Особый отдел - Николай Чадович

– А кто такой снаряд запустить мог? Убийцу видели?

– Видеть не видели, но предположения имеются. Старичок один замешан. Примерно твоих лет, а то и постарше. С тростью ходит. Но трость не простая, а что-то вроде малогабаритного гранатомёта.

– Старичок… – у Павианыча даже обрубки ушей зашевелились, что, по-видимому, означало предельное напряжение мысли. – При чём здесь старичок, если дело свежее?

– То-то и оно, что дело, скорее всего, тухлое. След ещё в сороковые годы тянется. Ты про североуральский политизолятор что-нибудь слышал?

– Приходилось.

– Говорят, там после войны похожее оружие испытывали. Отпустят зэка на волю, он и ломанётся на радостях в тайгу. Но смерть его всё равно найдёт… Я потому к тебе и обратился, что не мешало бы все аналогичные случаи за последние полвека припомнить. Ты ведь у нас, как-никак, живая история отребья…

– Понятно, – кивнул Павианыч, явно польщённый такой сомнительной славой. – Только давай сразу договоримся: не темни со мной. За что шлёпнули вашего клиента?

– Как бы это лучше сказать… – Ваня тщательно подбирал слова, чтобы не брякнуть лишнего. – Спутали его. Двойником он был.

– Двойным агентом?

– Нет. Просто двойником одного весьма влиятельного человека. Мы все под ним ходим, даже ты.

– Я только под богом хожу, – высокомерно возразил Павианыч. – А сходство чисто случайное? Или в родстве они состояли?

– Тут ещё много неясного. Но, скорее всего, они были похожи, как братья-близнецы. Хотя о существовании друг друга и не догадывались. Только всё это частности. С погибшим мы как-нибудь сами разберёмся. Мне нужен старичок с тросточкой. Причём позарез. Вдруг ты что-то о нём знаешь. Или, на худой конец, совет дельный можешь дать.

– Это ты правильно сделал, что выпить мне не позволил, – после краткого раздумья сообщил Павианыч. – Голова моя – великолепный инструмент. Вроде скрипки Страдивари. А алкогольные пары его в дырявый бубен превращают. Никакого путного звука не извлечёшь.

– Это надо понимать так, что какие-то струны в твоей голове уже поют? – осведомился Ваня.

– Пока ещё только пиликают. Хотя и до боли знакомую мелодию. К сожалению, не я её автор. Сейчас сведу тебя с одним человеком. Чувствую, у вас будет о чём поболтать. Но будь всё время начеку. У этого мужика полная башка тараканов. Причём очень злых.

– Ты, пожалуйста, не говори, кто я есть на самом деле, – попросил Ваня. – Большинство наших соотечественников интерес к ним правоохранительных органов понимают превратно и тут же теряют дар речи.

– Мог бы и не предупреждать, – буркнул Павианыч. – Сами виноваты, что народ запуган. Привыкли истину раскалёнными клещами добывать. А она, как малое дитя, ласки требует… – Вновь распахнув дверь сторожки, Павианыч громогласно объявил свою волю: – Найти мне Фильку Удушьева! Живого или мёртвого!

Глава 13

Филька Удушьев, побочная ветвь человеческой эволюции

Вернувшись, он подбросил дров в прогоревшую печку, помешал мутовкой в каждой булькающей посудине и, даже не косясь на початую водочную бутылку, возобновил прерванный разговор:

– Относительно двойников я могу тебе одну поучительную историю поведать. Не знаю только, в масть ли она придётся… Где-то в семидесятых годах нашего брата начали усиленно притеснять, и я за тунеядство сел опять. Правда, зона попалась приличная, грех жаловаться. Мужики там верховодили, а блатные даже пикнуть не смели. Магазинчик свой имелся, переписка не ограничивалась. Некоторым особо отличившимся зэкам даже позволяли цивильную одежду носить.

– В том числе, наверное, и тебе, – вставил Ваня.

– Нет, я перед администрацией хребет никогда не гнул. Хотя и рогом зря не пёр… Должность у меня в зоне была очень даже приличная – кочегар. В одном отряде со мной мужичишко срок тянул. Лет тридцати, ничем из себя не примечательный. Фамилию его я, конечно, не помню, а погоняло было – Клык… Отработал я однажды ночную смену, а это значит, что на построение утром можно не вставать. Вдруг слышу сквозь сон топот. Пополнение, надо полагать, прибыло. Стали новеньких по казарме распределять. Один койку рядом со мной занял. Смотрю – вылитый Клык. Ну прямо один к одному. Только бушлат поновее. Спросонья не разобравшись, я говорю ему: дескать, пора бы должок отдать. Пачку чая на той неделе заначил и молчишь, как рыба об лёд. Он на меня как-то странно зыркнул и свалил в сторону. Ладно, прихожу я попозже на обед. Глядь, а в столовой два одинаковых Клыка сидят и друг на дружку пялятся! Братва наша, ясное дело, на ушах стоит. Братья-близнецы в зоне встретились, это тебе не фунт овса! А те молчат и взаимной злобой наливаются, словно клопы дурной кровью. Потом как кинутся один на другого, будто бешеные собаки, и пошла месиловка! Тут уж не до обеда. Еле их растащили. Начальник явился. Полковник Ишаков. Велел обоих драчунов в штрафной изолятор посадить, только в разные камеры. Стала оперчасть справки наводить. Оказывается, ничего общего между ними нет. Всё разное – и фамилии, и отчества, и место рождения, и возраст. Между тем внешнее сходство поразительное. Даже родимые пятна – словно под копирку. Как говорится, волос в волос, голос в голос. Почему-то и статья совпадает. Сто семнадцатая бывшего уголовного кодеска. Изнасилование, стало быть.

– Как же вы их различали? – спросил Ваня.

– Ну, в зоне это проще простого. Каждый зэк на одежде бирку имеет с анкетными данными. Тем более во время драки наш Клык новичку передний зуб вышиб. С тех пор того стали звать Полклыка.

– Два брата – Клык и Полклыка, – усмехнулся Ваня. – Забавно… В чём же мораль сей басни?

– Подожди, я ещё не окончил. Списалась наша оперчасть с Главным управлением исправительно-трудовых работ. Там своё собственное расследование провели, поскольку опасение имелось, что это какая-то хитрая уловка, способствующая побегу. И вот что выяснилось. В конце войны наши войска освободили в Польше концентрационный лагерь. Была там и детская секция, в которой содержалась малышня от трёх лет и выше. Всех их вывезли в Союз и распределили по детским домам. На схожесть двух пацанов тогда внимания не обратили. Все скелеты, даже живые, чем-то друг на друга похожи. А в детских домах возраст определялся на глазок, имя давали по собственному усмотрению, фамилию – на всех одну. Чаще всего тамошнего директора. Короче говоря, братья-близнецы стали совершенно разными людьми. И встретились снова только через двадцать лет в зоне.

– Разве у них лагерных номеров на предплечье не имелось?

– Нет. Номера уже попозже накалывали, лет в семь, а они совсем сосунками были. Как только и выжили… Правда, под мышкой у обоих какие-то смутные значки имелись. Вроде как римские цифры.

– Они хоть сдружились потом?

– Где там! Люто друг друга ненавидели. Хуже, чем кошка с собакой. При каждом удобном случае опять бузу затевали. Пришлось новичка дальше по этапу отправить. И тогда наш Клык почему-то затосковал. Слёг в санчасть и там на спинке кровати повесился… Но и это ещё не всё! Едва печальная весть дошла до братца, который в это время находился уже за Байкалом, как тот сразу бросился под поезд. Вот тебе и вся мораль!

Ваня хотел спросить ещё что-то, но в дверь сторожки постучали.

Филька Удушьев оказался крепким малым, длинноруким и слегка сутулым. Вид он имел несколько отрешённый, словно обдумывал что-то очень важное или, наоборот, никак не мог собраться с мыслями.

В его облике тоже проглядывали вполне очевидные признаки вырождения, но не нынешние, вызванные кошмарной экологией, а древние, унаследованные ещё от тупоголовых и свирепых неандертальцев, скитавшихся по Евразии ещё двадцать тысяч лет тому назад и время от времени скрещивавшихся с нашими предками.

Люди этой породы обычно довольствовались малым, к лучшей жизни стремления не испытывали, способностей к работе, требующей ловкости и смекалки, не выказывали, зато отличались агрессивностью и немотивированной жестокостью, свойственной всем эмоциально неразвитым натурам.

При царе-батюшке эту дефективную публику на воинскую службу старались не брать, хотя во время революции многие смогли сделать стремительную, хотя и недолговечную карьеру. Самые яркие примеры тому – атаман Махно и комбриг Котовский. В советские времена из граждан неандертальского происхождения формировались строительные батальоны, но и в конвойных частях их тоже было немало. Любому рабочему инструменту они предпочитали лом и лопату, а оружию – штык.

Надбровья у Фильки Удушьева были как булыжники, из-под них на мир взирали пустые и невозмутимые глаза первобытного охотника. На Павианыча он глянул только мельком, зато Ваню изучал столь пристально, что тому даже стало немного не по себе. Пришлось вмешаться хозяину.

– Это мой дальний родственник, – пояснил он. – У него братан погиб недавно. Шёл себе, никого не трогал, а ему голову напрочь отстрелили. Тебе это ничего не напоминает?