Ранняя печаль - Рауль Мир-Хайдаров

Появление Рушана в спортзале, и для тех, кто в нем находился, да и для него самого, можно было сравнить с классической сценой из "Ревизора" в конце спектакля.

Дасаеву, по крайней мере, было от чего растеряться: на всей огромной площади спортзала, на наспех сколоченные козлы были набросаны длинные половые доски, образовавшие непрерывный стол-конвейер, вокруг которого сновали знакомые и незнакомые гранд-дамы столицы: с бриллиантовыми серьгами в ушах, с хорошо уложенными высокими прическами, называемыми в то время "хала", в экстравагантных сапогах-чулках, только-только входивших в моду и стоивших безумные деньги... Все они, манерно оттопырив тщательно наманикюренные пальчики в кольцах и перстнях, наклеивали фотографии на большие картонные щиты, штабель которых высился у входа.

Рушан мало кого знал лично, хотя и увидел несколько знакомых, но все эти примелькавшиеся лица он встречал на премьерах в театре, часто -- в "Регине", на концертах и на шумных свадьбах, столь популярных в те давние годы.

И они, конечно, его признали, -- опять же из-за того, что часто встречались в одних и тех же местах, да и балетмейстера Ибрагима знал в городе каждый мало-мальски культурный человек, а Рушан появлялся с ним повсюду. Если кто не знал Ибрагима, тот наверняка знал красавчика Наримана, Аптекаря, которому принадлежала знаменитая фраза: "Все проходят через аптеку", -- и с ним Дасаев часто бывал на людях.

Гольданский находился в глубине зала, стоял к двери спиной, но сразу почувствовал по лицам находившихся рядом с ним: что-то стряслось, -- и резко обернулся. Увидев растерянного Рушана у входа, он понял тревогу дам и, рассмеявшись, разрядил обстановку:

-- Работайте, работайте спокойно. Это не ОБХСС и даже не фининспектор. К нам пожаловал мой друг Рушан, товарищ Балеруна и Аптекаря... -- Подойдя к Дасаеву, обнял его и быстренько вывел во двор.

-- Как тебе удалось набрать такой цветник? -- шутливо спросил Рушан.

-- Временно, временно... -- уточнил Марик. -- Не мог же я платить сумасшедшие деньги кому попало, меня бы никто в Ташкенте не понял. А тебя почему занесло в спортзал? Решил Кассиуса Клея вызвать на ринг, или знал, что я арендовал это помещение?

-- Да я к тебе по делу... Выручай. Говорят, ты монополист в республике по наглядной агитации к 100-летию со дня рождения вождя... В нашу контору пришла телеграмма сверху, велели приобрести, развесить, внедрить...

-- Молодцы ребята, хорошо работают! -- оживленно сказал Марик и рассмеялся. Наверное, он имел в виду кого-то из горкома или райкома по идеологической части. -- Только по большому блату, как старому другу. Да и то, если рассчитаешься по чековой книжке, чтоб нам легче деньги изымать, --заявил он открытым текстом.

-- Чек так чек, -- согласился Дасаев, -- парторга подключу, он заставит бухгалтерию. Но ты хоть покажи, за что мы должны выложить деньги...

Гольданский подозвал парнишку, подававшего на столы картон, и попросил принести готовую продукцию.

Через несколько минут появился стенд. Заголовок "Ленин -- наш вождь и учитель" было аккуратно вырезано из десятикопеечного плаката, изданного к юбилею на прекрасной мелованной бумаге. Чуть ниже шел подзаголовок, тоже позаимствованный из плаката, но уже из другого: "К 100-летию со дня рождения В.И.Ленина". Свернутые рулоны этих плакатов лежали горкой на столах-конвейерах.

Слева стенд украшал действительно прекрасный портрет вождя кисти знаменитого Андреева, в золотисто-бежевых тонах, но это тоже была изопродукция, изданная на отличном мелованном картоне миллионными тиражами и за чисто символическую плату. Стопка таких портретов возвышалась рядом с рулонами плакатов. Остальное пространство стенда в два квадратных метра оказалось заполненным многочисленными фотографиями. Чтобы разглядеть их, Рушану даже пришлось наклониться.

Ленин в детстве, Ленин на коленях у матери, Ленин с братьями и сестрами, Ленин-гимназист, Ленин с братом-террористом, школьная медаль и похвальные грамоты, Ленин-студент, Ленин в эмиграции, Ленин на велосипеде, Ленин в шалаше, сам шалаш в Разливе, Ленин на броневике, Ленин с какими-то мужиками, Ленин с Луначарским, Ленин с Крупской, Ленин в коляске в Горках, Ленин в гробу...

Фотографии были столь низкого качества, что Ленина трудно было узнать, особенно в зимней одежде, где он смахивал на узкоглазого разбойника, не говоря уже о тех, с кем он был снят.

-- Плохие фотографии, да и Ленин в гробу в юбилейный день ни к чему, --заметил Рушан, отрываясь от творения Гольданского.

-- А я и не говорю, что хорошие, -- согласился Марик. -- Жаль, государство не догадалось буклеты классных фотографий отпечатать, мы бы их и наклеили. Но не переживай, Рушан, бьюсь об заклад -- никто их так тщательно, как ты, рассматривать не будет, и гроба не заметят. Хотя с гробом ты прав, промашка вышла... -- Оторвавшись от разговора, Марик крикнул в провал двери: -- Срочно убрать Ленина в гробу и заменить на Ленина среди женщин Востока. Это будет гораздо политичнее и к месту. -- И, обернувшись, продолжал: --Мажем хоть на ящик коньяка: вставь я собственную фотографию на горшке --вряд ли кто обратит внимание. -- И вдруг, опять без перехода, спросил: --Хочешь большой портрет маслом, всего за тысячу рублей?

-- Тот, что по клеткам рисуют? -- усмехнулся Рушан.

-- По клеткам или в полоску - неважно, -- парировал хозяин конторы. --Важно, кого нарисовали и кто должен висеть в каждом кабинете. Не портреты же Кипренского, Рокотова или какого-то чуждого нам Гейнсборо, или пейзажи Айвазовского, Куинджи... Ты, дорогой, оказывается, еще политически незрелый, оттого, наверное, в прорабах и застрял.

-- Ты сам такую грандиозную халтуру придумал? -- спросил напрямик Дасаев -- его, надо сказать, поразил размах предприятия, -- и тут же растерянно добавил: -- Не думал, что идеология может так щедро кормить...

-- Только идеология, только партия и кормит по-настоящему, мотай на ус, товарищ прораб... -- Гольданский довольно потер руки, и, как несмышленышу, стал объяснять Рушану: -- Такие мероприятия действительно бывают раз в столетие, и я его давно ждал: за два года ленинскую символику, плакаты, картинки начал скупать. Идея моя, но без тех, кто заставляет все это "творчество" покупать, и обязательно у Гольданского, она и ломаного гроша не стоит. Теперь понял, почему все эти дамы полусвета у меня на временной работе? Через неделю синекура кончится. И они получат за свой "вдохновенный" труд на благо родной страны такую сумму, которая, наверное, равна твоему полугодовому заработку со всеми премиальными и сверхурочными. Усек теперь, как деньги делают умные люди?..

Тогда Дасаев не понял, но сегодня, опять же запоздало, дошло: за месяц наклеивания фотографий Ленина в гробу или Ленина с братом-террористом, жены и любовницы дельцов и партноменклатуры получили зарплату, которая ему и не снилась. За эти деньги при их связях и возможностях можно было приобрести и "Волгу" -- она стоила всего 5 600 рублей, и трехкомнатную кооперативную квартиру, стоившую почти столько же, да в придачу полный комплект импортной мебели для всех комнат. Сегодня это поражало даже больше, чем тогда, когда он узнал о таком "вдохновенном" труде.

Сейчас, на пороге старости, когда за спиной ни кола, ни двора, Рушан иногда вспоминает разрозненные разговоры, редкие тексты, которые он изредка встречал, и все они как-то связаны и с давним юбилеем вождя, и с нынешним отрицанием идей коммунизма повсюду в мире, выражающемся в варварском истреблении не только памятников Ильичу, но и всех символов социализма, включая и отчеканенный повсюду в бронзе и металле, граните и мраморе лозунг "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" В пору молодости, когда он был занят главным делом своей жизни -- строительством, те маленькие, разрозненные историйки не оставляли следа в душе, а вот поди ж ты, эта ниточка, оказывается, протянулась еще оттуда.

Где-то он вычитал, как мать Фридриха Энгельса, женщина высокой культуры, прекрасно образованная, из богатой и родовитой семьи, в одном из своих писем к сыну, увлекшемуся марксизмом и финансировавшему его основоположника, мягко, по-женски тактично, написала: "Фрид, милый, мне кажется, что ты занимаешься не тем..."

Карл Маркс, работая над "Капиталом", получил от своего издателя грозное письмо: "Уважаемый господин Маркс! Если Вы не представите в оговоренный срок работу "Капитал", мы будем вынуждены заказать ее другому автору..."

А Бисмарк, прочитав многостраничный и фундаментальный "Капитал", написал на титульном листе: "Человечество еще намучается с этим бухгалтером..."

Жаль, что эксперимент великих вождей и мыслителей начал осуществляться не там, где он был выношен. Идея зародилась в Европе, в тиши и уюте столичных кафе, гостиниц, библиотек, а расхлебывать кашу до сих пор приходится другому народу, отчаянному на всевозможные пробы и эксперименты. Видно, уж очень заманчива была идея справедливости, равенства и братства...