Темные небеса - Михаил Ахманов

— Скоро вылетаете? — спросила Майя.

— Нет, только вечером. Алферов послал разведчиков в Западный Порт, и пока они не вернутся… В общем, время у нас еще есть. Целый день впереди.

— Тогда мы могли бы… — Майя нерешительно повела плечами. — Мы могли бы взглянуть на нашего дроми. Что он делает, Марк?

— Мне кажется, спит. Если хочешь, спустимся и посмотрим. — Марк бросил взгляд на площадку. — Здесь обойдутся без меня.

Они направились к лифту. Склад на нижнем ярусе встретил их темнотой и тишиной; четверть километра скал, земли и металлических конструкций отделяли этот уровень от поверхности. Просторное помещение было почти пустым — несколько кресел да стол с голопроектором только подчеркивали это безлюдье и пустоту.

— Свет, — сказал Марк, и под сводами зала вспыхнули световые шары. Дроми за прозрачной переборкой никак не отреагировал — сидел, как прежде, с закрытыми глазами, привалившись к стене. Его кожа отливала зеленью, и небольшое овальное пятно на животе казалось мазком фиолетовой краски.

— Он очень крупный, — промолвил Марк. — Зонг-тии, который приближается к возрасту зонгап-сидура.

— Что это значит?

— В нашем исчислении ему не меньше тридцати лет — возможно, тридцать пять. Зрелая личность. Он понимал, что делает, когда попросился к нам.

Прищурившись, Майя разглядывала зеленокожего. Дроми-враг казался уродливым, звероподобным, настоящим чудовищем, но этот, беспомощный и неподвижный, был скорее забавен, чем страшен. Он напоминал гигантскую лягушку, снабженную развеселившимся художником человеческими чертами — неким подобием плеч и шеи, вертикальным корпусом и физиономией, которую уже нельзя было считать звериной мордой. Но и лицом она тоже не являлась, подумал Марк; скорее — личиной.

— Что с ним будет, с нашим дроми? — спросила Майя. — Он превратится в этого… как ты сказал… в зонг-ап-сидура… И что потом?

— Проживет еще лет пятнадцать или двадцать, не более того. Их век недолог. — Марк в свой черед взглянул на пленника — Если бы он остался в клане, то занял бы важный пост. Старших-под-Большими не так уж много. Нам говорили, что до этого возраста доживает один из пятисот или тысячи синн-ко.

— Значит, можно считать, что он пожертвовал блестящей карьерой, — с улыбкой промолвила Майя. — Но почему?

— Этого я не знаю, тхара.

— Но ты ведь можешь спросить?

— Боюсь, он не поймет вопроса, а я — ответа. Я улавливаю лишь его эмоции, намерения, побуждения… иногда, очень смутно, визуальные образы. Слишком мало для передачи абстрактных понятий. — Не спуская глаз с огромного существа, Марк потер виски. — Он перешел на нашу сторону — выходит, предал своих… Но как спросить об этом? Есть ли у них термин «предательство»? И понимают ли они под этим словом то же самое, что мы? Ни один земной эксперт этого не знает.

— Разве нельзя спросить у дроми, обитающих на Данвейте? У тех, что живут в мире с людьми?

— Можно было бы спросить, но спрашивать должны специалисты, а это невозможно — отец говорил мне, что лоона эо не допускают на свои планеты земных ученых. Данвейт, Тинтах и все остальные миры предназначены только для наемников, и все, что мы знаем о мирных дроми, получено из вторых рук. Кроме того, у них нет клановой структуры, и они во многом отличаются от своих сородичей — тех, с которыми мы воюем. Они уже другие. Кро Лайтвотер называл их общество осколочной цивилизацией — в том смысле, что они откололись от империи дроми и сотворили нечто новое. Новый мир, новую культуру, новые обычаи…

Дроми внезапно пошевелился и открыл глаза.

— Смотрит… — зачарованно прошептала Майя. — Он смотрит на нас!

— Ну что же, — произнес Марк, не очень удивленный, — затем и даны глаза, чтобы смотреть. Наверное, он уже выспался.

Ноги дроми распрямились, и он внезапно скакнул к перегородке. Он двигался с легкостью, неожиданной для такого огромного существа. Каждая из его нижних конечностей была толщиной с солидное бревно, и верхние не слишком им уступали.

Раскрылась пасть, пурпурный язык метнулся между острых зубов. Было ли это признаком угрозы или недовольства?.. Пожалуй, нет, решил Марк, анализируя эмоции пленника — тот казался возбужденным, но не питал к людям враждебных чувств. Собственно, и пленником он не был. То, что он очутился здесь, стало его сознательным выбором.

Дроми царапнул когтем переборку, оставив на прочном пластике заметный беловатый след. Когти на его лапах были острыми, длиной в половину человеческого пальца.

— Он хочет привлечь наше внимание. Хочет что-то сказать или спросить, — молвила Майя. — Ты не мог бы?..

— Да, я постараюсь. — Кивнув, Марк отступил от разделявшей их стены, сел в кресло и смежил веки. Закрывать глаза при вхождении в транс было не обязательно, но это помогало сосредоточиться. Его опыт ментальной связи был невелик; не стоило пренебрегать любой мелочью.

На этот раз он без труда вошел в контакт. Чудилось, что дроми старается ему помочь, и Марк решил, что тот желает сообщить нечто очень важное. Это не касалось ни Патриарха, ни предстоящей схватки с кланом, захватившим Тхар, и ничего другого, кроме пленника; сам не зная как, Марк догадался, что речь идет о личной судьбе именно этого дроми. Нашего дроми, как назвала его Майя.

Не открывая глаз, он произнес:

— Ему хочется обсудить свое будущее. Думаю, у него есть какие-то планы на этот счет. Не уверен, что сумею их понять, но точно одно: к тем, кто воюет с нами, он возвращаться не собирается.

— Дроми должен жить с дроми. Мы для него неподходящая компания, — сказала Майя. Она смолкла, задумавшись, но через немногие секунды Марк снова услышал ее голос: — Те, кто воюет с нами, не единственные дроми в Галактике. Ты сам об этом говорил. Слышал ли он про тех, других дроми? Хочет ли отправиться к ним, в миры лоона эо? На Данвейт или Тинтах?

— Я не знаю, как сообщить ему об этом. Я не смогу… — начал Марк и внезапно осекся. Он хотел сказать, что Данвейт, Тинтах, любые названия звезд, планет и галактических рас, принятые у людей, для дроми всего лишь пустой звук. Но кажется, это было поспешным заключением. Имя порождало образ, но не фигуру и лицо лоона эо и не пейзажи их планет, которые он видел в голографических записях, а нечто более сложное, многогранное, описывающее объект с такой подробностью, что в письменной или устной передаче понадобились бы сотни или тысячи слов. Сам того не понимая, Марк прикоснулся сейчас к далекому будущему, к предвестнику универсального метаязыка, где одно понятие, одна-единственная мысль заменяли сложные долгие переговоры. Этот метод коммуникации еще не являлся достоянием галактических рас, но, как всякий феномен, вызванный к жизни прогрессом разумных сообществ и контактом между ними, должен был непременно появиться — через тысячу, или десять тысяч лет, или, возможно, в совсем необозримом грядущем.