Граница земли - Фредерик Пол

Фигура женщины - женщины, командовавшей исчезнувшей исследовательской подлодкой, Веры Доорн; а во лбу у нее сверкало алым огнем что-то, что более всего походило на огромный драгоценный камень.

Так в первый раз Грациэла Наварро увидела - хотя еще не знала, что видит - первый крохотный осколок Вечного.

ВТОРОЙ ГОД

Когда я жила во плоти, я жила в городе под водой. Когда я жила во плоти, я любила, работала и искала знаний.

Теперь я живу в Вечном, и я обрела все знание.

Я по-прежнему люблю. Я люблю всех тех, кто, как и я, служат Вечному, подобно рукам и инструментам: моллюсков и рыб, морских рачков и огромных китов. Они все - нечто меньше, чем я (подобно тому, как я - лишь частичка Вечного), но все же я люблю их, ибо в Вечном едины все, ибо все воссоединились в нем…

Навсегда.

Я по-прежнему люблю и тех, кого я любила, когда жила в теле Веры Доорн. И, если смогу, я спасу их, и все мы будем жить в Вечном, все мы воссоединимся в нем…

Навсегда.

Глава 17

Когда машина Ньюта Блюстоуна с эскортом мотоциклистов в шлемах из Полиции Мира миновала контрольные пункты Дома Кваггера, Блюстоун, к своему собственному удивлению, почувствовал облегчение.

Их вылазка не была удачной. Более половины грузовиков, следовавших за ним, были пусты. Во второй год с того момента, как Комета Сикара сорвала озоновый доспех с планеты, оставив ее обнаженной под жгучими беспощадными лучами солнца, на Земле уже не оставалось почти ничего. А потому экспедиция Лорда Кваггера, отправившаяся «собирать налоги», обнаружила слишком мало того, что можно было собрать, и за это немногое им часто приходилось драться.

Но в стенах Дома Кваггера был совершенно другой мир.

Во времена, когда о комете еще ничего не было слышно, Блюстоун и помыслить не мог, что когда-нибудь будет радоваться тому, что снова возвращается в Дом Кваггера. Теперь, тем не менее, даже заграждения из проволоки выглядели для него как-то успокаивающе; даже еле заметные акульи морды ракет в своих шахтах и установленные на склонах горы пулеметы - все это, подумал Блюстоун, было предназначено не для него и не для его партии, которые были и оставались верными слугами Лорда Кваггера. А внутри…

Внутри Дом Кваггера выглядел так, словно не было этих двух лет, словно земля вокруг вовсе не была опустошена и выжжена дотла. Воздух был прохладным и чистым за этими громадными прочными воротами, а в коридорах, по которым он шел, стояли цветы.

Опустошение, последовавшее за падением Кометы Сикара, не затронуло никого в Доме Кваггера - кроме одного человека.

Этим человеком оказался сам Лорд Кваггер. За более чем год со времен Кометы Сикара Лорд Кваггер еще больше раздался вширь и стал так жирен, что его доктора со слезами на глазах умоляли его поменьше есть, заниматься физическими упражнениями - словом, сделать хоть что-нибудь. Не то чтобы они так любили Лорда Кваггера - попросту они любили жизнь. Они знали, что случится с ними, если - нет, когда! - перегрузки окажутся слишком большими для сердца, и оно начнет отказывать. Но лицо его более не походило на маску толстого клоуна: щеки обвисли так же, как и тройной подбородок; кожа стала серой, глаза - тусклыми. Даже все его бахвальство куда-то улетучилось вместе с дикими и бессмысленными планами захвата владений его пропавших кузенов.

Когда Ньюта Блюстоуна допустили в приемный покой, он обнаружил Кваггера, восседающим на троне; Лорд Кваггер более всего напоминал мешок жира, завернутый в многослойный шелк, а вокруг него подпрыгивала и суетилась Анджи, шипя и бормоча ругательства в адрес слуг. Но когда вошел Блюстоун, Кваггер поднял голову и с надеждой посмотрел на него.

Анджи плюнула в Ньюта, но Кваггер утихомирил ее и воскликнул с наигранным драматизмом:

- О мой добрый amanuensis! Глаза мои бесценные! Скажи мне, что нового в моих владениях?

- Все… о, все начинает возрождаться, Лорд Кваггер, - проговорил Блюстоун, пытаясь подобрать слова, которые не были бы прямой ложью. Он почти умолчал о разрушенных городах - Пуэбло, Денвере и других, - только мельком обмолвился о сгоревших фермах, чьи крыши были сорваны, а поля размыты ливнями, начавшимися вслед за пожарами.

- Но там и здесь уже пробивается зелень, Лорд Кваггер! Некоторые дикие растения снова растут. Я думаю, что озоновый слой начинает восстанавливаться.

Кваггер рассеянно слушал, поглаживая маленькое чудовище - Анджи, с печалью глядя на картины на стенах. Блюстоун не мог рассказать Кваггеру ничего действительно нового, ничего, что не говорили бы до него другие, но Лорд Кваггер делал вид, что не знает, насколько плохо идут дела.

- Но, говорят, сборщики налогов вернулись почти ни с чем, - пожаловался он.

- Лорд Кваггер, - сумрачно ответил Блюстоун. - Осталось не слишком много того, что можно собрать, как налог.

Налоги! Они не собирали налогов. Они отнимали последние крохи пищи, которые означали для людей жизнь, и делали это, держа людей на прицеле!

Кваггер покачал своей громадной массивной головой, так что затряслись щеки:

- Но это не может быть правдой. Посмотри на эти элеваторы и зернохранилища! - он указал на огромные белые сооружения на одном из экранов. - Да в них столько зерна, что этим весь Дом Кваггера можно кормить целый год!

- Но они пусты! Там нет ничего, кроме скелетов людей, дравшихся за то, чтобы украсть зерно, и за то, чтобы предотвратить это! Не осталось ничего, что можно было бы облагать налогом! Люди голодают…

Кажется, Кваггер не слышал:

- Хорошо, хорошо, - проговорил он рассеянно. - Ты знаешь, Ньют, что мое сердце кровью обливается при мысли о страданиях моих верных подданных.

Блюстоун кивнул, стараясь, чтобы выражение лица не выдало его истинные чувства.

- Фактически, - возвестил Кваггер, - я делю с миром все беды, которые он переживает. Ожоги и слепоту, жажду и отчаянье - и прежде всего голод, - прибавил он, раздраженно махнув рукой одному из почтительно стоящих в отдалении слуг, державшему поднос с замороженными фруктами.

Затем выражение лица Кваггера изменилось.

- Это озоновое лето, - проговорил он, жуя, - оно, конечно, принесло нам всем много страданий, но теперь, когда ты вернулся с добрыми вестями…

- Но, Лорд Кваггер, - начал было Блюстоун, жалея о том, что ему, как всегда, не хватает хитрости и изворотливости, - я видел только несколько мест, где начинают прорастать сорняки.

- Неважно! - заявил Кваггер, роняя огрызок яблока на пол и потянувшись за персиком. - Растения растут. А потом…

Он со злостью сплюнул, вытащив плод изо рта и с неудовольствием посмотрев на него.

- Целе! - крикнул он. - Ты что, хочешь меня отравить? Он же гнилой! Почему я не могу получить свежие персики?