Я бросаю тебе вызов - Лайла Джеймс

полностью затянуто тучами, становилось все темнее. Дальше начался моросящий дождь.

Я ухмыльнулась.

Один. Два. Три. Четыре. Пять. Шесть. Семь…

— Черт возьми, Гарсия!

Я даже не дошла до десяти. Я выглянула через плечо с глупой ухмылкой на лице. 

— Не мог вынести мысли, что я сижу здесь, в холоде и под дождем?

Мэддокс вышел наружу и захлопнул за собой дверь. 

— Что. Ты. Хочешь?

— Расскажи мне… правду, — сказала я сквозь стук зубов.

Он остановился рядом со мной; его туфли рядом с моими бедрами. Мэддокс сердито посмотрел на меня и скрестил руки на широкой груди. Сквозь свитер я видела, как напрягаются его мускулы, и вдруг забыла, зачем пришла сюда.

— Правду? — отрезал он.

— Грейсон сказал мне…

Выражение его лица было грозным. 

— Ага. Так? — закипел он. — Что ты хочешь узнать?

— Почему ты мне не сказал? — тихо спросила я.

— Ты никогда не давала мне шанса.

— Ты мог бы крикнуть мне это в лицо, — парировала я, покидая удобные одеяла и вставая.

Мэддокс и я были лицом к лицу. Его челюсти сжались, а плечи напряглись. Над нами дул сильный ветер, и я вздрогнула, чувствуя, как зимний холод просачивается сквозь слои моей одежды.

— Почему ты мне не сказал? — спросила я снова. — Почему ты позволил мне поверить в худшее?

Его голубые глаза вспыхнули, но губы сомкнулись. Он упорно молчал. Я ткнула пальцем в перчатке ему в грудь. 

— Скажи мне! Я хочу знать!

— Потому что, — рявкнул Мэддокс. Его рука резко дернулась, и он схватил меня за бицепс, тряся меня. Его голова низко опустилась, его холодное дыхание коснулось моих замерзших губ. 

— Потому что я предпочел бы, чтобы ты поверила в самое худшее во мне, чем дать тебе надежду только для того, чтобы ее у тебя отняли!

Он резко отпустил меня, и я отшатнулась. Мэддокс издал обиженный звук в задней части горла, когда провел рукой по голове, его пальцы дергали его за волосы. 

— Я не знал, смогу ли я собрать все необходимые доказательства. Я не знал, сможем ли мы снова открыться и выиграть это дело! Я, блядь, не знал, и мне нужно было быть готовым. Я не хотел видеть эту надежду в твоих глазах, лишь бы она увяла, если мы не сможем… если мы не сможем… блядь, Лила! ЧЕГО ТЫ ХОЧЕШЬ ОТ МЕНЯ?

— Я хочу тебя, — едва выдохнула я холодными, замерзшими губами. — Только тебя.

— Остановись, — прохрипел он.

— Спасибо, — прошептала я. — За то, что наконец сказал мне правду. Вот что я хотела услышать.

Его губы скривились в усмешке. 

— Уходи.

— Пока не увидишь это. — Я схватила бумаги, которые принесла с собой, и подтолкнула их к нему.

Мэддокс выхватил бумаги из моей руки и сердито посмотрел на документы. 

— Что это?

— Бьянка… она лжет.

Его брови нахмурились. Долгое время у меня было щемящее чувство в груди по поводу Бьянки и ее беременности. Сначала я сказала себе, что не доверяю ей, потому что ревновала.

Но затем чувство росло, пока я не могла больше отрицать его.

Итак, Райли и я немного покопались. Больничные записи, телефонные звонки… текстовые сообщения…

Мэддокс напрягся. 

— Бьянка вчера вечером родила.

Ну что ж…

— Ребенок должен был быть недоношенным, верно? — медленно спросила я, наблюдая за его реакцией.

— Он не был. — Это был мальчик. Этот ребенок был бы сыном Мэддокса...

Мэддокс подтвердил то, что я уже знала. Это было неудивительно, поскольку Бьянка официально задерживалась на неделю. Она находилась гораздо дальше, чем говорила нам.

— Ты не отец, — сказала я.

Мэддокс вернул мне документы. Его лицо было бесстрастным всего на секунду, прежде чем он вытащил из кармана пачку сигарет. Он вложил один между губами, не зажигая конец. Мэддокс прислонился к стене, потирая большим пальцем челюсть.

Я наблюдала за ним… наконец, заметив его отсутствие реакции на новости.

— Ты знал, — обвинила я, мой голос стал жестче.

Он издал сухой, лишенный юмора смех. 

— Бинго, Сладкая Щечка.

Мой взгляд упал на бумаги в моих руках, прежде чем, наконец, снова встретиться с ним. 

— Я не понимаю.

— Лила, — он произнес мое имя как насмешку, — я узнал через неделю после того, как ты меня бросила. Я не тупой. Я копал сам, потому что не доверял Бьянке. Если бы ты решила остаться… ты бы знала.

— Все это время… ты знал ?!

Он кивнул, улыбка на его лице была чистой кислотой.

— Тогда зачем ты привел сюда Бьянку? Что все это было?

Мэддокс держал сигарету в зубах, посмеиваясь. 

— Бьянке нужно было место, чтобы спрятаться, пока она была беременна. Да, кстати... отец ее ребенка - ее бойфренд. Сын водителя ее отца. Она влюбилась… но Дорогой Папочка отказался принять отношения. Он был парнем не на той стороне города, и большой и могучий Джонатан никак не мог принять его как отца своего внука. Он угрожал отречься от Бьянки, поэтому она солгала. Она сказала, что ребенок мой. Ей нужно было время. Родить, дождаться, пока ей исполнится двадцать один год, чтобы она могла получить полный доступ к своему трастовому фонду.

Блядь.

Я моргнула, глядя на Мэддокса, слишком потрясенная, чтобы сформулировать какие-либо другие слова. 

— Она тебе все это рассказала?

— Да.

— Когда?

Мэддокс выплюнул сигарету. 

— До того, как я узнал, что мой отец умирает.

— Почему ты мне не сказал? — Я не знала, была ли я просто зла или слишком подавлена, чтобы чувствовать что-то еще.

— Я собирался сказать тебе… но потом, — оборвал Мэддокс, качая головой. Он сунул руки в карманы.

Мышцы его челюсти напряглись. Преграда упала с его глаз, и Мэддокс показал мне, что он скрывал. Боль. Хаос в душе. Все.

— Ты не оставила меня ни разу, Лила. Ты уходила от меня три раза.

Я открыла рот, чтобы возразить, но потом увидела маску ярости на его лице, мудро заткнулась и позволила ему продолжать. 

— Один раз, когда ты узнала о Кристиане. Ты не дала мне шанса объяснить. Я был нужен тебе, но ты оттолкнула меня. Ты лишила меня шанса стать твоим рыцарем. Заботиться о тебе, пока тебе было больно. Когда ты ушла во второй раз, ты вырвала мое сердце из груди и забрала его с собой. А в третий раз?

Он сделал паузу, одарив меня болезненной улыбкой. 

— Третий раз был самым ужасным. Мой отец умирал, и ты была мне нужна. Но ты ушла, не оглянувшись.

Я, наконец, поняла… почему.

Мое сердце нырнуло в пустой желудок, где раньше порхали бабочки, оставив в груди пустоту… и боль.

Мои шрамы зудели, фантомное эхо настоящей боли. Мои шрамы яростно горели,