В поисках Библии: Тайны древних манускриптов - Дойель Лео

В 1888 г. Элкан Натан Адлер, брат английского верховного раввина, впервые посетил синагогу в Старом Каире, но не смог увидеть генизу. Ему сообщили, что ее книги уже захоронены на кладбище. Когда в 1890 г. синагога была заново отделана, о существовании генизы стало известно более широко, и сторожа синагоги начали осознавать склонность каирских торговцев к приобретению этого "мусора веков", за который иноземные чудаки были готовы платить значительные суммы. Вот таким-то образом в течение нескольких лет масса бумажных клочков из генизы просочилась в частные коллекции и в библиотеки Запада — Бодлеанскую, Британский музей, библиотеки Франкфурта, Берлина, Филадельфии, Будапешта и многие другие. В течение определенного времени можно было лишь строить догадки по поводу источника всех этих сокровищ. Но слухи привели в Каир таких страстных коллекционеров и покупателей, как Сейс, Грен-вил Честер и русский архимандрит Антонин. В 1896 г. Э. Н. Адлер вновь посетил каирскую синагогу, и ему было позволено провести три или четыре часа в самой генизе и захватить с собой все, что он смог унести в старом футляре Торы (то есть в чехле для свитков Пятикнижия, используемых в иудейском богослужении), который он позаимствовал специально с этой целью. А. Льюис и М. Гибсон прибыли в Египет в том же году.

В зиму 1895/96 г. две предприимчивые дамы-ориенталистки решили было бросить вызов зябкому английскому климату и остаться дома, в Кембридже. Они уже предвкушали месяцы плодотворной работы над палестинско-сирийскими текстами, ранее сфотографированными ими в Синае. Как раз в разгар этой работы из Египта по "археологическому телеграфу" к ним пришла информация о том, что "там, возможно, и удастся что-нибудь найти". И вот в начале 1896 г. они были снова на Ближнем Востоке в погоне за рукописями, решив добавить к своим египетским исследованиям еще и визит в Иерусалим. Эта поездка, как позднее писала А. Льюис, была единственной, "предпринятой без желания; и все же она оказалась не последней по своей плодотворности".

Пребывание А. Льюис и М. Гибсон в Каире было прервано из-за вспышки эпидемии и опасения, что им придется подчиниться унизительным условиям карантина. Им, впрочем, удалось приобрести там несколько обрывков рукописей. Добравшись до Иерусалима, они купили большой древнееврейский текст Пятикнижия, и, когда пересекали равнину Шарона близ побережья, один торговец предложил им целую связку разрозненных обрывков рукописей, большинство из которых было написано на древнееврейском языке. Собираясь уже сесть в Яффе на корабль, они столкнулись в таможне с непредвиденными осложнениями в связи с эмбарго на вывоз палестинских древностей, особенно книг. Обрывки древнееврейских текстов в первую очередь привлекли к себе внимание чиновников. На выручку дамам пришел их проводник Иосиф, местный житель, который знал, что Библия и Коран не подпадают ни под одну из статей ограничительного законодательства как молитвенные книги личного пользования. Исполненный негодования, он воскликнул, указывая на тщательно исследуемые листки: "Разве вы не видите, что они на древнееврейском? Дамы произносят свои молитвы на древнееврейском языке. Вы что же, хотите лишить их возможности произносить молитвы?" Этим было одновременно спасено и положение, в котором оказались шотландско-пресвитерианские дамы, и интересы науки. Им было позволено выехать со своими рукописями, и в мае они добрались до Англии. Вскоре после возвращения они привели в порядок и систематизировали свои многочисленные приобретения. Те обрывки текстов на древнееврейском языке, которые сестры не могли отнести к Ветхому Завету, они откладывали в сторону, полагая, что тексты эти, возможно, относятся к Талмуду или представляют собой частные еврейские документы. Они решили передать их для дальнейшего изучения своему другу, видному гебраисту Соломону Шехтеру.

Шехтер, читавший курс по Талмуду и заведовавший собранием древнееврейских рукописей при Кембриджском университете, вырос в одном из восточноевропейских гетто. До двадцати с лишним лет он не имел никакого светского образования. Наконец, уже будучи слушателем университетов Вены и Берлина, он впервые столкнулся с западной наукой, но в отличие от большинства одаренных евреев своего времени не оставил своих прежних убеждений и не проникся взамен типичным образом мыслей западной интеллигенции.

Кое-чем религия Шехтера была обязана радостному мистицизму хасидской секты восточного еврейства. На нем как будто совсем не сказывались последствия эмоциональных травм, полученных во время жизни в гетто или нанесенных суровой дисциплиной, сопровождавшей изучение Талмуда, которое он начал в возрасте трех лет. Его мощное телосложение и впечатляющая голова с бородой и косматой гривой темно-рыжих волос привлекали всеобщее внимание. Человек, близкий ему в ранние годы его деятельности, припоминал: "Он обрушился на нас, как начиненная взрывчаткой бомба, и готов был с присущей ему смесью энтузиазма и негодования заглушить любое резонерское или циничное высказывание. Я и сейчас живо представляю себе, как он встает со стула и, словно раненый лев, мечется взад и вперед по комнате, выкрикивая громоподобные возражения".

Древнееврейский фрагмент (№ 51) Книги премудрости Иисуса, сына Сирахова из каирской генизы, ныне хранящийся в коллекции Тейлора — Шехтера университетской библиотеки Кембриджа (Англия)

Годом рождения Шехтера считают 1847, 1849 или 1850-й. Он родился в маленьком румынском городке Фокшаны, в Карпатских горах, куда выехал из России его отец, занимавший скромный пост ритуального забойщика скота. Несмотря на свою репутацию самого буйного мальчишки в городе, молодой Шехтер был вскоре признан вундеркиндом, необыкновенно одаренным ребенком, проявившим удивительные способности к изучению Талмуда. В возрасте пяти лет он знал Пятикнижие наизусть. Затем потянулись томительные годы обучения в религиозных школах — рутина, которая часто выводила из себя молодого романтика, но все же не отвратила его от той строго логической дисциплины, в овладении которой он достиг таких высот совершенства. Жажда знать больше гнала его сначала в Польшу, затем в Вену и наконец привела в Берлин.

Огромное влияние на Шехтера оказало знакомство с точным аналитическим методом германской исторической школы. Одним из первых он подверг памятники еврейской религиозной литературы тщательному текстологическому исследованию. Одновременно он проникся неослабевающим интересом к древним рукописям, которые составляли основу любой подобной работы. Так было положено начало предприятию, ставшему делом всей его жизни, — работе по изданию некоторых древних текстов Талмуда и Мидраша.

Шехтер, который так никогда и не акклиматизировался в условиях германской культурной среды, неодобрительно смотрел на процветавшую тогда школу "высшей критики" с ее скептическим подходом к изучению Ветхого Завета. Ему претили националистическое высокомерие и воинственность эры Бисмарка, и он был глубоко уязвлен антииудейской позицией, занимаемой германскими исследователями, такими как Гарнак, Вебер и Делич, которые очерняли еврейскую этику и отрицали ветхозаветные корни христианства. Уже во времена Шехтера Поль де Лагард, знаменитый теолог и ориенталист из Гёттингена, переплел все свои книги в свиную кожу, чтобы "уберечь их от прикосновения грязных еврейских рук", а Гуго Винклер, выдающийся семитолог, получавший щедрые пожертвования от попечителей-евреев, позволял себе антисемитские высказывания, одновременно превознося аккадцев, вавилонян и финикийцев как пионеров цивилизации. Академическая Германия, как писал Шехтер, — это заповедник "ученых-зануд, которые со всей серьезностью обсуждают вопрос, имеется ли у семита душа или нет". Он вспоминал, как некогда подвергался травле со стороны мальчишек-христиан, но гораздо большее негодование вызывали в нем слепой фанатизм и высокомерие того, что он именовал "высшим антисемитизмом", который "сжигает душу, хотя и не приносит вреда телу".