Собиратель реликвий - Кристофер Тэйлор Бакли

и, чтобы не заснуть, решил улечься на пол. Уж на полу-то точно не поспишь!

Он уснул.

И был ему сон.

…На рассвете третьего дня после смерти Иисуса Мария Магдалина отправилась к месту Его погребения. Она несла горшочки масел и благовоний, дабы умастить тело. Тяжелый камень у входа в гробницу Господню был отвален прочь. Римских солдат, охранявших гробницу, сморил сон. Мария Магдалина заглянула в гробницу, увидела саван и подобрала его. На саване, чистом и белом, как кость, не было никаких отпечатков тела Иисуса…

Задыхаясь и весь в поту, Дисмас очнулся, вскочил и выглянул в окно. На часах — четверть второго. Слава богу, не проспал.

Он вспомнил странный сон и непорочную чистоту плащаницы. С какой стати ему вдруг приснилось такое? К чему был этот сон?

В кабинете архидьякона, на подставке для чтения с четырьмя зеркальными подсвечниками, лежала Библия. Дисмас зажег свечи. Пламя озарило пергаментные страницы. Великолепная рукописная Библия была богато иллюстрирована красочными миниатюрами работы неизвестных монахов-переписчиков.

Дисмас листал страницы, укоряя себя за то, что давно не заглядывал в Священное Писание. По-гречески он не читал, но достаточно разбирал по-латыни, чтобы понять самые нехитрые места.

Он переворачивал тяжелые, щедро раззолоченные страницы, отыскивая в Евангелиях места, где описывается утро у Гроба Господня. Ни в одном Евангелии не было ни слова о том, что погребальная пелена Иисуса запечатлела Его облик. Как же Шамберийская плащаница может быть настоящей? Если на саване остался образ Иисуса, то хоть кто-то из евангелистов — Матфей, Марк, Лука или Иоанн — должен был об этом упомянуть. Это ведь не пустяк!

Дисмас задул свечи, вернулся в столовую и, расхаживая по комнате, погрузился в размышления.

Значит, плащаница фальшивая. Неожиданно он вспомнил, что случилось с ним накануне. Он слышал голос, изрекший слова: «Ныне же будешь со мною в раю», а потом потерял сознание. Что это было? Неужели плащаница подала ему знак? Как во всем этом разобраться?

Потом он испугался за Магду. А вдруг обезумевший сифилитик, герцог Урбинский, накинулся на нее? Дисмас глянул в окно: без четверти два. Он опаздывает!

Позабыв надеть перчатки, Дисмас выбежал из апартаментов.

Дисмас примчался к опочивальне герцога и, тяжело дыша, остановился у дверей.

Два стражника окинули его любопытными взглядами. Лакей отправился в опочивальню — доложить камердинеру Карафе о том, что к нему явился какой-то запыхавшийся германец и просит аудиенции.

Дисмас всматривался в щелку приоткрытой двери, пытаясь углядеть, что происходит внутри. В полумраке опочивальни было ничего не разобрать, но оттуда не доносилось женских криков.

Вскоре дверь распахнулась. Синьор Карафа вышел в приемную. В его суровых чертах сквозило раздражение.

— Мастер Руфус?

— Синьор, — поклонился Дисмас. — Простите… одышка. К вам покуда вскарабкаешься…

— Что-то случилось?

— Нет-нет… Ничего…

Только теперь Дисмас сообразил, что, помчавшись спасать Магду из богомерзких лап итальянца, он не озаботился придумать разумных объяснений своему нежданному и явно спешному визиту в опочивальню герцога, да еще и в столь неурочный час.

«Думай!» — внушал он рассудку.

— Мой господин тревожится о самочувствии вашего господина…

Карафа молчал, ожидая продолжения.

— …и послал меня справиться… О вашем господине… Вы так срочно призвали сестру Хильдегарду…

— Нужды герцогов всегда незамедлительны, — сказал Карафа. — Хотя, возможно, у знатных господ в ваших краях заведено иначе.

— Не знаю, не знаю, — усмехнулся Дисмас. — Мой господин тоже не терпит промедлений, когда речь заходит о его нуждах.

— Передайте графу, что его высочеству много лучше. Доброй ночи, — сказал Карафа и направился к двери.

— Значит, с ним все в порядке? — уточнил Дисмас.

— Как и было сказано.

— Ох, слава богу, а то мы волновались. После того, что произошло в капелле…

Карафа медленно подступил вплотную к Дисмасу:

— А вам какое дело?

— Как же, синьор, я своими глазами видел…

— Что именно вы видели, мастер Руфус?

— Чудодейственную силу плащаницы, разумеется.

— Да, это особенная святыня.

— Ну и как, сработало? — фамильярным тоном осведомился Дисмас и заговорщицки подмигнул.

— Как прикажете вас понимать? — нахмурился Карафа.

— Да так и понимать… — прошептал Дисмас. — Малец-то выздоровел?

Взгляд Карафы подернулся гневной пеленой.

— Малец? Вы имеете в виду его высочество герцога Урбинского, Лоренцо де Меди…

— Да будет тебе! — развязно оборвал его Дисмас. — Со мной можно по-простецки, без этих высокопарных штучек и экивоков. Мы с тобой оба шаркуны при мудаках, каждый при своем.

Шея Карафы взбугрилась жилами, будто из-под ворота выползло целое семейство гадюк.

— Ну так как же? — не унимался Дисмас. — Малец исцелился от французки?

— Stronza!

— Stronza? — переспросил Дисмас. — А! Это «сука» по-вашему, по-макаронному. — Он по-дружески хлопнул разгневанного камердинера по плечу. — Ну зачем сразу обзываться? Мы же с тобой по-свойски беседуем. Всем известно, что твой босс подхватил французку, причем конкретно подхватил, дальше некуда. Неудивительно, что он так вцепился в плащаницу! Правда, немного изгваздал святыню, но ее ведь отстирают… Ладно, хорош ломаться, рассказывай уже. Исцелился или нет?

Карафа сжал рукоять кинжала. Дисмас изготовился отразить удар. Они стояли нос к носу.

Неожиданно Карафа с улыбкой посмотрел на руки Дисмаса. Дисмас запоздало сообразил, что забыл надеть перчатки. Чертыхнувшись про себя, он заявил:

— Если вашему господину полегчало, я провожу сестру Хильдегарду обратно.

Карафа скрылся в герцогской опочивальне. Через миг дверь снова распахнулась. Магда вышла в приемную.

Магда и Дисмас в молчании вернулись в апартаменты.

— Ну что? — наконец спросил Дисмас.

— Как только Карафа вышел к тебе, я дала герцогу три капли ладанника. Потом заговорила о плащанице, мол, какая это восхитительная вещь и можно лишь позавидовать тому, кто ею обладает. Он на это ничего не сказал.

— Теперь я точно знаю, что они хотят ее похитить.

— С чего вдруг такая уверенность?

— Я изо всех сил досаждал Карафе, пытаясь его разозлить. Однако он сдержался и меня даже пальцем не тронул. Хотя ему этого очень хотелось.

— И что с того?

— Убивать слугу другого гостя — дурной тон. Скандал помешает их планам. Если бы они не замышляли похищение плащаницы, Карафа непременно пырнул бы меня кинжалом или полоснул бы по лицу, чтобы научить хорошим манерам.

— Странный способ разузнавать чужие замыслы.

— Ничего другого мне в голову не пришло, — вздохнул Дисмас. — Кстати, я сплоховал. Карафа видел мои руки. Что ж, может, он решит, что это стигматы, и станет держаться почтительней.

37. Consummatum est[17]

Наутро Дисмаса и Магду разбудило громыхание входной двери и зычные проклятья ландскнехтов.

Полусонный Дисмас в одном белье вышел в прихожую. Нуткер и Ункс ввалились в апартаменты и с грохотом швырнули на пол охапки дров. Одному Богу известно,