Ульмигания - Вадим Храппа

В центре деревни у дома вождя проводник спешился и скрылся в дверном проеме, завешенном шкурами. К Ванграпу подъехал Виссамбр.

— Князь, а что будем делать с этой?

Девица висела поперек лошади. В Самбии цена мерги сильно колебалась. Иногда за нее нельзя было взять и худого козла, но можно было получить и сверяписа. Это зависело от того, насколько дорога она родственникам.

— Лишняя лошадь нам не помешала бы, — сказал Ванграп. Прусские лошади были мелковаты для рыцарей, но очень выносливы, они идеально подходили для обоза. — Да, попробуй вышибить с них коня. И, кроме того, — Ванграп заговорил по-немецки. — Выведай, что сможешь, о рыжем кобеле. Возьми с собой Фридриха и Эйбута. Будь осторожен — не нравится мне эта тишина.

Шкуры на входе зашевелились. Из-под них выглянул проводник.

— Балварн ждет тебя, князь.

Несмотря на то, что в доме горели факелы, Ванграп не сразу разглядел Балварна, утопающего в груде мехов у очага. Возле него сидела женщина и обтирала ему лоб холстинкой. Видно было, что старого вождя лихорадит, но глубоко запавшие глаза смотрели ясно.

В доме было еще несколько витингов, вождь приказал им выйти. Сделали они это без охоты, косясь на Ванграпа.

Ванграп снял шлем.

— Я боялся, что ты не придешь, — сказал Балварн. — Мой вайделот шептался со своими богами, и они сказали ему, что ты придешь в день моей смерти. Но я никогда не верил прусским богам и боялся, что мне придется уходить в Валгаллу,[101] так и не увидев тебя. Но — Хель[102] у изголовья, и ты — здесь.

Вождь замолчал и прикрыл глаза. Тут же женно зачерпнула плошкой густую дымящуюся жидкость из горшка у очага и поднесла к его губам. Вождь отвел плошку.

— Один[103] не дал мне счастья иметь детей. Но, очень давно, когда мы с твоим отцом были рабами у Вепря, мы стали братьями.

Балварн выпростал руку и показал Ванграпу шрам на запястье.

— У меня нет других наследников, кроме тебя, — он поднял руку, предупреждая возражения. — Не торопись с ответом. Подумай. Я знаю, род Ворона небольшой. Кроме того, у тебя будут сложности с жрецом, да и витинги вряд ли примут тебя с радостью. Но ты большой воин, ты сможешь взять их в свои руки.

— Я крещеный, — напомнил Ванграп. — Мой Бог накажет меня, если я буду служить другим богам.

— Я думал об этом. И не вижу ничего страшного, если после моей смерти род примет твоего Бога. Помнишь, это ведь я подарил тебе когда-то этот крест, — указал Балварн на грудь Ванграпа, где висело большое серебряное распятие. — Теперь о другом. Мне не нравится прусский обычай оставлять трупы в доме до тех пор, пока не провоняет вся деревня. Я хочу, чтобы моя душа отправилась в леса Одина сразу после смерти.

— Хорошо, я прикажу сложить погребальный костер сразу, как только ты отдашь Богу душу. Не хочешь ли ты сам окреститься?

— Нет, — резко сказал Балварн. — Я и так прожил жизнь с чужими богами. А сейчас уходи. В доме для витингов приготовлено угощение для тебя и твоей дружины. Уходи. Мне нужно приготовиться. После трапезы вернешься. Я научу тебя, как найти того, кого ты ищешь.

Ванграп помедлил, ожидая, что Балварн еще что-то скажет, но тот только отмахнулся.

С холмов сползали сумерки. Отряд был в седлах, руки — на рукоятках мечей. Притихшая деревня казалась им затаившейся. Но это могло объясняться и тем, что жители ждали смерти вождя. Ванграп приказал спешиться.

Подошел Виссамбр, волоча за собой мергу. Руки у нее все еще были связаны.

— Ее брат умер, а больше никаких родственников нет.

— Ну, так у брата должно же быть какое-то имущество. Он был витингом, участвовал в набегах!

— Он умер еще утром. Сразу, как только она ушла за травами. А поскольку она долго не возвращалась, племя сочло ее пропавшей… Там все пьяные, и уже ничего не осталось. Они даже попытались продать мне ее саму.

Ванграп вытащил нож и подошел к мерге.

— Как тебя зовут?

— Битта. Не убивай меня, я буду тебе рабыней, служить буду.

— Мне не нужны рабы.

Она опустила голову. Ванграп перерезал ей веревки на руках.

— Иди с Богом.

Глава 5

Ванграп сидел, вытянув ноги к очагу, и смотрел, как подрумянивается мясо на окороке медоеда, шпигованном диким луком. Мяса на окороке уже было мало, выглядывала желтая кость. К очагу все реже подходили воины, разговор становился тише, и кое-кто храпел, привалившись к черным, закопченным бревнам стены, а пиво все подавалось. Неполные жбаны доливались, взамен пустых появлялись тяжелые, в пене.

Он как-то быстро захмелел. Веки тяжелели, голова то и дело валилась на грудь. Ванграп знал, что надо бы выйти, проверить дозоры, да и до ветру неплохо бы сходить, и он уже порывался сделать это несколько раз, но голова была неподъемной, а тепло очага таким уютным… Да и что тут, у старого Белого Ворона может произойти? У старого Белого Ворона… Вместе с его отцом, совсем мальчишками, они пришли откуда-то с севера, из-за моря, из каменистого края морских волков. И где-то у самой Самбии их окружили лодьи данов, и вода стала красной от крови… И в этой красной воде огромной белой медузой расплылись длинные седые волосы старого Балварна. И рука его со шрамом от братания тянется за мечом через край дубовой лохани с красной водой, но никогда уже ей не дотянуться… Никогда уже Балварну, бывшему Олафом при рождении, не умереть с мечом в руках, как умирают в краю его предков… Высоко, возвышаясь над краем лохани, торчит рукоятка рыцарского кинжала… Глубоко в сердце Балварна проникло его острие…

Ванграп тряхнул головой, отгоняя дурацкий сон. Потомок морских волков, самбийский князь, крестоносец — что, кроме крови, могло ему присниться?

Он пошарил рукой на столе позади себя, но кружки не нашел. Тогда подтянул жбан и напился из него. Встал, шатаясь, звеня шпорами в тишине, — отряд спал, кого где сморило, — и, придерживаясь за стены, вышел во двор. Так же, по стене, завернул за угол. Долго сливал накопившееся за вечер бражничества. Глаза не открывались. А хоть бы и открылись? Что в такой тьме увидишь? Тяжело же пиво у Ворона… Давно он так не напивался. Ноги отказывались держать его, голову невозможно было выпрямить… Надо поспать… Чуть-чуть поспать, и все будет в порядке… Он присел в песок у стены — сейчас, немного подышу воздухом и пойду посплю. И уснул. Но перед тем как мозги его отключились, что-то шевельнулось в них, как будто что-то было не так, чего-то он не увидел, что должен был заметить.

Он не увидел дозорного у входа. Тот лежал за тем же углом, что и Ванграп, в двух шагах от него. И хотя горло его было разорвано так, что голова едва не отвалилась от туловища, крови под ним почти не было.