Великое расселение славян. 672—679 гг. - Сергей Алексеев

452

Шишиħ 1928. С. 296–297. Здесь можно видеть отсылку и к приходу хорватов и сербов на Балканы в 620–630-х гг., и к мирным договорам с Империей 678 г., и, как увидим далее, к событиям IX в. «Летописец», вероятно, опирается в этом месте на свои общие представления и далматинские (барские?) предания. По крайней мере, он не разворачивает историю примирения в некий «сюжет», как в случаях с использованием определенно славянских эпических сказаний. Странно, однако, что при этом он подчеркивает язычество Силимира. Мы видели, что в Сербии, Хорватии и Далмации бытовало устойчивое предание о древнем крещении. Казалось бы, оно очень хорошо согласовывалось с историей о временном примирении. Но «летописец», вероятно, этому преданию не доверился. Просветителем славян у него выступает святой Константин-Кирилл, и в этом представлении он основывался уже на славянском письменном источнике — правовом своде «Книга Мефодия». До IX в., следовательно, славяне должны оставаться язычниками. Возможность вероотступничества автор «Книги Готской» допускать не стал (как и — тем более — возможность того, что «Книга Мефодия» адресована каким-то другим славянам либо псевдоэпиграфична). Принимать же утверждавшуюся в Далмации теорию изначально неправильного, арианского крещения славян означало вставать на сторону противника в глаголическом споре. В результате выигрышный концепт раннего крещения был проигнорирован «летописцем».

Анахроничным представляется упоминание о назначении далматинцам дани. Правление Силимира отнесено к первым поколениям дуклян в Превалитании, ко времени до прихода болгар и задолго до миссии Константина. Между тем, согласно трудам Константина Багрянородного — «Жизнеописанию Василия I» и трактату «Об управлении Империей», дань, откуп далматинцев за право селиться на побережье, установил император Василий, урегулировав ситуацию на западе Балкан (Продолжатель Феофана. СПб., 1992. С. 122–123; Константин 1991. С. 112–115,134–135). В науке (Ф.Шишич и др.) были попытки отнести этот акт к намного более раннему времени, к году правления императоров-соправителей Ираклиона, Константина III и Константа II (641) (Sisic 1925. S 282). Основанием служило известие Фомы Сплитского об урегулировании славяно-романских отношений волей «константинопольских императоров» (Фома 1997. С. 41–244). Однако текст Фомы явно отражает то же предание, что и текст Константина (Там же. С. 165), в более поздней фазе бытования. Представление Фомы о безымянных константинопольских покровителях могло основываться на мнении о правах далматинцев как даре «императоров» (многих). Что касается конкретно теории Ф. Шишича, то совместное правление преемников Ираклия I было слишком кратким и беспокойным, чтобы дать им время заняться далматинскими делами. Одни пересылки между отрезанной Далмацией и столицей заняли бы больше времени. Фантастическим видится для этого времени и значительное влияние ослабленной Империи на ситуацию в Далмации. К тому же мнению о возвращении далматинцев уже в 641 г. противоречит указание не только Константина, но и Фомы на длительный период изгнания. Иных же соправителей-императоров, кроме названных, мы в византийской истории от Ираклия I до времен Василия I не находим. Изложение сплитской истории сам Фома определенно начинает лишь с IX в. Итак, можно с уверенностью сказать, что договоренности Силимира с далматинцами в той форме, в которой о них говорит «Летопись», — анахронизм, результат контаминации событий VII и IX вв. Но у изложения в «Летописи» есть и еще одна особенность, отличающая ее и от работ Константина, и от «Истории» Фомы. Участие Константинополя в судьбе далматинцев не упоминается вовсе. Данная им передышка предстает исключительно как результат благорасположения миролюбивого и гуманного славянского князя. Что же давало Дуклянину приписывание установления даннических отношений с далматинцами Силимиру? Во-первых, теория самостоятельного установления отношений с романцами, без участия императорской власти, с очевидностью обосновывала независимость Дукли. А это одна из основных идейных установок «Книги Готской». Во-вторых, исключение императорской санкции из договоренностей со славянами в какой-то мере отвечало и интересам латинского духовенства Далмации, ориентированного на Рим. Фома Сплитский в XIII в. мог позволить себе вспомнить о благодеяниях пришедшей в упадок Византии. Но в XII в., при Комнинах, Византия открыто претендовала на далматинские земли, и вспоминать о ее реальных правах в регионе местным патриотам и латинским клирикам явно не стоило. Кроме же того, очевидное из дальнейшего удревнение пакта между далматинцами и славянами позволяло возвести отношения с ними еще к дохристианской эпохе. В легендарной хронологии «Летописи» это время не только до прихода болгар, но и до разорения древних приморских городов, которое в результате относится лишь к правлению внука Силимира. В результате воссозданные далматинские центры (вроде Сплита) оказываются изначально подвластными славянам. Все отношения между далматинцами и славянами — только отношения между ними, без участия третьих сторон. Религиозный фактор влияет, но не является исключительно определяющим, и права далматинцев предстают как результат милости князя-язычника. С другой стороны, столь древнее происхождение этих прав, конечно, укрепляло позиции и самих далматинцев, в том числе жителей Бара, перед славянскими владетелями.

Сложным является вопрос, насколько почву для всех этих построений давало доставшееся «летописцу» устное предание. Искусность и логичность созданного повествования, вероятно, затемняет истинное положение вещей. Между тем как описание правления Сенудслава выглядит просто едва развернутым эпилогом к сказанию об Остроиле, так и описание правления Силимира может быть лишь прологом к сказанию о приходе болгар. В реальности об отце Владина в этом сказании могло быть сказано лишь нечто вроде древнерусской летописной формулы «княжил, имея мир со всеми странами». Остальное же — и благожелательство к христианам вопреки собственному язычеству, и заключение пакта с далматинскими городами, — как было показано, вполне может являться по-своему обоснованным, но лишь домыслом писателя XII в. В этой мысли еще более укрепляет второй рассказ Дуклянина о назначении далматинцам дани (Шишиħ 1928. С. 318–319). По этой версии, после арабского набега IX в. «римляне» бежали из своих городов на славянские земли. Славяне взяли их в плен — ив качестве выкупа за освобождение из рабства установили дань. Дуклянин, соединяя различные предания (в данном случае вводя требиньское предание о жупане Белом) как будто забывает, что разорял далматинские города у него князь Ратомир Владинович, а даннические отношения еще до него устанавливал его дед Силимир.

453

Свод II. С. 226–227 (Никифор), 274–275 (Феофан).

454

Феофан упоминает о том, что «все» западные народы сделались данниками Константина (Свод II. С. 278–279).

455

Свод II. С. 212.

456

Судя по тому, что Пребуд мог рассчитывать среди фракийских славян на приют (ЧСД 238: Свод II. С. 148–149).

457

Советы и рассказы Кекавмена. СПб., 2003. С. 284–285.

458

Иоанн Киннам. Краткое обозрение царствования Иоанна и Мануила Комнина. Рязань, 2003. С. 204.

459

Советы и рассказы. 2003. С. 284–285.

460

Романские языки. М., 2001. С. 582.

461

ЧСД 284, 288: Свод II. С. 168–169, 170–171. Об этнической природе сирмисиан свидетельствует и следующий факт. После расселения имперскими властями сирмисиан в среде македонских дреговичей (680-е гг.) возглавлявшийся последними племенной союз ринхинов начинает именоваться влахоринхинами. Под этим именем, как увидим, ринхины выступают в легенде Кастамонитского монастыря, описывающей события уже VIII в. (см.: Порфирий (Успенский). История Афона. Ч. III. Киев, 1877. С. 311). Любопытно, что вожак сирмисиан Мавр получил на византийской службе фамилию Бесс (см.: Lemerle 1981. P. 152–153). Возможно, что сирмисиане, происходившие из Фракии, считали себя «бессами», тогда как выходцы из Иллирика — «даками». Но это не более чем догадка.

462

Советы и рассказы. 2003. С. 286–287.

463

ЧСД 285–286: Свод II. С. 170–171.

464

ЧСД 288: Свод II. С. 170–171.

465

ПСРЛ. Т. 1. Стб. 5; Т. 2. Стб. 5; Т. 38. С. 12.

466

Свод II. С. 276–277 (Феофан). Никифор (Свод II. С. 228–229) четко говорит о «землях, соседних с державой ромеев» — следовательно, о прямом имперском управлении речи нет. Поп Дуклянин рассматривает в качестве единственных представителей Империи на месте именно «черных латинов» — «моровлахов» (Шишиħ 1928. С. 298). Феофан далее упоминает, правда в риторическом периоде, о каких-то успехах Константина «на севере» и обложении тамошних краев данью (Свод II. С. 278–279).