Ваше Сиятельство 9 (+иллюстрации) - Эрли Моури

Тебя требует цесаревич! Я сейчас у него, мы вместе ждем. Как получишь мое сообщение, сразу ответь. Имей в виду без особо позволения входить во дворец с оружием запрещено, так что прошу налегке», — сказал я и убрал эйхос.

— Не требует, а просто желает познакомиться, — поправил меня Романов. — Так рассказывайте, что там с Глорией. Нажимает в чем-то на вас?

— С императрицей вышел у меня очень забавный случай, — я ненадолго задумался, как бы покорректнее подать Денису явление Перуна в покои Геры, а главное само мое общение с верховным богом. Очень не хотелось перед цесаревичем похваляться, рисовать образ себя как этакого непобедимого героя, который треплет за бороды богов. И хотя это во многом было правдой, Филофеевич не мог знать моих давних отношений с богами, и я не хотел, чтобы у него сложилось однобокое мнение лишь на одном не очень удачном примере.

Не успел я начать рассказ о явлении Перуна, как пискнул эйхос — ответ Элизабет. Мне следовало убедиться, что баронесса верно поняла, что ей необходимо немедленно прибыть во дворец. С позволения Дениса, я включил прослушку, установив громкость в среднюю позицию:

«Алекс! Мой демон, как я рада тебя слышать!.. Мы рады!», — поправилась англичанка, услышав подсказку Ленской. — «Сейчас же приеду со Светой. Она уже была во дворце. С ней будет легче найти нужную дверь. Кстати, у нас теперь тоже есть эрмик. „Гепард“ как у тебя! Только красный, чтобы не было видно крови врагов!» — повторила она прежнюю шутку.

— Минуточку, Денис Филофеевич. Дамы бывают не всегда серьезны. Сейчас объясню ей, что нужна она здесь одна, без виконтессы.

Я уже поднес эйхос ко рту, но Романов меня остановил:

— Пусть приезжают вдвоем. Даже во дворце несерьезность дам делает их еще милее. Кто такая эта виконтесса? Тоже ваша боевая единица?

— Виконтесса Ленская Светлана Игоревна. Милейшая дама, учились с ней в одной школе. Боевой единицей ее считать нельзя, но у нее иные таланты. Она актриса, выступала на ведущих ролях в театре Эрриди, но после некоторых неприятных событий покинула его, — отчитался я, и мелькнула мысль, что императорский театр был бы вполне под стать Ленской.

— Мне будет интересно с ней познакомиться. Пусть приезжают вдвоем. Вы, Александр Петрович, сейчас расскажите мне все, что желали сказать о Глории и перейдем в мою гостиную. Там будет уместнее принять дам. Распоряжусь насчет чая, — решил Романов. — Да, кстати, — спохватился он, — Разговора со мной там ожидают Бобрицкие. Попрошу их подойти попозже, — он нажал кнопку говорителя и отдал распоряжение камергеру.

Как я и ожидал, самым сложным донести до Дениса Филофеевича оказалось то, что случилось во время явления Перуна. Мне пришлось обо многом умолчать и кое-что даже приврать. Цесаревич слушал меня с этаким едва заметным недоверием, часто перебивая, и уточняя детали разговора с богом. Разумеется, все это я подал не так как было на самом деле. Из моих слов случившееся выглядело для Дениса как суровый разговор с поиском компромиссов. Хотя какие компромиссы? Мне отступать в столкновении с Громовержцем некуда: за мной аж сама Артемида и Отечество, интересы которого Сотрясатель Небес не слишком поддерживает последнее время.

— Я не совсем понял, Александр Петрович, получается вы с ним, — Романов возвел взгляд к потолку, к тем самым божественным фрескам, на которые поглядывал прошлый раз, — договорились? Нашли какое-то примирение? Это очень важно понимать сейчас.

— Боги не всегда однозначны. Надеюсь, что да, — я кивнул, хотя такой уверенности у меня не было. Боги заносчивы и упрямы. И Перуну эти грехи свойственны особо. У меня оставались большие сомнения, что из нашего разговора он сделает те выводы, на которые я рассчитывал. И тут мне пришла интересная мысль: подключить к этому вопросу Геру. Величайшая, если пожелает, гораздо лучше меня могла бы направить его мысли и стремления в верном направлении.

— Я пытаюсь представить лицо императрицы и не могу! — цесаревич рассмеялся. — Наверное оно было примерно таким же, как у меня или князя Ковалевского, когда к нам явился Гермес и принес весть о вас. Я же рассказывал вам, как это было. Крылатый бог назвал вас талисманом для всей Российской империи и многое изменил тогда в наших умах. И разволновались мы тогда, конечно, не на шутку. Гренадеры, услышав шум ворвались в мою гостиную, а я гнал их, одновременно поглядывая на бога! Это было потрясающе! Но то, что случилось в покоях Глории потрясающе вдвойне. Все-таки вы лицезрели не бога-вестника, а самого Громовержца, к тому же рассерженного! Кстати, караульные забегали на шум?

— Нет, обошлось, ваше высочество. Мы общались с императрицей, через два зала от Янтарного за закрытыми дверями. Вряд ли до гренадеров донеслись звуки происходящего. Хотя Громовержец поначалу говорил громко, — ответил я.

— Вы же понимаете, то, что произошло, возносит вас настолько, что Глория уже не будет видеть в вас покорного исполнителя своих интересов! Я бы даже сказал, что теперь она сама будет готова угождать вам! — на губах Дениса заиграла улыбка, словно он представлял, как все это может быть. — Если бы еще быть уверенным, что ваш конфликт с Громовержцем разрешен, то так и хочется сказать: Громовержец появился крайне вовремя! И что случилось дальше, Александр Петрович? О чем она отважилась говорить после всего этого? — не сдержал любопытства Романов.

И дальше, уже без всяких искажений, я пересказал цесаревичу разговор с императрицей. Разумеется, опустив все то, что касалось слишком личного между мной и Глорией. Как я и ожидал, Дениса Филофеевича эти новости еще больше разволновали и обрадовали.

— Курите, — сказал он, заметив, что я верчу в руке коробочку «Никольских». — А я немного подышу воздухом сада и подумаю, — Романов отошел к приоткрытой дери на балкон, отдернул штору.

— Все это очень хорошо! Очень! — сказал он вскоре, не поворачиваясь ко мне. — Я рад, что так вышло. Рад, что вы сумели довести до нее столь убедительные доводы. И вы совершенно правы: Глория — не глупая женщина. Как мать, она изо всех сил боролась за престол для своего сына. Ее заблуждение в том, что Эдуард, став императором, стал бы от этого счастливее. Конечно, ее как очень сильную женщину, привыкшую властвовать, подталкивала жажда собственной власти. Это все понятно. Очень хорошо, что она поняла свои заблуждения и бесполезность этой борьбы.