Тайна жаворонка - Фиона Валпи

что Кармайклы её приглашали, но она не смогла. Обещала приехать на день рождения Дэйви, но этого так и не случилось. Ужасно было видеть, как он старается не показать своего разочарования. Он такой молодец! Он сказал мне, что она делает бомбы и слишком занята, но заберёт их с братом, как только война закончится. Уверена, пока здесь им лучше.

Приподнявшись на локте, Алек подбросил торфа в огонь. Было не холодно, но дым помогал отгонять мошек.

– Ты только посмотри, – прошептал он, придвигаясь ближе к Флоре и сжав её руку. – Наверное, я никогда не устану любоваться закатами на западном побережье.

На вершине холма неподвижно стояло стадо оленей, глядевших на заходящее солнце, которое окрашивало небо на западе в алый и карминный. Цвета становились все ярче и глубже, а потом вдруг исчезли, и ночь задернула сине-черную завесу, скрыв оленей.

В этот миг сомнения Флоры наконец рассеялись, и она ощутила спокойствие. Алек казался умиротворенным, его голос снова звучал как прежде, и Флора почувствовала, как напряжение, сковывавшее её шею и руки, прошло. Она прижалась к нему, положила голову ему на грудь. На чёрном небе начали появляться звезды.

Она знала несколько созвездий: Плуг, который вращался вокруг постоянной точки Полярной звезды, всегда лежал над горизонтом и был знаком всем, кто возделывал землю, и всем, кто ловил рыбу в коварных водах Минча. А когда Флора была маленькой, отец показал ей, как охотник Орион появляется зимой из-за холмов на юге в поисках Семи сестер, которых отправил на небо верховный бог.

– Расскажи мне о звёздах, – ласково попросила она. Алек устроился поудобнее, ближе прижал к себе Флору и указал на созвездие ближе к северу.

– Видишь вон те яркие звёзды? Это моё любимое созвездие – Трон Кассиопеи.

– Кто такая Кассиопея? – спросила Флора, гладя кончиком пальца скулу Алека. Его глаза были тёмными, как ночное небо.

– Прекрасная королева, мать Андромеды. Она хвасталась богу морей Посейдону, что её дочь прекраснее его морских нимф. Он пришел в бешенство и забросил её на небо вместе с троном, приговорив вечно вращаться вокруг Полярной звезды.

– Бедняжка! Получается, половину времени она висит вверх ногами, – улыбнулась Флора.

– Ну вот, теперь ты с ней знакома. Когда я буду в море, мы оба можем смотреть на неё и знать, что свет её звезд сияет надо мной и над тобой. Расстояние между нами – ничто, если подумать, как далеко эти звезды. Я люблю думать об этом, когда стою на вахте там, в арктических морях. И чувствую, что ты всегда рядом, – поведал он и переплёл свои пальцы с пальцами Флоры.

Пока они смотрели в небо, появлялись всё новые и новые звёзды, и вот их уже укрыло одеяло из чёрного бархата, собравшее в своих складках миллионы сверкающих капель росы. И когда эти звезды кружились над влюблёнными, описывая в ночном небе водоворот света, они становились всё ближе, пока биение их сердец не зазвучало в унисон и они не слились, чтобы стать единым целым.

Лекси, 1978

Дейзи лежит в кроватке, укутанная шалью с узором из ракушек, а мы с Дэйви сидим на ступенях домика смотрителя и допиваем бутылку вина, начатую за ужином. Я кладу голову ему на плечо и смотрю, как появляются звёзды, когда осенняя ночь завешивает залив покрывалом тьмы.

Между нами ощущается приятное чувство родства, будто мы всегда знали друг друга. В какой-то степени так оно и есть. Это чувство родства – новое для меня ощущение, и я осознаю, что мне никогда раньше не было в чьей-то компании так уютно.

– Расскажи мне, как называются созвездия, – прошу я. Он указывает на Плуг.

– Вот это все знают, его хорошо видно тем, кто в море. Оно всегда смотрит на Полярную звезду, одну из тех, что никуда не движется. Как только поймёшь, где север, легче будет плыть.

– А это? – спрашиваю я, указывая на зигзаг в небе над нами.

– Это? Трон Кассиопеи. Его легко узнать по вот этим пяти ярким звёздам. А вон там – Сириус, «собачья звезда». Самая яркая. Если увидишь что-нибудь ещё ярче, то это, скорее всего, планета, – указывает он на юг. – В это время года в ясную ночь можно увидеть и моё любимое созвездие Орла. Его труднее различить, но вот эта самая яркая звезда на краю Млечного Пути – Альтаир, голова орла. Его крылья раскинуты, видишь? – он обводит контур крыльев орла, в темноте обрисовывая очертания. – Как-нибудь ночью, когда погода будет спокойной, как сейчас, я покатаю тебя на лодке. На воде, вдали от света домов, звёзды видны намного отчётливее.[10]

Я представляю себя в лодке, глубокую, чёрную воду подо мной, поглощающую свет луны и звёзд. От этой мысли меня бросает в дрожь.

– Пойдём, – говорит Дэйви, – ты уже замёрзла. Пора в дом.

Я качаю головой, не желая нарушить наше уединение. Но он всё равно поднимается.

– Ну тогда хотя бы позволь мне принести плед.

Теперь, когда меня не греет его тело, мне в самом деле становится холодно. Он уходит, и вдруг из ниоткуда всплывает чувство, что меня бросили, так мучившее меня в Лондоне. Это абсурд, я знаю. Он не уходит от меня, он обо мне заботится. Но раны, оставленные Пирсом, по-видимому, глубже, чем я думала.

– Опять ты пытаешься всех опекать, – я хочу, чтобы эти слова прозвучали беспечно, но они похожи на обвинение.

– А ты опять боишься тех, кто о тебе заботится. Как бы не обидели… – отвечает он, и в его словах отчётливо слышно раздражение. Я пытаюсь разглядеть выражение его лица, но в темноте его не видно, а потом Дэйви поворачивается и уходит в дом.

Я вздыхаю и тоже встаю, пока он не пришёл с пледом. При мысли об этом я ощущаю подступающую клаустрофобию, и понимаю, что его слова меня задели. Уже поздно, магия окончательно и бесповоротно разрушена. Я иду в дом, включаю свет, ставлю посуду в раковину, включаю воду, вытираю кухонную стойку.

Дэйви стоит в дверном проёме с уже ненужным клетчатым пледом в руках. Аккуратно вешает его на спинку кухонного стула, расправляет складки.

– Ну, я тогда пойду.

Я киваю, оттираю соусницу, не глядя ему в глаза. Он подходит ближе, забирает у меня губку и сжимает меня в объятиях.

Не знаю, что в тот вечер пошло не так. Может быть, мы оба слишком привыкли жить сами по себе. Может быть, мы просто слишком разные. Или стена, которую я выстроила вокруг своих чувств, слишком прочная – даже