Когда гаснут звезды (ЛП) - Маклейн Пола

— Я действительно не знаю, почему я здесь, — откровенно говорю я, когда она подходит ко мне и снимает свои толстые рабочие перчатки. — Вы знаете, почему я здесь?

Она щурится, улыбаясь.

— Должно быть, я не спугнула вас в прошлый раз. Я гадала.

На ее веранде стоят два широких плетеных кресла, и мы сидим бок о бок, пока она просматривает фотографии.

— Вам что-нибудь бросается в глаза? — спрашиваю я через мгновение. — Это пальто из вашего сна?

— Я думаю, да. — Она наклоняется вперед. — Эта бедная девочка. Мне больно думать о том, что она пережила.

— Знаю. Я чувствую то же самое. Но если мы сможем выяснить, кто сделал это с ней, это может привести нас к Кэмерон. Мои инстинкты все еще говорят мне, что девочки связаны.

Кивая, Тэлли говорит:

— У меня тоже, или, может быть, это просто надежда. — Она снова перебирает фотографии, уже медленнее. — Теперь, когда я вижу пальто, мне интересно, может быть, это просто что-то действительно личное для Шеннан, что-то, что она любила, и именно поэтому оно дошло до меня? Я не могу быть уверена.

— Все в порядке. Я буду продолжать думать. Может быть, что-нибудь щелкнет.

* * *

Прежде чем я уйду, она спрашивает, не хочу ли я последовать за ней в сарай, чтобы проверить одного из новорожденных.

Крикет бежит впереди нас, через двор, а затем на огороженное пастбище, по высокой траве, усеянной астрами и темно-синими колокольчиками, последними цветами сезона. Сарай старый, но крепкий. Толкая большую дверь, Тэлли запускает голубей, кружащих высоко в стропилах. Косой свет проникает сквозь трещины в обветшалом сайдинге, проникая сквозь сеновал расплавленными лучами.

— Какое невероятное пространство.

— Не так ли? Мои бабушка и дедушка перевезли его сюда из Айдахо, доска за доской, — говорит она, ведя нас к ряду деревянных прилавков. В ближайшем из них мать-альпака стоит лицом к углу, на ее покатой коричневой шее надеты шлейка и поводок. Крикет с любопытством смотрит сквозь металлические планки, а затем садится, чтобы посмотреть, что мы будем делать.

— Она не научилась ухаживать за больными, — говорит Тэлли. — Иногда такое случается. Я просто собираюсь помочь ей в этом.

Я следую за ней, наблюдая, как она опускается на колени под животным, поглаживая бедро и тихо разговаривая. Мало-помалу животное, кажется, расслабляется.

— Ты хорошо с ней обращаешься.

— Она не очень любит людей. Я должна действовать медленно с этим делом.

Похоже, она говорит об этом процессе так же, как и о матери-альпаке. Я смотрю, как молоко стекает в ведро тонкими струйками, лишь немного мутнее воды. Через пять минут Тэлли собрала лишь небольшое количество жидкости, менее половины стакана.

— Этого будет достаточно для детеныша? — спрашиваю я.

— Надеюсь, что так. В основном это молозиво. Детенышу оно нужно.

В соседнем стойле новорожденный все еще влажный. Тэлли подняла его на большую грелку и теперь набирает немного молозива в шприц, прежде чем опуститься на землю.

— Вот, Анна. Вы можете приподнять его голову для меня?

— Я боюсь, что сделаю что-нибудь не так. Он такой маленький.

— Он крепче, чем кажется.

Стоя на коленях в рыхлом сене, я протягиваю руку, чтобы поддержать шею детеныша. Его мех похож на теплый мокрый ковер. Его пульс стучит по моим ладоням, и я чувствую, как мое сердце переворачивается. Уязвимость его тела почти невыносима.

— Он будет жить? — спрашиваю я, боясь ее ответа.

— У него было тяжелое утро, но думаю, да. Вот. — Она протягивает мне шприц. — Поместите его прямо у основания языка. Вот. Получилось.

Я чувствую рывок, когда детеныш цепляется за мягкий пластиковый наконечник, вижу, как трепещут его ресницы, когда он смотрит на меня, посасывая. Старая боль захлестывает меня, врываясь во все мои двери, как вода, или, на самом деле, как любовь.

— Не так уж сильно отличается от кормления ребенка из бутылочки, — говорит Тэлли. Наступает долгое молчание, затем она говорит: — Сегодня я думала о прощении. Вы знаете, так много людей путаются в том, что это такое, связывая это с чувством вины. Чувство стыда из-за вещей, которые они никогда не могли контролировать в первую очередь. Я не верю, что прощение — это то, ради чего мы должны убивать себя, пытаясь заслужить. Это уже здесь, повсюду вокруг нас, как дождь. Мы просто должны впустить его внутрь.

Мои руки одеревенели под головой детеныша. Я немного сдвигаю их, гадая, к чему клонит Тэлли. Почему она заговорила об этом.

— Это не так просто.

— Может быть, и нет. Но я действительно думаю, что чем больше и невозможнее что-то, тем больше ему нужно пройти через нас, чтобы мы могли продолжать жить.

Я смотрю вниз на детеныша, теперь он насытился, его глаза закрыты, а шприц пуст, если не считать небольшого количества пены.

— Зачем вы привели меня сюда сегодня?

— Я подумала, что вам может понадобиться что-нибудь подержать, вот и все.

Мои глаза щиплет, пленка кончается. Все, что я могу сделать, это кивнуть и вернуть шприц.

— 59-

В тот вечер мы с Уиллом сидим перед камином в моей хижине, между нами бутылка Jack Daniel's и фотографии Шеннан. Мы не были так одиноки с той ночи в его квартире, и хотя кажется, что до этого момента прошли годы, и мне это совсем не угрожает, я не могу не задаться вопросом, куда он клонит, поскольку ни один из нас не сказал ни слова. Может быть, он считает поцелуй моментом слабости или плохого суждения, или, может быть, его все еще влечет ко мне, но он пытается отключить чувства… так же, как я практикую игнорирование сложных эмоций и надеюсь, что они пройдут.

— Что мы упускаем? — спрашиваю я его о фотографиях.

— Черт меня подери, если я знаю. Что бы ни случилось с ней в той машине, здесь нет и намека на это. Я не вижу подозреваемого ни в одном из них.

— Я тоже. — Измученная, я тянусь к изящной фотографии Кэмерон, пытаясь почувствовать, как она связана с Шеннан. Кроме ее красивого лица, разделенных на прямой пробор темных волос, здесь не за что ухватиться. Дальше смотреть некуда. — Что случилось с детектором лжи Дрю Хейга?

— Его результаты были повсюду. Я думаю, он начинает понемногу сходить с ума.

— Ты спрашивал его о Шеннан?

— Да. Похоже, там ничего нет. Но Кэмерон — горячая точка. Денни тоже был в комнате, и он согласен.

— Алиби Дрю все еще в силе?

— К сожалению, да. Какую бы вину мы ни рассматривали, она, скорее всего, из прошлого, но как далеко назад?

— У большинства сексуальных преступников есть годы или даже десятилетия незарегистрированного поведения, прежде чем они будут выявлены властями. Если они будут идентифицированы, то есть. Я просто не знаю, как мы можем добиться от него полного раскрытия, если только у нас не будет Кэмерон в качестве свидетеля или кто-то другой не выступит с заявлением.

— Лидия?

— Я бы не стал надеяться, что она предаст его, даже если она знает. Мы просто должны продолжать двигаться вперед с тем, что у нас есть.

— Завтра мы получим еще несколько тел и стадо квадроциклов, чтобы еще раз прочесать местность вокруг Монтгомери Вудс.

— Это поможет, но сейчас у нас середина октября, Уилл.

Свет камина нарисовал тени вокруг его рта и глаз. Он выглядит на много лет старше, чем всего несколько недель назад.

— Но мы все равно можем добраться до нее вовремя, не так ли? В этом нет ничего невозможного.

— Не невозможно, нет. — Но это так маловероятно.

* * *

Уже почти полночь, когда Уилл уходит. Со своего места у камина Крикет со стоном потягивается и встает. Давай ляжем спать, ясно говорит она, но как я могу даже попытаться заснуть, когда все кажется таким туманным и мрачным? Несмотря на то, что огонь в основном потушен, а освещение неровное, я смотрю на две фотографии: Кэмерон в роще круммхольц и Шеннан в куртке из кроличьего меха, пытаясь отступить назад и увидеть их объективно, один из старых трюков Хэпа, избегающий слепого пятна, места, где слишком близость скрывает то, что важнее всего.