Наваждение - Елена Ласкарева

Это моя мелодия.

И я окунаюсь в нее с головой и плыву, покачиваюсь на ее волнах… Она ведет меня за собой.

Гитара то вторит мне, то замолкает. Ну и пусть! Она только мешает мне, не попадает в такт, не угадывает следующий аккорд.

Я должна одна владеть этой музыкой.

Это мое пространство.

И в нем звуки обретают форму, вес и объем…

Одни тоненькие, легкие, заостренные, белые и голубые… Другие низкие, темно-красные, плотные, круглые. Третьи — густо-синие и коричневые, похожие на тяжелые кубики…

Из этих звуков-фигурок вырастает сказочное строение, как из конструктора «Лего».

Они цепляются один за другой, падая сверху, точно в игре «Тетрис». Только построенный ряд не исчезает, а застывает, служа фундаментом для новых мягких, подвижных фигурок…

Звуки-фигурки тянутся друг к другу или отталкиваются…

У них тоже есть между собой и любовь, и ненависть…

А как же иначе? Они ведь живые!

Я творю сейчас живую музыку. Такого никогда и никто еще не делал.

Просто никто не сумел разглядеть, какие они на самом деле — звуки… Ведь вовсе не невидимки…

Дима сунул Кате пирожок прямо в рот. Она откусила и механически прожевала, даже не заметив, что ест.

Диме теперь было неловко и стыдно стоять рядом с ней на Арбате. Потому и филонил в кафешке, отогреваясь, пока Катя отстаивала все от звонка до звонка.

Она стала похожа на сумасшедшую старуху — глаза огромные, из орбит вылазят. В них болезненный лихорадочный блеск. Под глазами круги, губы совсем бескровные, а пепельные волосы почему-то больше не вьются волной, а торчат абсолютно прямые, как пакля, выбиваясь из-под надвинутой на самые брови шапки.

Светлое пальто, которое купил ей Кирилл, давно потеряло былой лоск и теперь смотрелось будто с чужого плеча. Его густо покрывали пятна — Катя могла сесть где угодно или даже лечь, не заботясь о сохранности одежды.

Впрочем, играла она блестяще. Так одухотворенно, так неистово, что, несмотря на трескучий мороз, рядом с ней всегда кто-то стоял.

И много бумажек летело к ее ногам в подставленный фанерный ящик от посылки.

Это Дима усовершенствовал процесс собирания мзды, потому что в осенние дожди шапка размокала в луже, и деньги тоже мокли.

У него душа кровью обливалась, видя, как портится заработок, но порой неудобно было выгрести улов, потому что зрители стояли плотной толпой, и не хотелось прерывать концерт, чтоб не спугнуть потенциальных благодетелей.

Теперь в благодарность уличным музыкантам люди опускали деньги в прорезь фанерной крышки. Это было еще удобно тем, что никто не видел, сколько там, внутри…

А внутри иногда скапливалось вполне прилично. И это все кидали Кате. Она своей скрипочкой умела разжалобить сердца…

И хотя Дима, исполняя лишь роль провожатого, мало отношения имел к этим деньгам, львиную долю он забирал себе и откладывал, оправдывая себя тем, что и так тратит уйму денег на наркотики.

Нет, он не впал в зависимость. Сильный организм не торопился привыкать к зелью. Димка лишь иногда позволял себе ширнуться для расслабухи и кайфа…

А вот Катя…

Она стала похожа на собственную тень. Она и дня не могла прожить без укола. И если Димка уговаривал Чику снизить ей дозу, то посреди ночи она начинала плакать и метаться, и отрубить ее мог лишь стакан водки.

Трудно было решить, какое из зол меньше: героин или алкоголь.

От наркотика Катя хотя бы становилась одухотворенной, просветленной, тихо играла свои фантастические мелодии, словно не чувствовала усталости. Этакий Божий одуванчик…

А от водки вся мерзость лезла наружу. Она хохотала, раздевалась догола, орала непристойности, потом ее обычно жутко рвало, и Диме приходилось полоскать ее под краном, нагнув над ванной.

После водки у Кати дрожали руки, она с трудом могла связать несколько нот, и рабочий день шел насмарку…

Нет уж, лучше героин… Для дела полезнее…

Дима уже отчаялся удержать свою подругу, оттащить от края бездны, в которую она так отчаянно рвалась.

Вот хотя бы сегодня… Она достала летний сарафан и собралась надевать его, не понимая, что за окном минус двадцать пять.

А когда Дима пытался натянуть на нее теплые сапоги, стала капризничать и брыкаться на потеху всей коммуне.

А ведь неделю назад спрашивала у Димы тоскливо и удивленно:

— Разве уже зима?

Тогда она остановилась посреди двора, зачерпнула рукой снег и зачем-то лизнула.

— Да, — вздохнула разочарованно, — снег… А я думала: мороженое…

Времена года для нее менялись, словно часы в сутках. Она жила, не замечая, какой нынче сезон… какой год… какой век.

Может быть, в своем сознании Катя прожила за это время целую вечность… А может — всего секунду…

«Как прекрасен этот мир! Какие пышные белые розы расцвели у меня под ногами! Разве по ним можно ходить? Это кощунство — топтать такую красоту!

А Дима меня обманывает. Он говорит: это снег…

Какой же снег летом?!

Они все считают, что я дурочка… Я же вижу… Переглядываются, шепчутся, что-то всегда от меня прячут…

Никому до меня нет дела! Никто меня не любит!

Только Чика… Он сам наполняет шприц, когда я уже готова ползать у него в ногах…

А Дима — нет. Он не любит. Он не дает Чике сделать мне укол или просит уменьшить количество кубиков.

Я же не глухая. И не слепая.

А они ведут себя так, словно меня нет рядом, точно я бесчувственное бревно. Обсуждают, дать мне «чистый» или самодельный отвар. Или лучше заменить все водкой…

А мое мнение учитывается?! Эй, вы!!!

Нет? Тогда извините… Это я просто так… Просто спросила…

Конечно, я хочу, чтобы мне стало хорошо… Очень хочу…

Все, все… Я уже паинька… Я умница-девочка…

Все, я сижу спокойно… Молчу, молчу… как рыбонька…

Чика хочет, чтоб я сыграла?

Э, нет! Меня не проведешь! Сначала — дозу!!!

Вот так… Сейчас горячие волны пройдут по телу, грязные стены превратятся в бело-розовый зефир, и зацветут рододендроны и анемоны…

Хляби небесные разверзнутся, и из них посыплются мягкие, податливые фигурки — звуки…

Только успевай ловить их, нанизывать ряд за рядом, плести из них, точно кружево, затейливую мелодию…

Все! Она уже готова родиться!!!

Скорей! Где моя скрипка?!»

Глава 9

МНЕ ДВАДЦАТЬ ЛЕТ

Как ни далеко шагнула вперед наука, а человеческое сознание и особенно подсознание остаются загадкой.

Никто не мог понять, почему Катя вдруг будто резко очнулась от беспробудной спячки, посмотрела на карманный календарик и сказала: