Удельный князь - Яр Серебров

* * *

Еголдаев городок.

После устроенного палачу шоу, его отношение поменялось. Раз в два дня, насколько могу судить по биологическим часам, поднимали к палачу. Мирон особо не лютовал и боль была скажем так, терпимая. Пытать жестко он видимо опасался, и лишь когда к нему поднимался худой как хлыст тюрок, он брался за меня в полную силу, но всё же не калечил. Расщедрился и подарил страшно вонючею мазь, да и хлебушек иной раз подкидывал. Ведь ту бурду, что кидали в яму, я есть не мог совершенно.

Другим страдальцам, судя по наполненным болью крикам, приходилось куда хуже, а в какой-то из дней про меня и вовсе забыли. Лишь иногда скидывали в яму подгнившее зерно да обглоданные собаками кости.

Когда немного отлежался, попытался выбраться и смог, цепляясь за стенки, подняться к краю ямы. Жаль, жерди оказались слишком крепкие, и всё на что мне хватило сил — выломать прут и немного подкопать край. Неудачное падение и открывшиеся раны не оставили шансов на вторую попытку. Зато с помощью обломка избавился от гнусного запаха, прикопав нечистоты и основательно почистив плесневые стенки ямы.

Чтобы отвлечься от чувства голода, принялся за упражнения для ума, в качестве которого выступил проект цепного экскаватора продольного копания. Выводил щепкой наброски кинематических узлов, царапал заумные формулы, номограммы и считал, считал и ещё раз считал пиковые усилия на узлах. По большей части в уме, потому как слабый отсвет, появившийся в результате неудачной попытки выбраться, освещал стену ямы лишь пару часов. По отсвету смог отсчитывать пришедшие дни, ставя каждый раз черту. Так вот, аккурат на девятый и вытащили меня из ямы. Только поволокли не к Мирону, а на свет божий.

Дневное солнце слепило, и я невольно зажмурился. Когда же начали усердно обливать водой и тереть душистой травой, стало очевидно поведут к темнику или шишке не меньшего калибра.

Стратегию разговора прокручивал в голове не раз и не два. Из обрывков информации, что вытянул из палача, уяснил, держат меня в личной тюрьме хана, а сам Яголдаев городок — центр соседнего тумена и стоит на реке Оскол, не так уж и далеко меня увезли.

Очевидно и то, что Блуд на меня не показал. Не знаю уж, что им наплел Гвидон, но ясно, что я оказался не в том месте и не в то время. Потому как знай они что-то конкретное, мне бы не поздоровилось.

Имя Берди мне ни о чём не говорило. Как-то Мирон обмолвился, что он из Чингизидов, а с Батбояром у них были натянутые отношения, близкие к враждебным. Вот кто знал, что этот толстяк племянник самого улус-бека? Балда! Не мог всё как следует разузнать и поторопился. Ругался я на самого себя не по одному разу.

В саду, распушив цветастый хвост у фонтана, дававшего спасительную прохладу, выхаживал павлин. Вычурный кипчакский орнамент проходил по самому низу белоснежной стены дворца. Пол крыт узорчатой плиткой, а мягкий ворс искусно вышитых ковров приятно щекотал стопы. Достаточно деталей чтобы составить представление о уровне богатстве хозяина.

Крепко связав руки, меня провели анфиладой комнат в тенистый внутренний дворик. Под его решетчатым сводом, увитым виноградной лозой, в небольшом бассейне, отделанным диким камнем, нежился молодой мужчина с изящными чертами лица и аккуратно выбритой бородкой рыжего цвета.

Бросив меня перед ковром, довольно далеко от бассейна, надсмотрщики, пятясь задом и без конца кланяясь вышли. А их место заняли богато одетые воины с саблями наголо.

Открыв глаза темник посмотрел на меня, как на пустое место, и бросив несколько слов, поднялся. К нему подскочили наложницы накинули шёлковый халат с вышитым золотом журавлями и пагодами. Пройдя к топчану мужчина сел, скрестив по-турецки ноги, и взял в руку фарфоровую пиалу, время от времени пригубливал её. Я хорошо рассмотрел утончённые, в кой то мере благородные, черты лица. Изумрудный цвет глаз контрастировал с густой рыжей шевелюрой и лишь лёгкий раскосый разрез выдавал его отношение к монголоидной расе.

Хан пил и внимательно и с интересом смотрел... каталог. Предметы, что лежали рядом с ним мне были хорошо знакомы: мензульный комплект, походный светильник, компас, папка с чертежами.

Допив чай, темник оторвался от просмотра и выкрикнул пару фраз. Меня рывком подняли, развязали руки. Размяв руки, выпрямился и присел, подобрав колени стараясь не смотреть на уставленный яствами столик.

— Всё упрямишься урус? — наконец заговорил хан. — Глупо! Мои люди были в твоём городке. Всё вызнали. Холопов беглых нашли, огнём жгли. Все рассказали, — на русском Берди разговорил сносно, немногим хуже Мирона. — Винись и проси пощади! — голос его буквально зарычал. — И тогда! Смерть твоя, будет лёгкой. А будешь упрямиться, — хан грозно свёл брови, почему-то это особенно хорошо получается у восточных людей, — повелю снять с тебя живого кожу и набить её соломой, а тело брошу шакалам на съедение. Мои палачи сделают так, чтобы ты долго остался живой. Ты уже с ними хорошо знаком? Не так ли.

Берди взяв плеть, указал ею на многочисленные ожоги и рубцы, оставленные палачом.

Я ухмыльнулся в ответ, краешком рта, что ещё остался подвижным после пыток, покачал головой:

— Палачи у тебя хороши, спору нет. Не зря свой хлеб едят, усе жилы живьём вытягивают. Седмицу ешо подожди и признаюсь.

Берди изобразил недоумение:

— Признаешься?

— Обязательно! На что укажешь, в том и признаюсь. И в том, что папу римского руками голыми удушил, и в том, что султана мамлюкского зубами загрыз.

Берди подался вперёд, положил руки на бедра и внимательно посмотрел прямо в глаза.

— Шуткуешь? А ведь ты не похож на гостя, урус. Отчего не валяешься в ногах? Отчего пощады не просишь! — с напором продолжил темник.

— Потому как не вижу в том смысла. Всё на свете имеет начало и конец, а коли судьба распорядится, чтобы с жизнью расстался, так тому и бывать.

— Много лишних слов. Отвечай, зачем хотел меня видеть?!

— Ворон ворону глаз не выклюет.

— Мзды хочешь предложить?

— Нет, — ответил я хану.

— Что? — бровь на его лице взмыла вверх. — А-а-а. Будешь оправдываться, кричать, что невинен, что напраслину возвели? Или признаться надумал? А, урус?

— Много лишних слов, хан.

Берди перекосило от злости, он вскочил и, подбежав ко мне, выхватил