Счастливчик - Майкл Джей Фокс

— Ты сам можешь это делать, да?

— Да, — ответил я.

Сэм обдумал мой ответ и сказал:

— Но у меня это лучше получается.

— Определённо, — рассмеялся я. — А ещё мне просто нравится, когда ты держишь меня за руку.

Детское желание Сэма принять моё состояние без оглядки на все его проявления сильно на меня повлияло. Я убедил себя, что симптомы болезни — это признак утраты свободы и возможностей, а реакция Сэма убедила взглянуть на них с другой стороны. Его любопытство пробудило любопытство и во мне. Если моё состояние не станет помехой в доверительном и честном общении с сыном, то что ещё я мог пожелать? Ясно, что для Сэма я так и оставался папой, только теперь к этому добавилась трясущаяся рука. Может быть, существовала возможность и для меня оставаться самим собой — плюс Паркинсон?

Часто той весной я ощущал себя молодой версией самого себя — чилливакского себя, гоняющего на велике по заднему двору с болтающейся на руле змеёй, используя по полной возможности нового дня. Вчерашние потери и завтрашние испытания уже не были единственными полюсами моего существования. Я обрёл своё место в жизни — во многом благодаря Сэму. Поджимающее время, заставляющее в неопределённости хвататься за всё что попало, перестало давить на меня.

Никогда не играй на результат — гласит одно из золотых правил актёрства, возможно одной из самых «детских» профессий, в основе которой лежит притворство и изучение обстановки через игру. Для актёра игра на результат — это сосредоточенность на том, где окажется его персонаж к концу сцены, а не где он находится сейчас. Его мастерство и драматические возможности настоящего, когда будущее и путь актёра в нём, как и в жизни, неизвестны, оказываются временно ограничены. Как и в жизни, независимо от места, от изображаемой роли, он сосредоточен на выполнении серии последовательных действий, вытекающих одно из другого. И, само собой, ему приходится быть готовым к любым неожиданностям: оставленным реквизитам, напарнику, забывшему свои реплики и включившему импровизацию, или даже к падающим декорациям. Иначе можно сразу же тушить свет и опускать занавес.

Той весной я делал всякие странные и чудные вещи. Например, сидел за столом в обеденной с Сэмом на коленях, играющим с фигуркой динозавра, и одновременно изучал основные положения теоремы Пифагора вместе с приходящим учителем математики. Меня всегда брала гордость за то, что я добился так много в жизни, не окончив школу. Но по правде, вопрос об обучении всегда оставался открытым. После его обсуждения на сеансах у Джойс, я понял, что тогда я бросил школу не под давлением обстоятельств, а по своему собственному выбору. Отсутствие аттестата беспокоило меня и было совсем не к лицу, но теперь я мог это исправить. Таким образом, в свои годы, когда будущей осенью Сэм должен был идти в садик, я подал заявление на получение аттестата о среднем образовании.

Через пару недель занятий с репетитором (математика была единственным предметом, где я неуютно себя чувствовал — чёртовы абсолюты), я был готов. Сидя в школьной столовой в Нижнем Манхэттене с группой из двухсот человек разных возрастов, я сдал пятистраничный тест (и даже набрал шестьдесят баллов по математике), став одним из самых необычных выпускников 1994 года. И как для многих других, лето после получения аттестата было одним из лучших в моей жизни.

Вермонт, Мартас-Винъярд, лето 1994.

Июнь, июль и август мы провели на два наших самым любимых места: сначала на ферме в Вермонте, а затем на Мартас-Винъярд. Никогда в жизни я не был так счастлив, а то лето осталось в памяти драгоценным видением. На ферме возле пруда растут две старые ивы, настолько близко к воде, что её поверхность превращается в крапчатую картину в стиле импрессионизма. К высокой ветке была подвязана тарзанка. И мы с Сэмом, держащимся за мою шею и обвивающим худенькими ножками мою талию, летали на ней над водой, отталкиваясь от помоста возле стола для пикника. В момент достижения наивысшей точки, я отпускал руки, и мы летели вниз, разрушая зеркальную лиственную гладь. Выбираясь на берег, истерически хохотали, брызгая холодной водой на Трейси, загорающей на гранитном валуне, и с восторгом докладывали ей, что своим падением распугали всю форель.

У Трейси развилась страсть к велосипеду. Мы катались часами напролёт, исследуя каменистые тропы и грунтовые дороги в окрестностях фермы. Вермонтские холмы поддавались мне неохотно: больше по силам были ровные островные дороги, продуваемые океанскими бризами. Самым лучшим августовским удовольствием было любование Трейси. Я всегда обожал смотреть на неё в купальнике, но теперь моё внимание привлекала одна конкретная часть её тела — живот. Шла восьмая неделя беременности и об этом знали только я и она.

Манхеттен, октябрь 1994.

Больничная кушетка была расположена таким образом, чтобы и Трейси, и акушер могли видеть изображение на мониторе, когда та водила датчиком по её округлому животу. Ну или так должно было быть, если бы я перед ней не маячил.

— Майк, ты загораживаешь экран.

— Прости, милая.

Я забыл свои очки и приходилось тыкаться в экран носом. Мы впервые видели нашего второго ребёнка, поэтому я был немного дёрганым (кое-что другое тут было ни при чём). Мы оба знали, что ребёнок не мог унаследовать мою болезнь. Врачи также заверили (ещё до того, как мы сами об этом задумались), что мои лекарства никак не могли на него повлиять. Я нервничал, потому что, чёрт возьми, все папы нервничают в такие моменты.

Разобраться в сонограмме было не сложней, чем в спутниковой метеорологической карте, с одно только разницей: вместо береговой линии нулевая точка находилась на позвоночнике. И все дела. Вот так. Хотя, погодите-ка, тут что-то не то. Начиная от середины, позвоночник разделялся надвое, становясь похожим на ножницы? Какого хрена?

— Взгляните на это, — сказал я взволнованно. — Неужели это…? — в этот момент я услышал смех Трейси.

— Близнецы, — сказал акушер.

Я обернулся и посмотрел на Трейси, лицо расплылось в улыбке.

— Их там двое.

Позже в том же месяце мы с Сэмом отправились в путешествие, только мы мальчики. Я понимал, что после рождения близнецов (Сэм пока что не подозревал, как сильно изменится его мир), нам ещё не скоро представится возможность побыть наедине от остальных. (Через два года мы проведём вместе шестнадцать дней во время поездки по Америке от Манхеттена до Малибу, но это уже другая история.)

— Если бы ты мог поехать на выходные в любое место, то