Двое папочек для дочки (СИ) - Белильщикова Елена

Я снова пришла, в теперь уже бывшую, родительскую комнату и заглянула в окно. Пейзаж не изменился, но я отвернулась от ярких красок моря и попыталась отыскать умиротворение в простоте окружавшей меня обстановки. На выскобленном деревянном столе стояла глиняная миска с персиками, на одном из окон в солнечных лучах купался горшок с геранью. Оконные рамы, ставни и двери были выкрашены лазурным цветом в тон морю, а белая штукатурка толстых стен была такой свежей и чистой, словно ее только что обновили. У меня возникло чувство, что я неожиданно оказалась в мире, где существуют всего три цвета — тусклые серо-коричневые тона холмов, ослепительная белизна стен и неба и насыщенный голубой цвет моря, ставней и дверей. И в этот момент завтрак попросился обратно. Не первый день я замечала за собой эту странность, но списывала на стресс, на перемену воды, на обилием фруктов… а сейчас, в эту минуту меня прошила непрошенная догадка. Я не могла оставаться в доме, я распахнула окно шире и села на подоконник, свесив ноги. До земли было так близко, что я не задумываясь, прыгнула. Мои подошвы обожгла боль, но я, не обращая на нее внимания, бросилась бежать, словно перепуганный заяц. Вперёд, только вперёд, к морю, на пустынный пляж…

Добежав, я огляделась. Все, как я хотела — только золотистый песок, всезнающее море, вспенившееся у моих ног, и я, наедине со своими мыслями. Вернее, я — не одна, а нас теперь двое. Здесь оказалось так необыкновенно тихо, что мне показалось, будто я попала на край света. Если пойти в нужном направлении, можно, наверное, упасть с этого края. И тут меня затошнило и голова закружилась. Так продолжалось уже довольно долгое время, и до меня наконец дошло.

— О, небо! — Прошептала я. — У меня будет ребенок. От Дэма…

Глава 121

Перед глазами встала та декабрьская ночь. Нарезка, рваные кадры — вот я гоню изо всех сил, путаюсь в картах, еду, чтобы найти тот охотничий домик, где затворник Дэм писал движок для игры. Вот я стою, полуодетая, злая, соблазнительно изогнувшись, возле спинки дивана, игнорируя непонятные нотки в его хриплом голосе и искорки в глазах. Это было как изощренное издевательство, но он устоял. Оттолкнул… отодвинул на самый край дивана…

А вот другой кадр сменяет предыдущий. Как он тянется ко мне, целует, что-то говорит, раскрывается передо мной о себе, отдается мне целиком и полностью. Я никогда не умела держать с ним дистанцию. И я не сопротивлялась, когда он подхватил меня на руки и отнес в спальню…

Очередной кадр в голове, шёлк-щелк… чужой дом, чужая кровать. Только Дэм мой. Наши губы, наши тела сливались воедино, и только луна стала непрошенным свидетелем, как я отдала свою девственность тому самому, единственному. Это было для меня так естественно, как дышать, как целовать его. Та ночь связала нас с Дэмом крепче, чем я думала — в ту ночь во мне зародилась новая жизнь. О чем я не подозревала до сегодняшнего дня… Наивная я, совсем как тогда. Думала в ту ночь, что смогу обмануть судьбу. Но нет, она развела нас, оставив только этот непрошенный дар — девочку с маминым носом и фамильными синими глазами Дэма…

— Ты говорил мне, что у меня никогда не будет ребенка, — всхлипнула я, — ребенка от тебя! Ты ошибался…

Я без сил опустилась на тёплый песок, бездумно просыпая его сквозь пальцы. Набежавшая волна легко поцеловала мои колени, оставив на память лишь пену. Что же теперь делать? Я дала обещание ждать Лекса. Я приняла его предложение руки и сердца. А сама забеременела от другого. Что я скажу Лексу, когда он вернется?.. Но в глубине души я боялась другого. Того, что мне некому будет сказать о ребенке. Что Лекс не вернется…

Прошло около года, на Корсике…

Прошло чуть меньше года, а я все так же часами просиживаю на берегу, снова и снова пропуская песок сквозь пальцы. Мое время уходит стремительно, а золотая клетка становится слишком тесной. Я только и делаю, что вспоминаю. А жизнь проходит мимо. Я помнила, сколько томительных минут провела здесь, продумывая речь для Лекса. Я до последнего верила, что он вернется, разговаривала сама с собой, с ним, как с живым. Я плакала и просила у него прощения. Я рассказывала ему о ребенке и гордо уходила в своих мечтах. Но Лекс из моего воображения не отпускал меня, его любовь не поддавалась сомнению. А иногда я тянулась к нему и умоляла остаться со мной и принять этого ребенка, как своего. И Лекс из моих снов, из моей мечты всегда оставался с нами. Я ненавидела Лекса, мысленно упрекая за то, что из-за него я потеряла Дэма. Что его поцелуй все испортил. Что если бы он не появился в моей жизни снова в тот дождливый вечер, то Дэм не поддался бы на шантаж и мы сейчас были бы с ним вместе. Но Лекс из моих мыслей всегда молча терпел оскорбления. Он был совсем как настоящий, вот только… его не было рядом. Родители приезжали навещать меня, мягко уговаривали успокоиться и начать жить реальной жизнью. Я нервничала:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Как, мама, как я могу это сделать? Я жду Лекса! Он вернется! Он просто пропал без вести, но это ничего не значит! — Я помню как страшно мне стало, когда через две недели после родов отец принес мне официальные бумаги о том, что Александр Алаев пропал без вести.

Но страшнее было, когда отец приехал сегодня и с болью на глазах протянул мне уже совсем другие бумаги. Мои глаза зацепились за слова «пал смертью храбрых» и я порвала бумаги на клочки. Миллионы мелких клочков с подписями и гербовыми печатями усеяли паркет моей виллы. В соседней комнате заплакала моя кроха дочка. А я даже не сдвинулась с места. Я попросила оставить меня в одиночестве, и долго, наверное, несколько часов собирала самый сложный пазл в моей жизни — те бумаги, что своими руками порвала только что. Жестокие официальные слова впились в мой воспаленный мозг, словно разъярённые пчелы. Официальные бумаги о смерти — аккуратные клочки, сложенные по порядку, стык в стык. И словно рваные раны — следы швов по краям… погиб… не пропал без вести, нет. Погиб.

— Пал смертью храбрых. — Прошептала я со слезами в голосе и вдруг поняла, что уже глубокий вечер за окном, а я стою на коленях, при слабом свете настольной лампы и глажу «собранный пазл» кончиками пальцев. Я испугалась, что схожу с ума, а возможно так оно и было, потому что я вскочила, и со всех ног бросилась к двери. Бежать, бежать, скорее отсюда, только чтоб не видеть этих слов, этих рваных краев, врезавшихся в память…

Дальше память исчезла. На время я превратилась в дикое животное — испуганную лань, которая мчалась, не разбирая дороги куда-то в лес. Я смутно помнила, как вечерняя прохлада окутала мои голые плечи. Как ветки лиственного леса хлестали лицо и руки, как веточки царапали босые ноги. Я продиралась сквозь лес, будто взяла след и шла по нему. Слезы катились по моему лицу, но я не чувствовала их. Как не ощущала и боли в исцарапанных локтях и горящих огнем подошвах. Я часто бродила по нагретому песку босиком, но ласковые прикосновения к гальке не шли ни в какое сравнение с тем испытанием, что я устроила себе этой ночью. Я пришла в себя на время, когда обессилев, опустилась на какой-то лужайке. Неподалеку шумел ручей, но я так и не добралась до него. Начинался дождь. Легкий, прохладный, коварный. Мои волосы намокли, и я решила укрыться под деревом, прилегла прямо на траву и закрыла глаза. Я так устала… немного полежу, отдохну, и вернусь обратно. На виллу. Тут всего-то пять минут ходьбы… а дождь усилился и пробивался сквозь листву, мой сарафан окончательно промок. Но мне уже было плевать. Мои ресницы сомкнулись…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Эпилог

«Кто придумал, что каждый романтический герой, или изображающий из себя такового, должен обязательно карабкаться на стены?» — переведя взгляд с каменной стены на двойные чугунные ворота с затейливым узором, за которыми просматривался фасад великолепной виллы, мысленно ругался Дэм. В кармане он комкал тетрадный листок, на котором хозяин виллы написал ему код от электронного замка виллы. Тем не менее это считалось неоспоримой истиной — во всех женских романах, чтобы добраться до возлюбленной, надо было сначала преодолеть препятствия. Дэм чувствовал себя вором экстра класса, а не романтическим героем, глядя на каменную кладку, многочисленные камеры и улавливатели, фиксирующие малейшее движение. Дэм подозревал, что и где-то внутри толпа охранников защищала частную собственность от любой угрозы извне.