Радужная Нить - Асия Уэно

Распределив по рукавам все полагающиеся для посещения столь высокопоставленной особы предметы, как то: веера, бумагу, две церемониальные таблички сяку, представляющие собой удлиненные моккан, пишущие принадлежности и тати (последний — в единственном числе, разумеется), мы обулись, взяли из рук Дзиро фонарик и вышли из дома. Блестящие льдинки звёзд уже стаяли с неба, горизонт клубился холодной предутренней дымкой. Площадь пустовала. Даже самые усердные слуги ещё продирают глаза, валяясь на футонах, и никто не услышит стука деревянных подошв по мостовой. Прекрасное время, чтобы поговорить о материях, которые не следует доверять чужим ушам.

— Ю, я вспомнил кое-что… можно?

— Тебе откажешь… — проворчал тот, прикрывая рот ладонью. Кто из нас спал раз в два дня, а?

— Не зевай в присутствии Сына Пламени, — строго напомнил я. — И… всего остального не делай, ради ками, я тебя умоляю!

— Всего — это чего именно?

— Ну… всего! — я немного поразмыслил. — Всего, чего тебе захочется. Сказать что-нибудь эдакое. Почесаться…

— Я не страдаю чесоткой и прочими видами недержания, — надменно проронил он. — Это всё, о чём ты собирался напомнить?

— Ой, нет! Просто отвлёкся. На самом деле я хотел спросить, почему Ясу и Дзиро видят тебя иным?

Юмеми запнулся на середине шага. Я подхватил его под локоть: ещё упадёт, в непривычных-то одеждах! Даже не заметив этого, он некоторое время стоял без движения, отрешённо созерцая наши сомкнувшиеся тени. Изогнувшись, я опустил фонарик на землю и потряс спутника за плечи.

— Ю! Ю-у! Что с тобой?

Ханец вздрогнул, будто очнувшись от кошмарного сна. В полутьме, окружающей нас, его лицо белело, словно покрытое алебастром. Он медленно, невообразимо медленно поднял на меня взгляд широко распахнутых глаз. Выражение их оставалось для меня загадкой и при лучшем освещении. Сейчас казалось, что они излучают тьму. Выражение нелепое, но удивительно точное.

— Иным… каким? — едва слышно прошептал он.

— Сложно объяснить, — так же тихо ответил я. Что происходит? Лучше бы я и не спрашивал! — Ясумаса уверен, что ты — обычный житель Срединной Страны, на одно лицо со всеми остальными… не в обиду будет сказано. Узкоглазый, желтолицый, волосы — тёмные…

— А ты… ты каким меня видишь? — если бы вполголоса можно было кричать, юмеми именно это бы и делал. Он отпрянул на шаг. Дрожа, обхватив себя руками — будто пытаясь согреться, и безуспешно.

— Прекрасным! — я понял, что ляпнул глупость, что это слово не подходит. — Нет, не так. Помнишь, кое-кто насмешничал, когда при знакомстве я остолбенел и долго приходил в себя? Насмешничал, насмешничал, даже не отрицай! Думал, это врождённая стеснительность? Нет, просто мне привиделось божество. И не в мечтах, а в жизни, рядом, на расстоянии вытянутой руки! Ведь людей с похожей наружностью не бывает. Очень светлая кожа, черты лица — как на картинах, только таких картин у нас не пишут. Волосы будто радуга. Я всё никак не решался задать вопрос, чем ты их красишь и зачем. Глаза…

— Хватит! — почти выкрикнул Ю и, покачнувшись, опустился на мостовую. Я кинулся было к нему, но передумал. Нельзя трогать человека, не понимая, что с ним.

— Ю, ты… ты успокойся, ладно? Не знаю, что с тобой, но ты меня… удивляешь. Это ведь только поначалу я принял тебя за совершенное создание, но теперь, после стольких…

Со стороны южанина раздался то ли смех, то ли всхлип. Э, нет, так не пойдёт!

Я приблизился к неподвижному вороху ткани, присел, нашарил голову. Ханец сидел, уткнувшись лицом в колени. Его плечи мелко дрожали. Да что же происходит??

— Ты плачешь? — обомлел я.

Юмеми поднял голову. Канмури покосилась, но лицо было чистым, без следа слёз.

— Я смеюсь! — вызывающе произнёс он с наигранной улыбкой. — Что ещё остаётся? Ничего! — и снова его голос едва не сорвался на крик.

— Что-нибудь остаётся обязательно, — возразил я с убеждённостью, которой не испытывал. Ещё бы знать, о чём идёт речь! — Послушай, дружище! Я ничего не понимаю в происходящем, поэтому приготовься услышать много чуши. Но не бывает так, чтобы совсем уж ничего не оставалось, слышишь?

Мой собеседник недоверчиво хмыкнул. Я на верном пути!

— Неплохо бы разобраться, почему мои слова вызвали у тебя такой ужас, но… Знаешь, если надо, я могу сделать вид, что мы шли в полной тишине. Хочешь?

Юмеми резко вскинул голову.

— Нет! И… ты неправильно истолковал моё поведение. Не ужас, нет…

— А что?

Раз ты готов говорить, то я готов слушать!

— Скорее, потрясение. В моей жизни редко случаются события, несущие перемены, особенно такие. И всё же, я должен был подготовиться к ним, встретить лицом. А оказался растерян. И бессилен, словно лист багряного клёна, подхваченный течением.

— Мне всегда говорили, что я непредсказуемый, но чтобы настолько? — помимо воли усмехнулся я, и ханец слабо улыбнулся в ответ. Тенью той улыбки, что обычно озаряет его лицо.

— То, что произошло, даже неожиданностью не назовёшь. Нет, Кай. Я чувствовал, с самого начала. С первого дня нашей встречи. Но ты никогда не говорил мне, что я не такой, как другие. Понимаешь? И словечком не обмолвился! Даже во сне. Вёл себя, как ни в чём не бывало. Вот я и подумал, что ошибся, и усомнился в собственном чутье… нет, знании! А теперь, когда ты ни с того, ни с сего… знаешь, сказанное тобой словно нить моей жизни перерезало на две части!

Ничего себе! Что же я сказал? Точнее, какой смысл несли мои слова для Ю?

— Я сильно тебе навредил? — осторожно спросил я.

— Едва ли. — Он пошевелился, впервые за весь разговор. Приходит в себя! — Прости, неудачно выразился. В ближайшее время умирать я не собираюсь. Но жизнь — та, которую привык считать только собственной, нравилась она мне или нет — эта жизнь завершена. И оттого немного… больно.

— Но разве эта боль не возвещает начало новой жизни? — с ожиданием посмотрел я на него. Мой собеседник кивнул и поднялся с места.

— Идём, мы непозволительно задерживаемся. Обещаю: скоро ты узнаешь всё. Во всяком случае, больше, чем захочешь.

Звучит устрашающе! Что ж, после случившегося буду осторожнее в расспросах. Я тоже встал на ноги. Неужели сделалось светлее? Надо поспешить.

Я поднял фонарик, и мы быстрым шагом двинулись к замку, изящной преграде на нашем пути к рассвету.

Трепет и смиренная почтительность, пронизывающие весь облик юмеми, когда тот склонился до земли перед Сыном Пламени, не имели ничего общего с теми дрожью и безысходной покорностью судьбе, что на полпути к дворцу взяли верх над обычной насмешливой отчуждённостью этого таинственного человека. Воплощение сановного благолепия, выгодно подчёркнутое игрой света от нескольких огненно-жёлтых фонариков на стенах. По виду и не скажешь, какие колкие замечания предстоит мне услышать на обратном пути.