Поводырь (СИ) - Андрей Дай

Два дюжих казака, выкрутив незадачливому стряпчему руки за спину, поволокли его из моего номера. И уже из коридора я услышал:

— К батюшке Его превосходительству, мразь залетная, нужно обращаться — Ваше превосходительство. Счас Артемка икипаш к парадной подгонит, мы тебя, сука, в холодную свезем. А там я те все обстоятельно обскажу. Штоб не смел начальнику нашенскому по-холопьи тыкать…

В «Сибирском подворье» мои апартаменты располагались на первом этаже. Так что, в высокие, с романскими акрами, окна я успел увидеть, как Лазаря, словно мешок с репой, волокут к коляске. Только тогда до меня дошло, что раз гость ввалился ко мне без доклада, значит — немало успел крови свернуть конвойным. А те, поди, барину столичному и перечить не смели. То-то рожи у обоих бородачей такие довольные сделались, когда они мой приказ выслушали. Отрыгнутся кошке мышкины слезки, как говаривали мои племянницы в той, первой жизни.

Поймал себя на мысли, что это новое, уважительное, что ли, отношение к себе любимому, даже понравилось. И это не зазнайство от высокого положения. То-так я губернатором ниразу не был! Был, хоть и не такого огромного края. Зато население Томской области, куда больше, чем в моей нынешней губернии. Так что — не в этом дело. Скорее в некой ауре, атмосфере удивительного времени, страны, земли. Времени, когда клоуны еще не осмеливаются давать советы рыцарям. Земли, где на большей ее части еще не ступала нога цивилизованного человека. Страны, где каждый все еще точно знает — кто он есть, и каково его место в этом мире.

Эта удивительная аура постепенно наполняла мою душу спокойствием, придавала смысл моим действиям. Это она раскрыла мне суть потасканного и обкусанного по краям бездушными тварями — толерантностью и политкорректностью — а сейчас, в 1864 году от Рождества Христова, все еще достойного вызова на дуэль слова — Честь. Именно она — мое здешнее приобретение — оказалась тем детонатором, взорвавшим мою меланхолию, выкинувшим незадачливого юриста в мрачный каземат тюремного замка.

Тем более что, даже в духе мной оставленного, завоеванного демоном прагматичности мира — пользы же от этого, присланного отцом Германа, человека я вовсе не виделось. Что в Томске стряпчий не найдется? Давно следовало бумаги нужные оформить, да в Питер с почтой отправить. Почему только хорошая мысля приходит опосля?

Так и до конфуза бы додумался, если бы не Гера, притихший и осторожный после моей вспышки ярости. Поведал мне, темному, что стряпчий стряпчему — рознь. Или, если быть уж совсем точным, после Великой Судебной Реформы — не стряпчий, а присяжный поверенный. Оказывается все эти свободные от государственной службы юристы, объединялись в коллегии по месту деятельности. И если сделка по продаже моего пакета акций Кнауфских заводов должна была свершиться в столице, то вести ее должен был Санкт-Петербургской коллегии присяжный поверенный. Этот самый Лазарь Яковлевич, то есть. И никуда от этого не уйдешь.

А ведь какое возвышенное настроение испоганил, гад этот приблудный. Ничего! Посидит в крепости, в обществе бродяг и прочих хулиганов, авось поумнеет. А после Пасхи я ему подорожную выпишу да и отправлю восвоясии. В обществе пары десятков казаков. Пусть проводят до границы губерний. И вовсе незачем ему знать, что разъезд все равно туда бы пошел. Пусть думает — одному ему такая «честь». Доверять этой гниде теперь не стоит. Еще вздумает напутать что-нибудь в доверенностях, или еще как-то нагадить. Придется и правда в каменоломни его определять… И командира казачьего отряда нужно не забыть правильно настроить. Чтоб и не обижали господина Воронкова излишне и спуску не давали. Нехай знает свое место!

Прибежали горничные. Заменили испорченные салфетки. На всякий случай, перестелили скатерть — он ведь на нее своими потными руками облокачивался. Заменили супницу на свеженькую, горячую. И все это быстро, ловко, с улыбками. Молодцы — девчонки. Дал им по гривеннику на ленты. И пожалел, что мало — за этакие сочные да румяные щечки нужно было одарить побольше. Тем более, снова аппетит вернулся, на сдобных пышечек глядючи.

Последний день Великого Поста. Завтра, в Пасху, будут куличи и крашенные яйца. Гусь, запеченный с гречкой, и рагу со свиными ребрами. Сочные куски мяса с луком и поджаристой сырной корочкой. И пельмешки. А пока — рыба, рыба, рыба… Картошка, репа, капуста. Ни кто, конечно, не голодал, но мы же все-таки — хищники. Нам мясо требуется.

Кофе и булочки. Сегодня — с корицей и сахарной пудрой. Маленькие, пышные и невероятно вкусные. Сдобные «гвоздики», приколотившие обильную пищу к организму. Привык уже к этакому десерту. Без выпечки уже и сытым себя не чувствовал. Подумалось, что если продолжу в том же духе — через год одежду придется перешивать. Не влезу. Обрюзгну, покроюсь отвратительными складками. Глазки западут за горы необъятных щек. И стану я главным персонажем Салтыкова-Щедрина — свиноподобным начальником. Ленивым и жадным.

Бр-р-р. Гадость какая! Пообещал себе с завтрашнего же утра начать делать зарядку. Вызвал Артемку и строго-настрого приказал — будить пораньше, и о Салтыковском начальнике напоминать.

На том мой выходной и закончился. Вспомнил о полицмейстере, но отложил наше с ним свидание на следующую неделю. Пусть помучается. И у Варешки будет время побольше разузнать про мое беглое пугало — Караваева.

Зато всплыло обещание посетить бывшего Каинского городничего, надворного советника Сахневича. Теперь, когда переправа наконец-то заработала — самое время. Естественно бросать все дела и нестись сломя голову к ветерану правоохранительных органов я не собирался. Не велика птица. А вот пригласить к себе на ужин — самое оно. И губернского прокурора, Василия Константиновича Гусева, заодно. Карточку с его именем мне еще вчера Миша принес.

Интереснейший человек — этот Гусев. Служил в войсках, расквартированных в Семипалатинской губернии. Дослужился до поручика. В киргизских степях много чего случается. Ходили слухи, что однажды даже жизнь спас военному губернатору — Панову Федору Андреевичу. Тот Дюгамеля и уговорил оказать молодому офицеру протекцию, когда Гусеву по ранению пришлось из действующей армии уйти. Так и губернским прокурором стал. И, судя по отчетам Миши с Иринеем — неплохим. У жандармов были сведения, что Федор Андреевич продолжает переписываться с Василием Константиновичем…

Сам же военный губернатор — много лет в Генеральном Штабе отслужил. Генерал он конечно бравый, но отличился по квартирмейстерской части. Во мздоимстве не замечен, зато — ярый приверженец военной реформы, что нынешним военным министром Милютиным особо ценится. А еще, рескриптом Его Императорского Величества, генерал-лейтенант Дюгамель обязан был оставлять генерал-лейтенанта Панова «исправлять должность генерал-губернатора Западной Сибири, ежели по служебной надобности или болезни, придется тому пост свой на время оставить».

Не скажу, что у нас с Гусевым отношения не сложились. Здоровались, любезно раскланивались, с улыбками. Диалога только не получалось. А это совсем не айс. С таким человеком нужно дружить. И если я и не предпринимал пока ни каких шагов навстречу, то лишь потому, что не владел информацией о своем прокуроре. Не хотелось завязывать отношения с потенциальным взяточником и разгильдяем.

Теперь повод был. Сахневича-то я хотел вернуть в Каинск по прямой протекции Нестеровского — окружного судьи тамошнего. И, по сути, подотчетного Гусеву.

Написал обоим, и старику полицейскому и губернскому прокурору, записки с приглашениями. Отдал посыльным. Велел обязательно дождаться ответа.

И раз уж перо все равно уже было в руках, стал писать письмо Густаву Васильевичу Лерхе. Не то чтобы жаловаться — справился уже с тварью нахальной, но случай за обеденным столом все-таки описал. Порекомендовал старому генералу обратить внимание на воспитание почтительности наемного персонала. Ну и заодно попросил заняться получением государственных привилегий. Краткое описание моих изобретений — прилагается.

Хотел списком отделаться, но Гера авторитетно заявил, что не пройдет. Ныне каждый чертеж, или формула с механизмом проверки требует. А значит, потребны развернутые описания и тщательные чертежи. Но и это еще не все. По Законам Российской Империи вовсе не достаточно было получить привилегию, передать ее за процент с продажи производителям и всю оставшуюся жизнь как сыр в масле кататься, как в остальной Европе. Податель прошения на регистрацию обязан был самолично производством и заниматься. Правда — объем производимого товара особо не оговаривался…

Пришлось письмо отцу переписывать. И описания с чертежами карябать. Благо, ничего слишком сложного в них не было. Принципиальная схема канцелярской скрепки, технологический чертеж скоросшивателя, дырокол обыкновенный — инструкция к применению. Ха-ха три раза. Организовать производство — пара пустяков. И через канцелярию принца Ольденбургского в Кабинет Его Императорского Величества образцы подсунуть. Если там не окончательные кретины собрались, то заказов будет — море разливанное.