Продумав тактику беседы с приятелем Квадраташвили Качидзе, от которого надеялись получить информацию об убийстве, набрав достаточно материалов, которыми можно надавить на него, Аверин попробовал выйти на связь с ним… И ничего не получилось. Качидзе исчез. Семья пребывала в истерике.

И самое любопытное — исчез он на следующий день после того, как администрация президента получила информацию о готовящейся с ним встрече.

Аверин заглянул к Ремизову в кабинет. Начальник отделения встретил его угрюмо.

— Что это означает? — спросил Аверин. — Случайность?

— Ты веришь в такие случайности? — пристально посмотрел на него Ремизов.

— С трудом.

— Свидетель исчезает сразу же, как только некие лица узнают о нем. Значит, информация сливается заказчикам убийства непосредственно откуда?

— Из администрации Президента Российской Федерации.

— Получается.

— Черт, куда же они его дели? — спросил Аверин. — И вообще, в живых ли он?

— Или его попросили уехать из России, чтоб не мозолил глаза. Или попросту ликвидировали. Понимаешь, куда идет дело?

— Понимаю.

— Ах, сукины дети, — Ремизов поднялся из-за стола, подошел к шкафу, налил воды из графина, стоявшего там, проглотил одним махом.

— Что нам дальше делать? — спросил Аверин.

— Копать. Еще глубже и активнее! — Ремизов ударил кулаком по столу. — С сегодняшнего дня вся информация, которую мы посылаем наверх, должна быть скорректирована.

— Раньше об этом следовало думать, — пробурчал Аверин.

— Да — наша вина. Просчет ценой в человеческую жизнь… Ох, мерзавцы, — Ремизов вздохнул и отхлебнул еще глоток воды…

У Аверина было ощущение, что его вываляли в грязи. Он не мог успокоиться. Одна бумага наверх — и обрублена перспективная линия. И, вероятно, погиб человек.

Аверин насмотрелся на многое. И в принципе мог допустить всевозможные шутки. Но когда увидел все наяву, это повергло его в шок..

Через несколько дней он встретился с Ледоколом. Вечером пересеклись в излюбленном кафе.

— Чего, самбист, невесел? — спросил Леха, уминая из горшочка грибы с мясом.

— Дела заели.

— Бывает.

— Квадраташвили — какой шелест идет?

— Идет шелест. Идет. Но никто ничего не знает. Одного подмосковного авторитета уже грохнули на всякий случай — У него конфликты были с Отари, братва решила, что не мешает его наказать, а виноват он или нет — потом выяснится.

— Кого?

— Васю Паркина.

— Но он ни при чем.

— Вот и я говорю… Там какие-то финансовые завязки вокруг фонда Яшина и фирм.

— Льготы?

— Они.

Аверин кивнул. Ледокол подтверждал еще раз то, что уже знали.

— Хочешь подарок? — осведомился лениво Ледокол.

— Ну.

— Не прочь узнать, кто Глобуса и Бобона убрал?

— Кто? — Аверин подобрался.

— Есть такой уникум. Саша Македонский. Александр Салоников.

Аверин озадаченно посмотрел на Ледокола.

— Не помню что-то.

— Бывший мент. В патруле служил. Потом в высшей школе милиции учился. Уволили. Сел за изнасилование. В зоне его пробовали опустить по морали — и как мента, и как насильника. Дрался со всей камерой — насмерть. Заработал уважение. Стал спецом по наемным убийствам. Физически силен. Стреляет потрясающе. Уникальный человек. Поговаривают, еще Калина на нем.

— Ага, а президента Кеннеди не он застрелил?

— Нет. Кстати, воровской приговор на него тянется еще с зоны.

Получается, что Саша Македонский расстрелял без суда и следствия значительную часть павших известных преступных авторитетов. Знаменитого Глобуса и его правую руку Бубона. Самого молодого вора в законе Калину — провинившегося тем, что в гостинице «Космос» по пьяному делу и по беспределу зарезал вора в законе Мансура. Выходит, везде тень этого самого Саши.

— Под кем ходит?

— Говорили, имел хорошие отношения с солнцевскими. С Сильвестром. Сейчас сблизился с курганскими. Подрабатывает тем, что держит крышу кому-то в артбизнесе.

— Кому?

— Не знаю… Интересно, что воров ненавидит печенкой. И глушит их с самым искренним чувством правоты.

— Понятно, — Аверин постучал пальцем по бокалу, прислушиваясь к звону. Потом произнес:

— Калач объявился.

— Где?

— Гонцы приезжали в Кемерово. Все те же угольные дела. После его визита там троих человек грохнули. Один из них — директор шахты.

— А сам где?

— Сам где-то в Штатах сейчас.

— Когда было?

— Три дня назад. Аверин выложил расклад.

— Черт, время упустили, — покачал головой Ледокол.

Возвращался со встречи с Ледоколом Аверин в восьмом часу. У продуктового магазина остановился. Пушинка ныла без молока, а молоко как раз кончилось. Кроме того, будет скандалить, если не купить положенную порцию шпрот. Он взял сумку и вышел из машины. Цены в магазине, как и везде в центре, оказались высокие, но ему некогда выискивать, где подешевле. На контрольных весах лежал толстый, чем-то похожий на Пушинку кот. Он равнодушно посмотрел на Аверина, как и положено смотреть хозяину этой территории на каких-то двуногих, шатающихся тут с утра до вечера и не дающих спать спокойно.

— Хорош, — Аверин почесал его за ухом, и кот благосклонно мяукнул басом.

Аверин вышел из магазина, распахнул дверцу машины, бросил сумку на сиденье и замер на месте.

На противоположной стороне улицы располагался итальянский бутик, безумно дорогой и очень модный в Москве. Немногие могли отовариваться здесь — только очень престижные, принадлежавшие к высшему обществу покупатели.

Охранник предупредительно распахнул дверь бутика, на улицу ступила тонкая красивая женщина. За ней семенил с кипой пакетов мужчина в темном костюме, облегающем могучее тело. Он подбежал к пятисотому «мерсу», отпер переднюю дверцу, положил пакеты на переднее сиденье, распахнул заднюю дверцу, женщина, не глядя на него, села в салон. Здоровяк уселся за руль. «Мерседес» тронулся.

— Встретились, — Аверин скривился. Он узнал Маргариту.

— Опять со своим «Вольво» директор фабрики приходил, — сказал Егорыч. — В машине стеклоподъемник полетел. «Птичье молоко» — в нагрузку к плате. С изюмом.

Он поставил на стол коробку с тортом.

— Готовь чай, — сказал Аверин.

— Я же гость, — возмутился Егорыч.

— Вот и я про то же.

Егорыч пожал плечами и подставил под струю воды чайник.

— В тебе все задатки бездельника, Аверин, — покачал Егорыч головой, глядя на рассевшегося на стуле приятеля.

— Но задатки неразвитые, — он зевнул.

— А ты знаешь, у меня родственники объявились по отцу.

— Где?

— В Израиле.

— С чего это?

— Сестра родная отца — она моложе его на двенадцать лет — замуж за еврея вышла. При Брежневе уехали. А теперь объявились. Приглашают туда.

— Ну, а ты?

— А я что? Может, поеду.

— Скажешь там, что у тебя сосед — казначей «Памяти».

— Они обещают мне с гражданством подсобить. В свои записать, представляешь!

— Врут.

— Может, и нет. Останусь там, а, Слав. Ермолку куплю. Заживу спокойно.

— Ага, в секторе Газа…

— Зато ОМОН на демонстрациях бить не будет.

— Тебя арабы там подстрелят.

— Все не по тебе.

— А что, езжай. Поглядишь, как люди живут. Себя покажешь.

— А кто будет плакаты писать для демонстраций?

— Да, это серьезно…

— Поможешь с загранпаспортом? Сейчас в ОВИР очереди страшные.