Дневник шпиона - Николай Григорьевич Смирнов

успел купить. В вечерних газетах свадьба описана пространно. Много даже сказано того, чего я не заметил.

И в каждой газете, помимо описания нашей свадьбы, заголовок крупными буквами:

"Русская дама бросилась с Вестминстерского моста в воду. Дама спасена. Причины неизвестные".

Сначала я не обратил внимания на эти строчки. Но потом я позвонил в редакцию "Стара" и попросил сообщить мне имя дамы. Там мне ответили, что имя скрывается. Но что дама бросилась в воду не от бедности, так как она была одета в белое атласное платье.

Пять раз я звонил к Гропу, но его все не было дома. Наконец, он сам позвонил мне и сказал, что скоро придет.

Когда он вошел в мою комнату, вид у него был смущенный. Я не стал говорить с ним о службе, а прямо перешел к делу:

— Кто это там бросился в Темзу?

— Ах, — ответил Гроп и прослезился. — Это несчастная мадам Долгорукая. Ее вытащили с большим трудом только потому, что рядом стоял катер.

— Жива она?

— Пока жива. Но она сильно простудилась.

— Как же она объясняет свой поступок?

— Она его никак не объясняет, сэр. Она сошла с ума.

— Только этого недоставало… Чего же ради все-таки она полезла в воду?

— Ах, сэр! Мне говорили, что в России существует обычай кончать жизнь трагически, когда женится любимый человек.

— Дикий обычай. Не думаю, чтобы он привился в Англии. Скажите честно, не вы подстроили все это?

— Что вы, что вы, сэр? На что можно рассчитывать, устраивая такую историю? Разве вас это смутит? Вот муж ее — другое дело. Он прибежал в больницу раньше, чем вышли газеты. Целых два года они не видались, но тут он простил ей все. Он услышал по радио об этом прискорбном случае и сразу решил, что только его жена может сделать такой вольт. Он сказал, что они опять будут жить вместе, если она выздоровеет.

Мы еще поболтали немного, потом вместе вышли на улицу. Я дал Гропу денег на случай, если что-либо понадобится купить утопленнице. После этого я взял такси и уехал.

РАБОЧАЯ ПАРТИЯ У ВЛАСТИ

20 марта. Дед жалуется, что я редко навещаю его. Сам он не хочет ходить к нам. Его слишком волнует, что Мабель член палаты.

У деда всегда была склонность к сильным выражениям. Он любит говорить тем искусственным языком, каким говорят английские джентльмены в романах молодых, веселых авторов и каким на самом деле англичане пользуются крайне редко. Если записать его речь полностью, то впечатление такое, что говорит какой-то озлобленный хенсман[4]. Теперь, когда Рабочая партия стала у власти, эта склонность деда приняла особенно неумеренные формы. Конечно, я это объясняю не недостатком воспитания, а исключительно любовью к родине.

Он перестал интересоваться птицами и даже обороной Англии. У него одна мысль — как бы "досадить" членам нового правительства. Он написал письмо в "Таймс" с предложением снять с собак намордники. При этом обстоятельно доказывал, что собаки, руководствуясь своим тонким чутьем, будут отыскивать на улицах членов рабочего правительства и искусывать их.

Конечно, письмо составлено в ироническом тоне и более похоже на памфлет, нежели на деловое предложение. Но мне стоило большого труда уговорить деда отказаться от посылки его в газету.

1 июня. Я захожу к деду все реже и реже и все реже и реже берусь за эту тетрадь.

Не могу сказать, чтобы я был очень доволен своим положением. Политические увлечения Мабель противоречат моему представлению о семейном счастье. У нас страшная толкотня в доме целый день. У Мабель секретарь и стенографистка. Она получает очень много писем от безработных и больных женщин, и старается всем ответить. В этом главным образом выражается ее помощь. Очень редко она дает мне поручения отвезти по какому-нибудь адресу немного денег или порошки аспирина. Остальное время она принимает посетителей, устраивает парламентские завтраки, ездит в парламент и на заседания разных обществ. Мне она безусловно доверяет. Но я не извлек из этого никакой пользы, как, впрочем, и из моего секретного аппарата. В доме говорятся главным образом глупости, передавать которые Черчиллю было бы верхом бестактности. Мой дед очень стар и часто смешон в своих рассуждениях. Но все же он мне ближе до духу, нежели Мабель, которая видит спасение Англии в усах Макдональда.

Сам Мак и за ним вся его партия отлично понимают, что ничем не могут помочь делу. У них появился свой конек. Они кричат на всех перекрестках, что у рабочих нет большинства в парламенте и что руки их поэтому связаны буржуазными партиями. Конечно, это резонно. Но ведь их никто и не собирался допускать к власти всерьез. Все, что они пока успели сделать, смехотворно. Например, для того, чтобы уменьшить безработицу, Мак предложил заложить пять крейсеров. Разумеется, консерваторы проголосовали за это предложение обеими руками. Все остальные обещания лейбористов пока остаются на бумаге. Отношения с Россией не двинулись дальше признания, хотя и поговаривают иногда, что Англия намерена дать денег России. Но никто не верит этому — ни консерваторы, ни либералы не пойдут на такое безумие.

Но все-таки под защитой Рабочей партии коммунисты оперились. У них около десяти тысяч членов, конференции и даже что-то похожее на прессу. Иногда я проглядываю их листки. Они пишут невероятные вещи. Особенно отличается Кемпбел, редактор газеты.

Положение напряженное, и я чувствую, что скоро, вероятно, начнется новая борьба. Все говорят, что Макдональд не продержится до Рождества.

9 августа. Передают, что договор между Англией и Россией вчера подписан. Конечно, эти подписи ничего не значат: парламент никогда не утвердит этого соглашения. Ведь говорят, что правительство решило гарантировать заем России…

Рабочее правительство вздумало распоряжаться не своими деньгами. Пролетарии наверно не потеряли ни копейки от русской революции, а потому готовы дать русским еще. Но мы имеем право стоять на другой точке зрения.

Деда я застал сегодня в невероятном возбуждении. Я даже начинаю опасаться за его здоровье. Он кричит на всю квартиру, как не кричал никогда. Попугай орет еще громче его:

— Русские должны заплатить долг…

Дед учит птицу продолжать эту фразу:

— А наши идиоты хотят им дать еще.

Однако попугай не может одолеть этой премудрости. Но и без того картина получается тяжелая. Я никогда не думал, что политика может действовать на стариков и птиц так возбуждающе. Дед — спокойный, в общем, джентльмен — заявил мне пресерьезно:

— Если они заключат договор с русскими, я уеду из Англии. И многие мои знакомые уедут тоже.

Но куда