Рассказы - Адам Нэвилл

доносился шум дождя, стучащего в окна и колотящего по крыше. Таким громким он не был еще никогда. Тогда я встала коленями на стол, и мама принялась ругаться.

— Там могут быть микробы.

Я подумала, что это куриная лапка, отрезанная от пожелтевшего бедра. Такие можно увидеть в городе, в витринах ресторанов. Но у нее было пять кривых пальчиков с длинными ногтями. Не успела я до нее дотронуться, как мама завернула её в газету и сунула на самое дно мусорной корзины.

Но были еще и другие. В пустой комнате в конце коридора. Папа вытащил из дымохода и принес на кухню еще один сверток. Сперва мама не хотела даже смотреть на крошечную туфельку, пока мы не обнаружили внутри кости ступни. Мама стояла у окна и смотрела на мокрый сад. Ветки с листьями колыхались от тяжелых капель, будто махали дому.

Туфелька была сделана из розового шелка. Папа развязал ленточки. Вырвалось облачко пыли, и папа вытряхнул на стол крохотную ножку. Услышав стук, мама оглянулась через плечо.

— Выкинь, Таичи. Не хочу видеть это у себя дома, — сказала она.

Папа посмотрел на меня и поднял брови. Мы пошли искать дальше. В большую гостиную на первом этаже. Шуруя шваброй в дымоходе, папа сказал, что эти свертки остались от предков.

— Дом очень старый. И когда его строили, люди прятали во всякие тайники маленькие обереги. Под половицами, в подвалах и дымоходах, чтобы те защищали дом от злых духов.

— Но почему они такие маленькие? — спросила я. — В туфельке была нога ребенка?

Он промолчал и продолжил шуровать в дымоходе ручкой швабры. Мой папа был очень умным, но вряд ли у него были ответы на мои вопросы. Те штуки, которые он находил, были как-то связаны с игрушками, это точно. Поэтому я решила спросить Махо, как только её увижу. Она пропала, пока я завтракала, и до сих пор пряталась, потому что папа ходил по всем комнатам и везде совался.

Следующей находкой был крошечный белый мешочек, завязанный тесемкой и с бурыми пятнами снизу. Но как только папа вытряс из него на кухонный стол твердые черные комочки, он сразу же завернул их в газету и сунул в мусорную корзину, утрамбовав рукой и ногой.

— Что это такое? — спросила я.

— Просто старые камешки, — ответил папа.

Но они были совсем не похожи на камешки. Они были очень легкие и черные и напомнили мне высушенных соленых рыбок.

После этого папа прекратил поиски и стал подметать сажу с пола. Мама тем временем залезла у них в спальне на стул и снимала со шкафа чемоданы. А я нигде не могла найти Махо. Она не появлялась весь день. Я проверила везде, во всех наших секретных местах, но не нашла ни ее, ни игрушек. Шептала её имя возле каждой щелочки, но она не откликалась. Когда я залезла на чердак, то услышала под люком разговор мамы с папой.

— Сердце, — прошептал папа маме. — Крошечное сердце, — успела я расслышать, прежде чем они ушли на первый этаж.

* * *

Той ночью, забравшись ко мне в постель, Махо обняла меня так крепко, как еще не обнимала. И так плотно укутала меня своими мягкими волосами, что я почти не могла двигаться. Под волосами было так темно, что я ничего не видела и попросила ее отпустить меня. Мне было трудно дышать, но она была в каком-то странном мрачном настроении и просто сжимала меня своими холодными руками, пока я не задремала.

Дождь за окном перестал, и дом начал поскрипывать, как старый корабль, на котором мы плавали однажды летом. Наконец Махо заговорила. Она сказала, что скучала по мне. Зевая, я спросила насчет туфли, ноги и мешочка с комочками, которые папа нашел в дымоходах.

— Они принадлежат игрушкам, — ответила Махо. — Твоему папе не стоило брать их вещи. Это было ошибкой. Это неправильно.

— Но они были старые, грязные и противные, — возразила я.

— Нет, — настаивала Махо. — Они принадлежат игрушкам. Игрушки положили их туда давным-давно, и родителям нельзя их забирать. Они для игрушек все равно что счастливые воспоминания. А теперь спи, Юки. Спи.

Я ничего не поняла. И, думая над ее словами, стала засыпать. Под её волосами было так тепло. Она тихонько пела мне на ухо и терлась холодным носом о щеку, как щенок.

Я слышала, как в коридоре собираются игрушки. Никогда еще их не было так много, в одно время, в одном месте. Такое происходило впервые. Наверное, был какой-то особый повод. Вроде парада. Когда родители Махо уехали, они тоже устроили парад.

— Игрушки, — прошептала я в черную шерсть у себя на лице, сползая в глубокую яму сна. — Ты слышишь их?

Махо не ответила, так что я просто слушала, как игрушки бродят в темноте. Как шаркают своими маленькими ступнями, а их розовые хвостики шелестят по деревянному полу. Как звенят бубенцы на шляпках и кривых пальчиках их крошечных ножек.

— Тук-тук-тук, — стучали деревянными тросточками старые обезьянки.

— Чик-чик-чик, — щелкала тонкими, как вязальные спицы, ножками какая-то дама.

— Цок-цок-цок, — цокали копыта черной лошадки с желтыми зубами.

— Дзынь-дзынь-дзынь, — дзынькали тарелки в руках куколки с острыми пальчиками.

— Тум-тум-тум, — бил барабан.

Они все маршировали и маршировали по дому. Все дальше, дальше и дальше по коридору.

* * *

Меня разбудили крики. Сквозь сон и мягкую тьму, укутавшую мое тело, я услышала чей-то громкий голос. Мне показалось, что это папа. Но когда глаза у меня открылись, в доме было тихо. Я попыталась сесть, но не могла пошевелить ни руками, ни ногами. Перекатываясь с бока на бок, я немного освободилась от волос Махо. Они были везде, со всех сторон.

— Махо? Махо? — позвала я. — Проснись, Махо.

Но она лишь сильнее обхватила меня своими тонкими руками. Сдув волосы с губ, я попыталась рукой убрать с глаз длинные пряди. Я ничего не видела. Махо мне не помогала, и я потратила много времени, чтобы размотать шелковые веревки, опутавшие шею и лицо, стряхнуть их с рук, вытащить из щелей между пальцев, чтобы они не цеплялись и не тянули. В конце концов мне пришлось перевернуться на живот и задом выползать из воронки её черных волос. Она крепко спала и не проснулась, даже когда я стала трясти ее.

Лишь добравшись до края кровати, я смогла сесть нормально. Все простыни и одеяла опять были на полу. Я слезла и побежала в темный коридор. Направляясь к спальне мамы и папы, я не видела под собой холодных половиц и