Самое красное яблоко - Джезебел Морган

5

Она оставила меня она опушке – обняла порывисто и поцеловала в лоб, долго вглядывалась в лицо, словно хотела сказать что-то, предупредить… но так и не решилась.

Над поместьем слабо разгорался рассвет, нежно-розовый и прозрачный. Дыхание вырывалось изо рта паром, над землей поднимался мягкий туман, и я зябко ежилась в тонком летнем платье. С каких это пор в июне такие стылые рассветы?

Поместье выглядело заброшенным – ни дым не курился над печными трубами, ни огонька не мелькало в окнах. Недоброе предчувствие коснулось сердца – уж не вывела ли меня Маргарет все же много лет спустя?

Медленно, настороженно я поднялась на крыльцо, толкнула дверь, и она отворилась без скрипа. В холле пахло не затхлостью и пылью, а сухими травами и воском, словно день за днем здесь жгли свечи и окуривали стены дымом. Что же все-таки произошло?

– Госпожа моя! – радостный и удивленный вскрик Грайне ножом взрезал сонную тишину дома. – Вы вернулись!

Она кинулась мне на шею, словно в целом мире не было никого, кто был бы ей дороже, и глаза ее, глубоко запавшие, окруженные тенями на землистом лице, сияли ярко и радостно.

– Сколько же меня не было? – с ужасом ожидая ответ, спросила я.

– Три месяца и три дня.

Я не смогла сдержать нервный смешок. Вряд ли это была шутка Маргарет; наверно, слишком много времени я провела в лесу добрых соседей, чтобы вернуться раньше. Три месяца не испугают того, кто однажды потерял год.

Не слушая моих возражений, Грайне увлекла меня в спальню, вычесала косы, с оханьем обработала царапины. Дом оживал с рассветом, и вскоре к запахам воска и трав добавился аромат свежего хлеба, и желудок свело от голода – словно и впрямь для меня прошло три месяца, за которые и маковой росинки во рту не было.

Пока я жадно, одну за другой, проглатывала маленькие круглые булочки, восхитительно мягкие, с хрустящей корочкой, Грайне наполнила ванну горячей водой. От нее тонко пахло цветами, хоть давно уже у меня не было ароматных масел.

Стоило опуститься в воду, как болью вспыхнули все царапины, и я едва сдержала стон. Ох, и не знала же я, сколь их много! Медленно, очень медленно усталость покидала мышцы, словно не по лесу я шла, а впряженная в плуг поле вспахивала. Грайне скользнула в комнату для омовений, провела ловкими пальцами по волосам, помогая втереть в них мыльный раствор.

– Ох, госпожа моя, – с жалостью вздохнула она, – что же с вами приключилось, что седины у вас прибавилось?

В легком замешательстве я коснулась волос. Чувства остались где-то далеко, словно все они слезами скатились на кости Маргарет, и теперь было мне ясно и спокойно. Стоит ли печалиться о молодости и красоте, если не принесли они мне ни радости, ни счастья?

Хлопнула за спиной дверь, и сквозняк холодом стегнул по влажной коже. Мягкие, вкрадчивые шаги, пристальный взгляд.

– Сэр, забери вас темные твари, что вы здесь забыли? – возмущенно взвился голос Грайне, и знакомый мягкий смешок был ответом.

– Я тоже рад тебя видеть, дивная Грайне. – За последней чертой усталости начинаешь чуять тень ее и на других, и потому сразу стало ясно мне, как Деррен изможден, хоть и старался балагурить, как прежде. – Простите за вторжение, королева, но дело мое не терпит отлагательств.

Наверное, мне стоило оскорбиться или смутиться, прикрыться руками, пусть и стоял он за моей спиной и не видел ничего, кроме влажных, прилипших к шее прядей, но не было уже сил на это. Равнодушие, ледяное, пыльное, как дыхание склепа, обволокло все мои мысли, и желание нежиться в теплой воде оказалось сильнее потребности сохранить лицо.

– Если вы опять пришли с вопросом о Гвинлледе, то…

– То самое время заговорить, королева. – Он обошел ванну по кругу и остановился напротив, глядя мне в глаза. Тени лежали на его лице, заросшем небрежной щетиной, и одежда была испятнана грязью и кровью.

Грайне зашипела разъяренной кошкой, нависла надо мной, словно пытаясь закрыть от чужого взгляда, и лишь мое ласковое прикосновение ее успокоило. В конце концов, мы обе знали, что Деррена больше интересовал мертвец, чем мое тело.

– И что же изменилось?

– А вы не знаете? Где же вы были столько времени? – поразился Деррен и без стеснения опустился на влажный пол. – Приготовьтесь, королева, рассказ будет долгим.

Все началось в столице, на Литу. Сандеранцы давно брезгливо косились на наши храмы и наших жрецов, поджимая губы, стоило упомянуть в молитве Хозяйку Котла или Рогатого Охотника. Они давно втоптали свой мир в пыль и понять не могли, как можно почитать волю, что выше твоей, забыв, что дарит она и надежду, и утешение. В этом году почуяли они, что власть их крепка как никогда, и запретили разжигать костры и собираться у воды, чествуя самую короткую ночь.

Конечно же, к ним не прислушались, ибо властью оружия нельзя покорить души. На закате, позднем и багряном, вспыхнули огни по берегам Эфендвил, отразились в ее спокойных водах, тысячей искр брызнули в небо. А ближе к полуночи пришли сандеранцы, и тогда вспыхивали уже другие огни и другие искры – из дул их ружей. Грохотали выстрелы, а не барабаны, и чернели в кострах не березовые дрова, а тела жрецов.

Когда же возмущенный народ повалил к дворцу требовать справедливости, король даже не пожелал никого выслушать.

– Уже не узнать, кто тогда вспомнил про Гвинлледа. К счастью, – глаза Деррена вспыхнули такой ненавистью, что ясно становилось, что ни о каком «счастье» речи ни шло, – всего лишь вспомнили о нем, всего лишь сравнили Его Проклятое величество с королем – ведьминым отродьем, да и не в пользу первого. Но этого оказалось достаточно, чтоб Рэндалл взбеленился.

Деррен опустил голову и долго молчал, словно не мог найти верных слов, чтоб описать случившееся, и молчание его было столь красноречиво, что сердце быстрее заколотилось о ребра, и даже в горячей воде стало мне зябко.

– Меня не было… там, – медленно, через силу произнес Деррен, – но несколько моих людей – были. И только один смог выбраться и рассказать, что, едва король услышал имя Гвинлледа, он отдал приказ убить всех, кто собрался перед дворцом. И даже сандеранцы поначалу изумились его жестокости… но никто не стал ему перечить.

Он вскинул голову, поймал мой взгляд, и жутко было видеть его, веселого и смешливого, с жесткой складкой у рта и кровавым пламенем во взгляде.

– Кровь