Книжные Черви 2 - Фаусто Грин

– Машенька, солнышко, пойдём домой, – чуть ли не плача, уговаривала её мама.

– Евгений, всё потом, – обнимая Мэл, сказал её отец. – Уходите, сейчас не до вас.

Колдовство Марго давно уже развеялось, и теперь родители Мэл воспринимали Онегина как её приятеля-студента.

– Пусти, пусти меня, пусти! – кричала Мэл, отбиваясь. Её наконец накрыло истерикой безысходности. Она пыталась ударить отца, мать, пыталась вырваться и избить Евгения. На шум прибежала охрана. Мэл слала матом и её. В итоге отец просто скрутил девушку и вынес из больницы.

Евгений вышел следом. Он был растерян. Неужели в этом замешана Виолетта? Он попытался дозвониться до неё, но телефон был выключен.

Евгений решил, что пойдёт пешком от больницы до дома Ивана. Ему нужно было обдумать происходящее, но не хватало информации. И тогда он ещё раз набрал неизвестный номер.

– Да, Женя, – отозвался Кирсанов.

– Павел, мне нужна информация. Кто это сделал с Мэл? – холодно спросил Евгений.

– Я сомневаюсь, что фамилии вам как-то помогут. К тому же, вы что, собираетесь застрелить школьниц? – иронично приподнял бровь Кирсанов.

– Нет, – вздохнул Евгений и задал вопрос, который крутился у него на языке: – Скажите, была ли среди нападавших на Мэл её подруга Виолетта Меньшикова?

– Как я понял из рассказа Марии, да, – ответил Кирсанов. – Но, когда я спугнул всю банду, я её не видел.

– Спасибо, – опустошенно сказал Онегин. И положил трубку.

***

Когда Евгений вошёл в квартиру Карамазова, в воздухе стояла настолько густая завеса сигаретного дыма, что можно было вешать топор. В кабинете Ивана горел тусклый свет.

«Как невовремя», – тоскливо подумал Евгений.

Он не успел прибрать квартиру после бесчинствований своей бывшей девушки, был подавлен всей ситуацией с Мэл, а теперь ему к тому же придётся как-то оправдываться перед внезапно вернувшимся Иваном.

Евгений зашёл в комнату. Ивана было трудно различить за сигаретным дымом. На столе, на полу, среди разломанных вещей, валялись бутылки из-под шампанского. Сам мужчина не то плакал, не то смеялся. При взгляде на него Евгению стало не по себе.

– Иван, я всё объясню! – быстро сказал Евгений.

Но Иван лишь рассмеялся. Потушил сигарету и ещё раз залпом допил содержимое очередной бутылки. Онегин никогда прежде не видел, чтобы Иван курил и тем более находился в таком состоянии.

– Подходи, подходи, не бойся, – продолжал смеяться Иван. Он протянул Евгению бутылку. – Выпьешь?

– Воздержусь, – отказался Евгений.

– Как хочешь, – пожал плечами сосед.

Евгений заметил, что на столе перед Иваном лежит порванный розарий из синих бусин.

– Ваня, я всё тебе возмещу, – прошептал Онегин. – Это моя вина, мой недосмотр.

– Знаешь, Женя, некоторые вещи трудно возместить в первозданном виде…

– Это были важные вещи? – не глядя на друга, убито спросил Евгений.

– Это? – голос Ивана заплетался. – Это так, пустяки, безделушки, Женя! Всё пустяки. Всё позволено!

Голос его стал гаркающим, напоминающим карканье ворона. А затем совсем злым.

– Да ладно, Женя! Это ты со своей шлюхой устроил?

– Выбирай выражения. Это я сделал, – холодно ответил Онегин.

– Значит, точно твоя б… – выругался Иван и снова выпил. – Благородный ты наш.

– Иван, ты пьян.

– И что с того? Это мои вещи, Женя! Это. Мои. Вещи. Я убью твою суку… Придушу собственными руками…

– Прекрати! – крикнул Онегин. – Не думал, что тебе важны вещи, а не люди!

– А мне и важны! – закричал Карамазов, но затем вновь рассмеялся. Он поднял с пола и протянул Онегину некогда висевшую на стене разбитую фоторамку: двое молодых людей на фоне какого-то замка. Один из них точно Иван, только волосы его были коротко острижены. У второго были светлые растрёпанные волосы, бородка и очень добрые глаза.

Иван заметил, как Женя рассматривал фото.

– Выборг. 2010-ый год. Я как раз закончил институт. Приехал, собирался в аспирантуру в Кёльн уезжать.

– А это?.. – начал Онегин.

– Мой брат. Алёша ещё учился тогда в семинарии… – меланхолично сообщил Карамазов и вдруг зашипел от боли: осколок стекла вонзился ему в палец.

Онегин непонимающе смотрел на фото, собирался спросить что-то ещё, но Иван снова закурил сигарету и опередил его:

– Здесь было много его вещей. Вещей моего младшего брата…

Онегину становилось не по себе рядом с Иваном. Тогда он взял одну из бутылок и тоже отпил.

– Ты впервые упомянул его. С ним что-то случилось?

– Надеюсь, что нет, – горько сказал Иван, задумчиво глядя, как по его пальцу стекает кровь от пореза. – Сядь, – приказал он. Затем потеребил кольцо на пальце и продолжил, медленно, словно подбирая каждое слово: – Он пропал без вести пять лет назад. Я ищу его, но с каждым годом надежда угасает.

– Как это случилось? Он отправился воевать? Или что?

– Он отправился испытывать себя. Свою веру, – презрительно хмыкнул Иван. – Замаливать грехи, которых не совершал. Тут было много вещей, связанных с ним…

– Прости меня, – неуместно сказал Онегин.

– Никогда, – прошептал Иван. А потом вновь рассмеялся: – Шучу.

От этого поведения Онегину становилось с каждой минутой всё страшнее. Он хотел бросить всё и сбежать из квартиры, но понимал, что не может оставить Ивана в таком состоянии. Онегин продолжил:

– Значит, твой брат был паломником?

– Пилигримом, – Иван горько улыбнулся, – и есть. Нельзя быть пилигримом в прошедшем времени: один раз отправившись туда, ты навсегда остаёшься там…

– И твой брат ушел?..

– Шесть лет назад. В этот самый день. И не вернулся.

Иван встал и прошёлся по кабинету, разминая руки и шею. Затем подошёл к расколотой раковине гребешка, которая валялась на полу. Он бережно собрал осколки и положил их на стол. Затем начал собирать, как пазл. Вскоре перед ним лежала сломанная белая раковина с ярко-красным крестом в форме меча.

– А я тоже ходил. Но, к сожалению, вернулся, – тихо сказал Карамазов.

А затем Иван начал рассказывать Онегину историю своей жизни, умолчав лишь о том, что он книжный персонаж. Но начиналась она не с раковины.

Интерлюдия Карамазова

У преуспевающего петербуржского издателя Фёдора Владимировича Зенского было трое детей от разных браков. Сам себя Фёдор Владимирович считал вполне благополучным и даже успешным человеком, пока не приключилась с ним трагедия, и дети его не решили при жизни отца начать делить наследство. Алчность их огорчала Фёдора Владимировича, оттого пил он в последние годы всё чаще, а в издательстве своём появлялся всё реже. Встречали его прежние знакомые на улицах в непотребнейшем состоянии, в кабаках дешёвых и ресторанах дорогих, всюду просил он водки да сетовал на жизнь. Деньгами накопленными практически сорил, хотя по виду его и не сказать было, что имелось у него этих денег в