Невеста трех женихов - Галина Лифшиц

– А она за что наказанная?

– Ни за что! За меня! – Женщина расплакалась.

Света поняла, что должна сделать. Она достала мобильник и выбрала имя Инуся. Пошли гудки.

– Светик! – сказала трубка радостным Инкиным голосом.

– Инка! Послушай, что произошло. Хорошее, правда. Только ты соберись с духом. Тут… Я у старца была с Андрейкой… Потом расскажу. И мы в купели окунались! Смогли, да… Потом тоже об этом. И – Инночка – я после купели говорю сейчас с той таможенницей, которая тогда Малю… Только слушай… Она помнит все. И раскаивается. Очень. Все годы. Ей старец велел всех вспомнить. И у всех прощения просить. У нее сын парализованный. Она помнила о тебе и терзалась, что не сможет тебе сказать, как виновата. А мы встретились! Ведь это не случай! Ты сможешь с ней поговорить, Ин?

– Да, – ответила Инночка.

Света передала трубку женщине, слушавшей ее с Инкой разговор с молитвенно сложенными руками, как изображают обычно на картинах свидетелей всевозможных чудес.

А все происходящее иначе как чудом не назовешь. И при этом все разворачивалось в реальном времени, месте, с ними, обычными людьми, каких миллионы на белом свете.

Света чуть обняла Андрейку и отошла, чтобы не мешать разговору. Сын о чем-то сосредоточенно думал. Ох, сколько же у него сегодня впечатлений-то, пожалела ребенка мать. Андрейка подтянулся к маминому уху и тихонько спросил:

– Мама, а что такое маркотики?

Женщина закончила разговор и передала трубку владелице.

– Спасибо вам! Теперь – все! Как и сказал наш батюшка. Все! Невозможное возможно. Бог-то привел, кто же еще?

– Ну что Инна? Простила вас?

– Она сказала, что все поняла, что услышала меня. И что просто должна с мыслями собраться. Что еще со мной свяжется, через вас. Вас Светочка зовут?

– Да.

– А меня Ирина. Очень приятно. Хотя это слишком мягко сказано. Вы же вестник. Можно, я вам свой номер телефона дам? А вы мне свой? Чтобы мне еще раз с Инной переговорить.

Ирина достала из сумки блокнот, ручку и несколько раз записала свой номер.

– Это вот… Я так всегда делаю, чтоб не потеряли. Вот это пусть мальчик у себя спрячет. Это вы в сумку положите, а это в кармашек, ладно?

Света продиктовала свой номер.

– Что же мне для вас сделать хорошего? Я же должна добром ответить. Вы – спасительница. Могли бы встать, плюнуть и уйти. А вы еще говорили со мной… Что я смогу сделать?

– Да не надо мне ничего, что вы! – слишком много всего произошло сегодняшним утром. – Не придумывайте, пожалуйста, лишнего. Будьте здоровы! Пойдем, Андрейка. Я позвоню вам, не беспокойтесь.

– А вот… – сказала женщина. – Вот… вы за границу летаете?

– Летаем, – ответил Андрейка хозяйственно. – Скоро полетим.

– Через какой аэропорт?

Света нехотя назвала аэропорт.

– Так это ж моя вотчина! – воскликнула Ирина. – Вы мне позвоните. Умоляю вас. Я через VIP-зал вас проведу, никаких очередей, никаких досмотров, ничего. Просто на посадочку пройдете. Позвольте мне хоть что-то сделать для вас.

– Ну, не волнуйтесь вы так, все в порядке, все хорошо, а досмотров мы не боимся, что с нас возьмешь, в любом случае – мы будем на связи, – успокоила ее Света и постаралась распрощаться поскорее.

И лишь по дороге в Москву до нее дошло, что не только Ирине послана была Света ради избавления от мук совести. Свете Ирина тоже зачем-то была нужна. И там, наверху, кто-то очень хорошо подшутил.

Света расхохоталась так, что задремавший Андрейка встрепенулся.

– Все в порядке, мам?

– Все просто в самом полном порядке! – уверила его Светка, а про себя ликующе постановила: Все! Можно не волноваться! Пятрас свое получит. А меня не пасодют! Йййохху!!!

Перед сном она все повторяла и повторяла про себя слова старца о том, что Андрейка – первое деревце в ее саду. Значит – будет сад. Она должна вырастить свой веселый сад, заботиться о нем, беречь. Это первое! Главное! Обязательное! И еще она точно знала, что сильная, что может и готова помогать другим. Сердце ее было полно любви и ожидания. Как в юности.

НАЧАЛО

Все получилось, как в песне, легко и свободно. В аэропорту счастливая Ирина Андреевна встречала их, как самых дорогих и важных персон.

– Витенька на ножку уже так хорошо наступает! – поделилась она счастьем.

– Я скоро вернусь, и вместе Инне позвоним, – пообещала Света.

Она очень надеялась, что и Инка поймет значение свершившегося чуда. Пора ей к людям. Пора.

В Милане Света отдала Пятрасу его клад и кассеты с компроматом, которые так и не просматривала. Ей это не нужно. У нее другие задачи. На ее долю компромата хватило.

– Ну что? Там разобралась?

– Разобрались общими усилиями.

– А тут?

– А тут еще предстоит. Но все решится. Я спокойна и уверена.

– Вижу, – сказал Пятрас. – И помогу, если что-то понадобится.

– Спасибо, и я помогу, если что, тебе.

– Я знаю…

Потом был долгий и неожиданно дружеский, как много лет назад, в самом начале, разговор с Марио.

– Я признаю свою вину. И любой суд, увидев то, что у тебя в руках, решит все в твою пользу.

– А я хочу, чтобы решилось все между нами в пользу сына, он любит тебя невероятно. Я не хочу его ранить.

– И я не хочу. Я знал, что не все было честно между нами. Даже не говоря об этой Елене.

– Она – пустое. Противное, гадкое, но пустое. Главное, наверное, в другом. Я жила не той жизнью, для которой пришла в этот мир. Чувствовала это, старалась, но… не получилось. Ты вбил себе в голову, что тебе нельзя иметь второго ребенка из-за вашей семейной истории… А я же не знала ничего… И не могла ничего понять, объяснить себе.

– Есть что-то темное в нашей фамильной крови… Я даже иногда рад был, когда ты увозила Андреа в Россию. Он возвращался другим. Я рад, что он похож на тебя…

– Ты даже не представляешь себе, как во многом он похож на тебя.

Так они и говорили, договаривались, стараясь не разбить вдребезги хрупкий мир их общего любимого сына, который – оба это понимали – объединил их навсегда.

Андрейка отправился проводить остаток каникул к своим итальянским бабушке и дедушке, но главное – к роботу, по которому скучал, как по настоящему другу. Они же разлучились, едва успев познакомиться и привыкнуть друг к другу.

Света снова полетела в Москву. С легким сердцем. Впервые за долгие годы она все понимала про себя, про то, чего на самом деле хочет. А хотелось ей простого: чтоб был большой дом, полный детских голосов, чтоб дети копошились, дрались, ревели, не давали ей покоя, теребили, чтоб она жаловалась на свою материнскую долю, ругалась на двойки, гордилась до слез прочитанным на детсадовском утреннике стишком… Она хотела быть наконец самой собой, без всех этих стараний казаться, выглядеть, соответствовать. Она будет жить, сколько ей отпущено, радоваться тому, что ее радует… Но просыпаться в слезах от тоски… Нет… Дверь за этим плотно закрылась. Навсегда.