Парус любви - Лори Макбейн

Герцогиня не сразу заметила мужа, тихо стоящего в комнате, недалеко от двери. Но когда заметила, улыбнулась. Однако едва она разглядела выражение его лица, как ее оживление сразу погасло. Он не сказал ни слова, но взгляды их встретились, и она поняла: что-то произошло.

– Граф... умер? – спросила она. Когда она в последний раз сидела у постели графа, он был в таком сильном жару, что можно было ожидать самого худшего. Люсьен покачал головой, и она задала новый вопрос: – Начались роды у Сары?

– Нет, – ответил он, готовый отдать все на свете, лишь бы ему не пришлось говорить того, что предстояло сказать. – Прибыла посылка.

– Посылка? Ты получил какие-нибудь новости о Ри? – воскликнула Сабрина, вскакивая на ноги и нетерпеливо оправляя юбки.

– Рина, дорогая, – начал Люсьен и запнулся, встретившись взглядом с ее вопрошающими фиалковыми глазами. – Я получил посылку от неизвестного отправителя.

При этих словах Сабрина поспешила к нему, следом за ней на своих толстеньких ножках неуклюже заковыляли двойняшки.

– Что за посылка, Люсьен? Скажи мне!

Люсьен отвел Сабрииу к сиденью у окна и там показал ей содержимое небольшой коробочки.

Сабрина сдавленно вскрикнула, прикоснувшись к длинному золотому локону так хорошо знакомого ей оттенка.

Сколько раз за эти долгие годы восхищалась она столь похожим цветом волос мужа! Как счастлива была, когда Ри Клэр родилась такой же золотоволосой, как Люсьен. Дрожащими пальцами она извлекла из коробочки изящное кольцо в форме полумесяца, украшенное бриллиантами и сапфирами.

– Ты помнишь, как радовалась Ри, когда в этом году на день рождения мы подарили ей кольцо? – со слезами в голосе тихо сказала Сабрина. – Она так любит это кольцо. Боже, что все это означает, Люсьен? Зачем кто-то похитил нашу Ри? Зачем подвергает нас таким мучениям? Зачем, зачем? – Она разрыдалась и не услышала, как дверь отворилась и вошли Робин и Фрэнсис. Увидев рыдающую мать, оба они в нерешительности остановились.

– Это еще не все, моя дорогая, – сказал Люсьен, ненавидя себя за то, что вынужден причинять ей такую боль. – Возможно, это должно быть объяснением или, черт подери, загадкой, которую мы должны разрешить. Но по-моему, это написано каким-то безумцем.

Сабрина подняла глаза – в них сверкали слезы, затем попыталась сосредоточиться на тонком листке пергаментной бумаги, которую муж держал перед ней.

– Проклятие! Я ничего не вижу, Люсьен. Прочитай, что там написано, – попросила она, подняв Эндрю и прижав его к груди.

Какой-то миг Люсьен смотрел на листок, затем прочитал небрежно накарябанные слова;

Порою бывает чистейший родник замутнен.

И тучи порою скрывают луну пеленою.

Прожорливый червь пожирает прекрасный бутон.

А совесть людская – запятнана тяжкой виною.

– Что все это означает? – недоверчиво спросила сквозь слезы Сабрина. – На кой черт нам прислали эти стихи?

Люсьен покачал головой; водя большим пальцем по шраму на щеке, он задумчиво смотрел на загадочную записку.

– Непонятно. Да и кто знает, что может быть на уме у безумца? При этих словах мучительная боль исказила лицо Сабрины.

– О нет, Люсьен. Все, что угодно, только не это. Пожалуйста, не уверяй меня, что наша дочь находится в руках безумца.

Люсьен готов был откусить себе язык, но что еще он мог сказать или сделать? Теперь, когда они получили убедительное доказательство, что кто-то похитил их дочь, как мог он солгать Сабрине? С его стороны было бы величайшей жестокостью внушить ей какую бы то ни было надежду, которая позднее может рассыпаться в прах. Возможно, все это входит в условия игры, которую им навязали. Когда Люсьен осознал, что чья-то незримая рука искусно распоряжается их судьбами, его глаза сузились, пряча вспыхнувшее в них пламя ненависти и жажды мести. И еще он понял, что кто-то старается подлить масла в огонь, гася надежды на спасение дочери. При этом он, вероятно, рассчитывает, что все эти тяжелые переживания окажутся для них губительными.

– Что им надо от нас? – спросила Сабрина.

Люсьен нагнулся и поднял с пола дочь, ползавшую вокруг его обутых в сапоги ног. Ласково пригладив ее золотистые волосы, он запечатлел нежный поцелуй на ее маленьком вздернутом носике. Пока ее крошечные ручки играли брелком от часов, Люсьен посмотрел через голову дочери в вопрошающие глаза Сабрины.

– Я думаю, что далее мы получим требование выкупа. Какая еще причина могла быть для похищения нашей дочери? Мы должны будем выкупить ее, Рина. Ты знаешь, что я готов отдать даже Камарей, только бы ее вернуть, – негромко сказал Люсьен. С негаснущим пламенем в глазах он обдумывал, как отомстит тем, кто осмелился посягнуть на то, что принадлежит ему. А всякий, знакомый с характером герцога, знал, что он не бросает угроз на ветер. Рано или поздно он утолит жажду мести, пусть не завтра, пусть не на следующей неделе, но судный день для похитителей его дочери непременно настанет.

Только тут Люсьен заметил стоящих у дверей сыновей. Лицо Робина было все в слезах, и, чтобы приглушить всхлипывания, он прятал голову на плече у брата, ласково обнимая его рукой. Фрэнсис смотрел прямо в глаза отцу, и тот сделал поразительное открытие, что его старший сын стал взрослым мужчиной. Они не обменялись ни словом, по в глубине души знали, что обещают друг другу вернуть то, что у них похищено.

Сабрина, герцогиня Камарейская, смотрела на окружающий пейзаж: затопленные отдаленные сады и лужайки. Это Камарей, ее дом. Затем повернулась и пристально поглядела на Люсьена и детей. Вот они, ее любимые, ее семья. Но где-то, вне ее досягаемости, лишенная ласки и утешения, находится ее дочь, милая, добрая Ри Клэр, которая, вполне возможно, сейчас ощущает ужас и отчаяние. Вполне также возможно, что она промерзла наскврзь, голодна, в то время как она, герцогиня, сидит здесь в безопасности перед теплым огнем, в кругу своей семьи. Эта мысль наполнила ее растущим отвращением к себе. Ощущение своей беспомощности вызвало у Сабрины громкий стон; она прижалась лицом к мягкой золотистой головке Эндрю, не смея даже размышлять о судьбе своей перворожденной дочери – Ри Клэр.

С наступлением темноты уже готовое отшвартоваться и отплыть в колонии торговое судно «Лондонская леди» приняло на свой борт последнего пассажира. Никто не провожал этого пассажира, стоя на пристани, никто не пожелал ему счастливого плавания и благополучного возвращения. Пассажира висели на судно, как бочонок вина. Его прибытие отнюдь не приветствовали фанфарами; если и слышались какие-нибудь радостные звуки, то только песни и смех пирующих в ближайшей таверне матросов На борту «Лондонской леди» пассажиру, или, может быть, пора уже уточнить, пассажирке, был отведен темный, сырой угол, где смешалось невероятное множество запахов, среди которых преобладали запахи трюмной воды, смолы и краски. Но был и еще один запах, который захлестывал все судно. Запах куда более сильный, почти физически ощутимый – запах страха.