«Если», 2006 № 10 - Журнал «Если»

— Дайте, я сам! Я умею… Ну, пожалуйста…

Мне казалось, что сделать это я должен именно сам. Тогда уж точно все будет хорошо. И наверное, был в моем голосе такой отчаянный звон, что медсестра на миг растерялась, шприц оказался у меня. Игла с капелькой лекарства — вверх, большой палец — на поршне. Я посмотрел на блестящую от спирта кожу над локтем. Ну вот…

За дверью что-то стукнуло, упало. И долетел плачущий Полин голос:

— Ребята, скорее! Лыш без памяти!

Нас всех как волной вынесло из комнаты, мы оказались на кухне.

Лыш, непривычно длинный, с побелевшим лицом, лежал наискосок половиц, глаза были полузакрыты, ноги неловко согнуты, руки раскинуты. Расстегнутая безрукавка оказалась распахнута, будто крылья бабочки, лямка белой майки съехала с плеча. Под ключицей (там же, где и у меня!) расползлось красное, похожее на раздавленного паука пятно. Куда там моему прыщу! Сразу было видно — у Лыша нет лишних минут. Он хрипло дышал сквозь зубы…

Где он подхватил эту заразу? За что его так ударила судьба?.. Как теперь быть? Нас двое, а доза одна. Как выбрать? Кому жить на свете?.. Конечно, ему! Это ведь он должен помочь Маю построить Хрустальный Храм, а я-то что?.. Но ведь лекарство — мое! По всем законам судьбы — оно мое! С самого начала ампула была моя! И жить так хочется. Особенно сейчас, когда столько радостей, когда есть свой дом и друзья!.. А ему не хочется?.. Но я же не виноват, что и с ним случилось такое же!.. Не все ли равно теперь, кто виноват!..

Такие мысли колотились во мне… Но колотились уже потом, когда я уходил, прощался с Инском. А сейчас мыслей не было, никаких. Лыш был мой брат.

Я все еще держал шприц иглой вверх. Я быстро сел, левой рукой уперся в пол, а правой воткнул иглу Лышу пониже плеча и мягко надавил поршень…

Кто-то выхватил у меня шприц, но я не помню кто. Что-то говорили, но я тоже не помню. Зато я увидел, как раздавленный красный паук стал вбирать лапы, уменьшаться на глазах. Съежился, превратился в коричневую коросточку — безобидную, я это понял сразу. И дышать Лыш стал ровно. Зашевелились веки…

И мне стало легко-легко. Я знал, что очень скоро со мной начнется то же, что с Лышем, и, наверное, скрутят меня боль, тошнота, потом придет беспамятство. Но все равно сейчас было легко. Потому что я сделал то, что сделал, и не надо было ничего выбирать.

Меня рванули за плечо:

— Бежим! — Это был Грета.

— Куда? — сказал я с расслабленной улыбкой.

— Бежим! Дурак!..

Ох, и сильная девчонка! Двумя рывками выволокла меня из кухни, из дома, на крыльцо. Там танцевал на тонких ножках стул.

— Садись! — приказала Грета.

— Зачем?

— Затем, что иначе умрешь! — кажется, она заплакала.

Я ничего не понимал. Подумал: «Так и так умру» (кстати, почти без страха подумал). Сказал:

— Он не поднимет двоих…

— Поднимет! Да садись же!.. Смотри, у тебя уже начинается, как у него! — Она дернула на мне ворот, я глянул на плечо. Там на месте ягоды вырастал красный паук.

Тут я сильно испугался. И быстро сел на стул задом наперед, грудью к спинке (будто это могло меня спасти!). Грета оказалась сзади — я почувствовал, как металлические пуговки ее форменной рубашки впились мне в спину. Горячий шепот Греты шевельнул мне волосы на затылке:

— Вперед…

Мы рванулись со ступеней, и первые несколько секунд я думал об одном: не полететь бы кубарем с деревянного конька.

— Куда мы? — громко спросил я.

— На Круг! Там начинается Дорога. На Дороге не умирают…

«Это хорошо, что не умирают. А что там делают?»

Мы помчались по Второй Раздельной, мелькнул знакомый дом с редакцией «Почтовой ромашки». Потом — стена Крепости. Стул взметнул нас выше стены и снова канул вниз. Теперь мы летели над Пустошью — над проблесками воды, над осокой и тростником. Опять захлестало по ногам.

Сколько летели — не знаю. Наконец скорость уменьшилась. Деревянные ножки стула застучали по твердому. Он остановился. Грета спрыгнула, потянула меня:

— Слезай…

Я неуверенно встал на ноги и оглянулся. Мы стояли на круглой площадке среди зарослей ольховника. Через площадку тянулись ржавые рельсы на кривых истлевших шпалах. «Вот он Круг», — понял я.

— Он скоро повернется… — шепотом сказала Грета. — И тогда ты иди… — Она смотрела в сторону, и щеки ее были мокрые.

— Куда? — тоже шепотом спросил я.

— Сперва по рельсам. Потом как получится… По Колее…

— Зачем?

— Чтобы не умереть… дурень. — Она всхлипнула и посмотрела мне в глаза.

— По какой колее? — пробормотал я, моргая.

— Ты почувствуешь… Колея — это часть Дороги. Она спасет…

— И долго идти? — спросил я, холодея. Потому что вплотную подступило Расставание.

— Не знаю… Наверно, долго.

— А можно будет вернуться?

— Не знаю… Говорят, что если человек очень хочет — то можно… Колея выведет сама. А ты не пытайся повернуть назад. По Дороге не ходят обратно, такой закон.

— А если я все-таки пойду назад?

Она снова глянула мне в лицо мокрыми глазами.

— Тогда… наверно, свалишься, как Лыш.

Да, Лыш… И моя тревога перекинулась от меня на него:

— А почему с ним случилось… такое? Ведь ему-то не делали прививку! Может, он заразился от меня?

— Не говори чушь, — слабо отмахнулась Грета. — Лыш сам виноват. Из-за своих опытов… Он захотел однажды сунуться назад по Времени, за твоей ампулой, ты же знаешь. Наверно, там он и схватил заразу. Обратное время опасно. В твоем этом препарате тоже ведь были частицы с обратным вращением, вот и получилось, что вы одинаково… Его ты спас, а сам… — И она заплакала уже в открытую.

— Да ладно… — пробормотал я. — Может, обойдется…

Я знал, что не обойдется. Что сейчас я уйду в какой-то другой мир. Если даже и не погибну, то все равно никогда не вернусь в город Инск. Больше не увижу тех, кого люблю. Тех, без кого я не могу (ну не могу-у-у же никак!). Но я скрутил в себе этот крик, эти слезы. Потому что было бесполезно.

Грета смотрела вниз, на доски. Я тоже. Доски вдруг шевельнулись — и будто качнулось все пространство. Я взмахнул руками, выпрямился. Круг поворачивался, ветки ольховника медленно плыли мимо нас. Между ними появился просвет, в нем лежала такая же рельсовая колея, как на Круге. Рельсы соединились, и Круг замер.

— Вот туда и шагай… — Грета слабо махнула вдоль рельсового пути.

— Уже… сейчас?

— Скорее. Через минуту рельсы разойдутся, и потом надо будет ждать сутки. Ты не протянешь…

— Ладно… — глупо сказал я.

— Грин… поцелуй меня, — тихо попросила Грета.

Я понял — так надо. Сделал короткий выдох, обнял ее за колючие плечи, ткнулся губами в мягкие мокрые губы и сразу шагнул назад. Грета улыбалась.

— Ну, иди… Грин, скорее!

Я сделал шаг с Круга на «ту сторону», на гнилую шпалу. Шпала была такая же, как на Круге, но уже в ином мире. Шагнул и сразу оглянулся.

Грета все так же улыбалась, но будто из какого-то сна или из прошлого. И я всеми нервами потянулся к ней. Ведь надо было столько спросить! Вот пойду я, а что дальше? Встречу ли кого-нибудь? Что буду есть и пить по дороге? Поворачивать нельзя, но можно ли ступать в сторону с Колеи? А можно ли послать откуда-нибудь письмо или позвонить?.. Глупые вопросы. И, конечно, Грета все равно не смогла бы ответить. К тому же я понимал: из другого мира не шлют вестей…

Круг дернулся, Грета качнулась и как-то сердито замахала мне руками. Словно требовала: не смотри! Но я, не моргая, смотрел, как уплывает в заросли ольховника длинноногая девочка в желтой рубашке с погончиками и черной пилотке… Скрылась…

А если встанет в горле вдругНепрошеный комок…

Я проглотил такой вот комок, вытер глаза. Толчком повернулся и зашагал по рыхлым шпалам вдоль тянувшихся через ольховник рельсов…

Сергей Слюсаренко

В нашу гавань заходили корабли

Пограничный катер «Внятный» находился на боевом дежурстве. Так как солярка кончилась еще несколько лет назад, то нес вахту «Внятный» на якорной стоянке в двух милях от берега. Команда, отстояв своё, спокойно возвращалась домой на весельной шлюпке. Эта же шлюпка привозила смену. Вахты давно проходили тихо и без чрезвычайных происшествий. Контрабандисты не беспокоили, обходя пограничников стороной, а шпионы перевелись за ненадобностью, так как военные тайны Крыма опубликовали в прессе. Вот и нынешняя смена для капитана Мухина и его команды подходила к концу штатно и скучновато.

Было их трое: капитан, старпом и кок. Больше для ничегонеделания не требовалось. Перед сменой капитан с коком готовили традиционный обед для новой команды. Благо, днем удалась рыбалка. Как всегда, на камбузе шел разговор о политике.