Нужная вещь - Том Вулф

Именно такие царили настроения — вперед! туда! к следующей вершине! не оглядываться назад! — когда Боб Гилрут пригласил Гленна и остальных шестерых парней на встречу в офисе в Лэнгли, как раз накануне Рождества. Гилрут всегда сочувствовал ребятам, а сейчас, когда началась эта гонка, забота была прямо-таки написана у него на лице. Казалось, он хотел сказать: это ужасно, но я могу послать одного из вас в космос, не обращая внимания ни на какие предосторожности. Когда они собрались в его офисе, Гилрут сказал, что им нужно провести голосование равных на такую тему: «Если я сам не смогу совершить первый космический полет, то кто, по-моему, достоин это сделать?» Такие голосования не были редкостью в армии. В свое время они практиковались старшекурсниками военных академий в Вест-Пойнте и Аннаполисе. А во время отбора астронавтов к подобному голосованию обращались группы финалистов в Лавлейсе и Райт-Паттерсоне. Но таким голосованиям не придавали особого значения. Они всего лишь являлись показателем того, как люди одного профессионального уровня относятся друг к другу. Пилоты считали голосования напрасной тратой времени, потому что у тебя либо была нужная вещь в воздухе, либо не было, а карьера военного, особенно тех, кто обладал слепой готовностью рисковать, вовсе не носила характера соревнования. Но неспроста Боб Гилрут был так взволнован… Им нужно как следует все обдумать, проголосовать письменно и положить листы бумаги ему на стол. От одного только взгляда на Гилрута каждый из них начинал нервничать.

В те рождественские каникулы в НАСА творилось нечто потрясающее. Каждый работал как фанатик. А самого Рождества в этой бешеной гонке никто даже не заметил. Бюрократические порядки больше ничего не значили. Все, кто был задействован в проекте «Меркурий», могли запросто обратиться по любому вопросу к любому сотруднику НАСА. Если вы, например, хотели встретиться лично с Гилрутом, то вам нужно было всего лишь подождать его в кафетерии во время ланча и подойти к нему, пока он стоял в очереди с подносом. В сутках не хватало часов, чтобы успеть сделать все нужное.

19 января, за день до инаугурации Кеннеди, Гилрут снова пригласил семерых астронавтов в офис. Там он заявил им, что то, о чем он расскажет, должно держаться в строжайшей тайне. Как всем им известно, по первоначальному плану пилот для первого полета должен быть отобран перед самым стартом. Но теперь стало очевидно, что такой подход ошибочен: у первого пилота должна быть максимальная возможность доступа к процедурному тренажеру и другим учебным аппаратам в течение последних недель перед полетом. Поэтому уже выбраны первый пилот и два человека, которые станут дублерами для первого полета. Со временем их имена сообщат прессе, но факт того, что первый пилот уже выбран, не будет скрываться. Прессе и публике скажут только, что первым пилотом станет один из этих трех человек. Все трое будут проходить совершенно одинаковую подготовку: так будет сохраняться видимость того, что первоначальный план остается в силе, а первый пилот сможет избежать навязчивого внимания.

Это было очень трудное решение, сказал Гилрут, потому что все семеро работали самоотверженно, и он знал, что любой из них годится на роль пилота для первого полета. Но решение нужно было принять. И оно было принято. Первым пилотом станет… Алан Шепард. А дублерами — Джон Гленн и Гас Гриссом.

Эти слова ударили Гленна словно молния. Причина, следствие и возмутительные результаты пронеслись перед ним в мгновение ока. Эл глядел в пол. Затем он посмотрел на Гленна и на остальных; его глаза сияли, он с трудом сдерживал желание торжествующе улыбнуться. Эл торжествовал! Это было несомненно. Гленн понял, что ему нужно сделать. Он заставил себя улыбнуться серьезной улыбкой лидера, поздравил Эла и пожал ему руку. Остальные пятеро проделали то же самое: подходили к Элу, искренне улыбались и жали ему руку. Это было потрясающе, но все же это случилось — Гленн был абсолютно убежден в этом. Самому назначить того, кто оседлает первую ракету, — голосование равных! После того как он, Гленн, двадцать один месяц подряд делал все, что в человеческих силах, чтобы произвести впечатление на Гилрута и остальное начальство, все решилось простым соревнованием по популярности среди парней.

Голосование равных! — в это трудно было поверить. Несомненно, при голосовании каждый поступок Гленна работал против него. Он был для парней педантом, который выступал на собраниях, словно Жан Кальвин, и приказывал им всем держать ширинки застегнутыми, а фитили — сухими. Это был пай-мальчик, который вставал на рассвете, совершал показательные пробежки и делал все для того, чтобы представить остальных парней не в лучшем свете. Это был раннехристианский мученик во власянице, живший на квартирах холостых офицеров. Это был послушный сын, ездивший в старом «принце», одинокий луч воздержания и самопожертвования в шквале автомобильного безумства.

Но Эл Шепард — Улыбающийся Эл — был пилотом из пилотов, когда дело доходило до голосования равных. Он был Повелителем Лэнгли и Королем Мыса. Его окружала аура настоящего летчика. Так как они не практиковались в полетах уже двадцать один месяц, ни у Гленна, ни у кого-либо еще не было никакой возможности произвести впечатление на остальных в воздухе. И поэтому вопрос встал именно так: кто еще, кроме Гленна, этого вызывавшего раздражение святоши, больше всех походил на настоящего пилота? Это было не просто состязание в популярности, это было косметическое состязание в популярности. Как еще Гленн мог к этому относиться? Двадцать один месяц подготовки прошел впустую.

И теперь Гленн ехал домой мимо чахлого леса, чтобы сообщить Энни секретные дурные новости. А новый президент кричал по радио: «Мы вместе исследуем звезды…» Первым станет Шепард! Нет, это немыслимо. Шепард будет… первым человеком в космосе! Он станет знаменит навечно! А он, Джон Гленн, впервые оказался среди тех, кто остался позади.

Штаб-квартира астронавтов на Мысе находилась в ангаре С. Изнутри ангар был перестроен, чтобы в нем разместились процедурный тренажер, камера повышенного давления и большинство других приспособлений, которые потребуются астронавту при последних приготовлениях к полету. Здесь была анфилада жилых комнат, столовая, комната для медосмотров, комната подготовки, где астронавт надевал свой компенсирующий костюм, специальный коридор, по которому фургон должен был отвезти астронавта на пусковую установку, и так далее. Но ребята редко оставались там на ночь, предпочитая мотели в Какао-Бич, но, конечно, им пришлось бы использовать ангар С для настоящего полета. Первыми существами, освоившими ангар С полностью — от процедурного тренажера до стартовой площадки, — были шимпанзе. Они находились в ангаре С в то утро накануне инаугурации, когда Гилрут сообщил семерым парням, что Алан Шепард выиграл соревнование за право первого полета. Шимпанзе сидели в ангаре, готовые к первому полету, почти три недели. Ветеринары с военно-воздушной базы Холлоумэн сократили количество обезьян сначала до восемнадцати, а потом до шести — двух самцов и четырех самок, — переправили их в самолете на Мыс и поселили позади ангара С, на огороженной территории. Посредине находились два длинных узких автопоезда: каждый состоял из двух трейлеров шириной восемь футов, соединенных друг с другом. Вокруг стояли другие трейлеры и фургоны, включая специальный фургон для перевозки шимпанзе из ангара С к ракетной пусковой установке. Прессу в «трейлерный парк» не приглашали — впрочем, Добропорядочный Джентльмен им и не интересовался. Да и сама работа с шимпанзе казалась лишь утомительной прелюдией к главному событию. Даже люди с базы не очень хорошо представляли, что происходит позади ангара С. Обезьяны проводили большую часть времени внутри сдвоенных трейлеров. Для зверей трейлеры были домом и офисом, клеткой и камерой для закаливания объекта. Внутри каждого из сдвоенных трейлеров находилось три клетки, два процедурных тренажера и макет капсулы «Меркурия». У ветеринаров в белых халатах и их помощников в белых футболках и белых парусиновых брюках имелись собственные жилые трейлеры; эти люди круглосуточно были наготове — дежурили по очереди. В длинных обшарпанных трейлерах начался самый крупный обратный отсчет за короткую историю проекта «Меркурий». Ежедневно двадцать девять дней подряд в самом сердце американской космической технологии, позади огромного ангара, в забытой богом дыре на мысе Канаверал племя из шести костлявых обезьян и двадцати человек в белом вставало рано утром, постоянно и беспокойно передвигалось, царапалось, натыкалось на внутренности трейлеров и жаловалось на судьбу и друг на друга. Люди подвергали обезьян физиологическим исследованиям, обматывали их проводами с головы до пят, вставляли восьмидюймовые термометры в анальные отверстия, устанавливали датчики в клетках, прикрепляли пластины психомоторной стимуляции к подошвам ног, надевали на зверей сбрую, привязывали их ремнями к сиденьям в процедурном тренажере, закрывали люки, наполняли камеру чистым кислородом, помещали ее в имитацию капсулы «Меркурия», а затем зажигали лампы. Обезьянам следовало по световому сигналу дернуть за соответствующие переключатели: в противном случае они получали ужасную дозу вольт в подошвы. И тут же их костлявые пальцы начинали летать! Все шесть обезьян были жилистые, как перетренировавшиеся борцы в легчайшем весе, пробежавшие столько кругов и получившие столько витамина В12 и мочегонных средств, что напоминали высушенные куски жил, хрящей и нервных узлов. Но маленькие ублюдки превосходно справлялись с панелями управления.