Семь жизней - Нонна Монро

увидеть? Накрытый стол и лепестки роз? Любимого мужчину в чужих объятиях? Нет. У нас сегодня свидание и точка.

Наоми кружила вокруг фонтана, переводя взгляд с телефона на дом. Ачилл не звонил. И тот факт, что его телефон был все еще недоступен, злил ее еще больше. Наоми то стремительно направлялась к дому, то с опущенной головой возвращалась назад. Ей не хотелось портить сюрприз, который подготовил для нее Ачилл. Обессиленная, она села на лавочку и уставилась на свои туфли. Сердце бешено колотилось в груди. Лицо покраснело. Наоми тяжело дышала, стараясь прикрыть лицо волосами. Новая волна слез накрыла ее.

Он не может так долго готовиться. Не может. Что стоит заказать доставку, накрыть стол и зажечь свечи? И все же я пойду. Ачилл знает, насколько я нетерпеливая. Он поймет. Должен понять. Всегда понимал.

И вот я стою возле красного дома с черный крышей. Пытаюсь заглянуть в окна: те, что на первом этаже наглухо забиты досками, а на втором плотно зашторены. Но я слышу музыку. Простая мелодия способная вызвать мурашки по телу. Я бы с удовольствием потанцевала на столе, в одной руке держа бокал с белым вином, а во второй шпажку с сыром. Глаза прикрыты, губы приоткрыты, и лишь мужские руки возвращают меня в реальность.

Назад дороги нет.

На первом этаже четыре квартиры. Я подхожу к каждой двери и прислушиваюсь. Музыки не слышно. Собираю всю свою смелость и стучусь. Тишина. Скорее всего, первый этаж вовсе нежилой. Поднимаюсь по винтовой лестнице, придерживаясь за обшарпанные перила. Это место не похоже на место любви и радости. Здесь сквозит грязь и боль. Каждый шаг отдается покалыванием в ступнях. Колени подкашиваются. Я поднимаюсь целую вечность.

Четыре двери, но лишь одна из них приоткрыта. Я подхожу ближе и прислушиваюсь. Музыка звучит именно оттуда. Женский смех. Высокий, заливистый. Тянусь к ручке. Сердце отбивает бешеный ритм. Недостаточно воздуха. Открываю.

Старая дверь со скрипом распахнулась. Перешагиваю порог и попадаю в уютную обстановку: темнота и дорожка из свечей. И где-то внутри вспыхнула надежда – это все для меня. Но нет. Женский смех вперемешку со стонами отрезвляет. Я буквально чувствую, как земля уходит из-под ног.

Слезы застилают глаза. Опираюсь на стену, чтобы не упасть. Ноги сводит, но я старательно следую по дорожке. Свечи заканчиваются и перед входом в комнату виднеются лепестки роз. Мои лепестки.

Врываюсь в комнату и вижу его. И ее. Та самая бестия, что самодовольно прогуливалась вдоль моих картин. Та самая, что сумела отнять его у меня.

Слезы катятся по щекам. Я встречаюсь с его взглядом и вижу безразличие. Словно он знал, что я окажусь в эту секунду в этой чертовой комнате. Медленно встает, вытирая губы руками. Его не смущает их обнаженность и мое присутствие. Смотрит с укором, чуть склонив голову. Но это не смогло ранить меня так сильно, как те слова, что вырвались из его грязного рта.

– Ты же знаешь, что больше всего на свете я люблю свободу.

Я буквально почувствовала, как холодный курок коснулся моего лба, а после прозвучал выстрел. Ему больше нечего было сказать, а мне больше не хотелось слушать. С огромной зияющей дырой в груди я ушла.

Мне бы хотелось с гордостью принять измену. Мне бы хотелось выплюнуть ему в лицо все накопленные чувства, и опустошенной вернуться домой, а завтра начать новый день. Но реальность была такова: я рыдала белугой, обнимая себя за плечи. Хотелось рухнуть на теплый асфальт, замотать свои раны грязными бинтами, а потом прочувствовать колеса фуры. Уж лучше физическая боль, чем та, что бушует во мне.

Этот пожар никто не потушит. Я буду сгорать дотла. Больше ничего не хочется: ни жить, ни любить.

Находясь в эмоциональном трансе, я сумела добраться до площади. Мой телефон разрывался от звонков Сары, но мне не хотелось слушать банальное «я же говорила». Не хотелось.

Темнеет. Город загорается радужными огоньками, но все они выглядят чересчур фальшиво. Я обвожу взглядом архитектуру и вижу мерзкий серый цвет. Все разом потускнело. Мир потерял краски. Я вновь повелась на яркую упаковку. Убедила себя в том, чего никогда не было. Он никогда не был моим. Он никогда меня не любил.

Истерика накрывала волнами и в те минуты, когда я думала, что меня отпускает, обрушивалось новое цунами. Я терпела крушение раз за разом. Бежала сама от себя, молила вселенную избавить от этого чувства. Если бы я могла никогда не любить.

Я клянусь себе не любить. Никого и никогда. Никто не услышит от меня этого слова. Никто не почувствует его, находясь рядом со мной. Никто не заслуживает.

Глупый котенок мечется по улицам. Его бы согреть да молочком угостить, но он не доверяет людям. Слишком много его обижали и били.

Боль достигла апогея. Я не могу хранить ее в себе. Все сливаются воедино. В огромном городе слишком душно. Бегу к дороге, в надежде поймать такси. Опрометчиво.

Ослепительный свет фар прожигал глаза. На меня несся огромный грузовик. Я слышала сигнал, видела испуганные глаза, но не могла сдвинуться с места.

Больше не больно.

Город заполонил звук сирен. Зеваки столпились возле дороги, спрашивая друг у друга детали аварии. Кто-то кричал, что девушка самолично бросилась под грузовик, а кто-то утверждал, что она выбежала поймать такси. Как бы то ни было, бездыханное тело с многочисленными переломами находилось в нескольких футах от машины. Полицейские оцепляли территорию, а скорая помощь грузила Наоми на носилки.

– Сэр, кажется, эта сумочка принадлежит ей, – медбрат поднял черный клатч и показал его полицейскому.

– Дай посмотрю, – темнокожий мужчина сунул руку в сумку и выудил оттуда телефон.

– Нужно связаться с родными, – к нему подошел напарник, взглядом указывая на телефон.

– Здесь сообщение от некого Френки: «Мадонна! Я придумал десерт! Как ты и просила: с шоколадом и апельсином».

– Звони ему, – кивнул напарник и вернулся к любопытным зевакам.

Элеонора

Бессонница убивала. Резала без анестезии, не оставляя на мне живого места. Я мечтала просто уснуть, а не пристальным взглядом осматривать комнату. Меня не пугали монстры под кроватью, носки, что принимали форму ядовитой змеи, ни даже шорохи. Я не боялась скидывать одеяло или ходить в туалет без света. Не боялась случайных звуков или топота соседей. Больший страх на меня наводил день и свет. И люди.

Я пересчитала всех овец, переслушала все убаюкивающие песни, представляя себя лежащей на верхней