Ключи к полуночи - Дин Кунц

Выследить. Только выследить. Это звучит немножко параноидально. Но если ты параноик, то не способен трезво оценивать обстановку. Возможно, ты видишь сейчас сети заговора там, где ничего нет. Возможно, водитель "Ягуара" всего лишь осторожный человек, еще более осторожный, чем старина Николас. Можно бы было все так просто объяснить. Можно бы было.

Однако... Он стал пристально смотреть в заднее окно, не в состоянии скрыть выражение неодобрения, которое читалось на его лице.

Они приблизились к перекрестку, где светофор только что сменился с зеленого на красный, но Николас, собрав все свое мужество, завернул за угол против правил. Шины даже взвизгнули.

Машины за ними остановились как добропорядочные граждане, и "Ягуар" был затерт среди них. Он не мог двинуться, пока светофор не переключится вновь.

Они находились на узкой улице, вдоль которой выстроились первоклассные магазины и театры. Только несколько машин были припаркованы к тротуару. Николас проехал полквартала и свернул в боковой переулок прежде, чем "Ягуар" получил возможность свернуть за угол за ними. Из этого переулка они выехали в другой, а затем — снова на большую улицу.

Пока они продолжали крутиться сквозь косой серый дождь от улицы к улице, Николас время от времени бросал взгляд в зеркальце заднего обзора. На его лице постепенно вырисовывалась улыбка, и, наконец, он сказал:

— Все! Как в американских детективах, которые показывают по телеку.

— Вы были неподражаемы, — сказала Джоанна.

— Вы, правда, так думаете?

— Просто неповторимы, — сказала она.

— Ну что ж, пожалуй.

Алекс внимательно смотрел в заднее окно.

У Британского музея Джоанна открыла дверь такси, выскочила и побежала под защиту главного входа.

Кота Алекс расплатился, Николас сказал:

— Думаю, это был ее муж.

Алекс моргнул.

— Что?

— Ну, если это были не полицейские...

— А, нет. Не ее муж.

Николас почесал бороду.

— Вы не хотите, чтобы я подождал вас?

— Боюсь, что нет, — произнес Алекс.

Он вышел из такси и захлопнул дверцу.

Мгновение Николас с любопытством смотрел на него через располосованное дождем окно, а затем поехал восвояси.

Алекс стоял под холодным мелким дождем, втянув голову и засунув руки в карманы. Он осматривал улицу, изучая движение и обращая особое внимание на припаркованные автомобили.

Ничего подозрительного.

Наконец, он присоединился к Джоанне, которая, прячась от дождя, ждала его в дверях.

— Ты промок, — сказала она.

— Наверное.

— Что ты хотел увидеть?

— Не знаю, — произнес он. Сейчас он не был расположен к разговорам. Он изучал улицу.

— Алекс, что случилось?

— Мы чертовски легко отделались от того "Ягуара". Легко, как никогда. Почему?

— Может, нам просто повезло?

— Я не верю в везение, — произнес Алекс, но в конце концов он оторвался от изучения улицы и последовал за Джоанной в музей.

Глава 49

Они стояли перед впечатляющей экспозицией ассирийских древностей, когда с ними заговорили. Это был не сенатор. Посланец Шелгрина был невысокий крепыш в полупальто и темно-коричневом кепи. У него было неприятное лицо с маленькими настороженными глазками. Казалось, его рот постоянно был скривлен в презрительной усмешке. Он встал рядом с Алексом, притворяясь, что рассматривает образец ассирийского оружия. Через минуту или две, когда Алекс повернулся к нему лицом, он прямо заговорил с ним.

— Ты'антер, да?

Его акцент кокни просто невозможно было понять, но Алекс понял его: "Ты Хантер, да?"

Порой интерес Алекса к языкам распространялся на особенно колоритные диалекты. Ничего не было колоритнее, чем кокни, наиболее богатый сленгом и наиболее искореженный, чем какой-либо другой региональный диалект английского языка. Он возник в Ист-Энде Лондона, но со временем распространился и во многих других частях Англии. Первоначально он был средством, при помощи которого обитатели Ист-Энда могли разговаривать друг с другом так, что их не понимали ни представители закона, ни другие чужаки. Но в наши дни представители закона тоже говорят на нем, когда это возможно.

Незнакомец бросил взгляд на Алекса, затем на Джоанну.

— Yer butcher's like yer pitchers. Both of yer.

Алекс перевел для себя: "Вы выглядите, как и на фотографиях. Вы оба. Слово "butcher's" в рифмованном сленге кокни означало "выглядеть". "А butcher's hook" рифмовалось со словом "look". Поэтому в соответствующем контексте, по логике этого кода, "butcher's" означало "look".

— And yer butcher's bent ter me! — сказал Алекс. — Wot yer want? ("А ты не внушаешь мне доверия. Что тебе надо?") Незнакомец заморгал. Он не ожидал, что американец заговорит на ист-эндском диалекте.

— Yer s'pposed ter be а yank.

— At's wot I am.

— Yer rabbit right good, — сказал незнакомец. ("Вы говорите очень хорошо".) — Tar, — сказал Алекс. ("Благодарю".) Джоанна сказала:

— Я не понимаю.

— Объясню позже, — произнес Алекс.

— Yer rabbit so doddle... 'ell, nofink surprises те по тоге, — произнес незнакомец.

— Чего ты хочешь? — спросил его Алекс.

— У меня сообщение.

— От кого?

— От одного денежного мешка со странностями.

Алекс перевел: "От человека, который говорит очень смешно". (Обычно кто-нибудь с оксфордским акцентом, хотя и не всегда).

— Это не много говорит мне, — сказал Алекс.

— Geezer wif а double of white barnet.

Алекс расшифровал: "Человек с седыми волосами". "Barnet Fair" была знаменитой ярмаркой в окрестностях Лондона. А так как "Barnet Fair" рифмовалось с "hair", то одно слово "barnet" означало "hair".

— Wot's 'ее call 'imself?

— Nofink.

— Gotta call 'imself somfink.

— Этот парень дал мне "пони", чтобы я отнес тебе важное сообщение. ("Пони" — банкнота в двадцать пять фунтов.) — Что за сообщение?

— Он — в Чечиле на Портманской площади и говорит, что хочет видеть вас.

Тот, кто ждал в отеле Чечил, был сенатор Томас Шелгрин и никто иной.

— Чево еще? — спросил Алекс.

Незнакомец почесал подбородок и сказал:

— Се че было.

— Не много сообщения.

— Се, че я получил, парень. — Незнакомец повернулся, чтобы уйти, затем остановился, оглянулся, облизнул губы, казалось, он о чем-то раздумывал. Наконец, он произнес:

— Ще одно.

— Чево? — спросил Алекс.

— Осторожней с'им.

— Знаю, 'н плут, — сказал Алекс. ("Я знаю, что он нехороший".) — Хуже, 'ем 'то. 'ее's shnide. ("Хуже того, он скользкий".) — Я буду осторожен, — сказал Алекс. — 'пасибо.

Незнакомец надвинул кепи на глаза.

— If it was me, I wouldn't touch 'im less 'ее was wearin' a durex from 'ead ter foot of 'imself.

Алекс перевел и засмеялся. ("Я не дотронулся бы до него, пока он не был бы обтянут презервативом с головы до ног".) Он придерживался того же мнения насчет сенатора из Иллинойса.

Человек в полупальто поспешил прочь от ассирийских древностей и исчез за углом.

— Что он говорил? — спросила Джоанна.

Алекс передал ей весь разговор, включая и последнее замечание.

Она слабо засмеялась.

— К несчастью, он будет не в презервативе.

"И верно, как дважды два, — подумал Алекс уныло, — этот проклятый Богом, напыщенный ублюдок несет беду".

Глава 50

Воспользовавшись общественным телефоном музея, Алекс позвонил в отель "Чечил" на Портманской площади.

Джоанна, стоя рядом с ним, нервно прислушивалась к разговору. Она была напугана. Не стоило и ожидать, что перспектива встречи с отцом наполнит ее радостью.

Алекс попросил телефониста отеля соединить с номером мистера Шелгрина. Сенатор сразу же снял трубку.

— Алло?

— Это Алекс Хантер.

— Она... она с вами?

— Конечно.

— Не могу дождаться встречи с ней. Поднимайтесь скорее сюда.

— Мы не в отеле, — сказал Алекс.

— Тогда где же вы?

— Все еще в музее.

— Мне нужно, как можно скорее, увидеться с вами. Я не знаю, сколько времени в моем распоряжении.

— Думаю, нам надо, прежде чем встретимся, мило поболтать по телефону.

— Это крайне срочно! Я...

— Нам надо выяснить кое-какие вопросы. А именно: что произошло на Ямайке и почему Лиза стала Джоанной.

— Это слишком важная информация, чтобы обсуждать ее по телефону, — сказал Шелгрин. — Намного более важная, чем вы, возможно, думаете.

Алекс поколебался, бросил взгляд на Джоанну и, наконец, произнес:

— Ладно. Давайте встретимся через полчаса в Национальной галерее, у входа.

— О, нет. Нет. Это невозможно.

— Почему?

— Встреча должна произойти здесь. В моем номере в "Чечил".

— Мне это не нравится. Слишком рискованно для нас.

— Я здесь не для того, чтобы навредить вам.

— Надеюсь, что это правда.

— Я хочу вам помочь.

— Я бы предпочел, чтобы мы встретились на нейтральной территории.

— Но я не осмеливаюсь выйти, — сказал Шелгрин. В его голосе звучали нотки панического страха, а это было совершенно не в его характере. — Если меня увидят с вами, ...если меня даже просто увидят здесь, в Лондоне... тогда я — мертвец.