Человек, который не знал страха - Бранко Китанович

По словам этого разведчика, операцию против Функа Кузнецов готовил тщательно. В частности, Николай Струтинский внимательно изучил транспортную обстановку на площади, заранее выбрал место для стоянки автомобиля. Ян Каминский обследовал подходы к парикмахерской, расположенной напротив здания суда. Здесь Функ имел обыкновение бриться по утрам перед работой. Функ и не догадывался, что его парикмахер, тихий и незаметный Ян Анчак, был майором в польской армии и что Ян Каминский привлек его к сотрудничеству с советской разведкой. Сам Николай Иванович дважды заходил в помещение суда и, пользуясь своим гестаповским жетоном, внимательно все осмотрел.

Вечерами отважные разведчики обсуждали различные варианты покушения. Темпераментный Каминский торопил Кузнецова быстрее расправиться с Функом. Он считал, что покушение надо осуществить в парикмахерской. Струтинский предлагал повторить «вариант Геля» и ликвидировать председателя суда на улице, когда он выйдет из парикмахерской.

Но Кузнецов отклонил их предложения. План Каминского, считал он, был чреват опасностью для жизней парикмахера и членов его семьи. «На такие жертвы мы не можем пойти», – сказал Кузнецов. Вариант Струтинского был в принципе приемлем, но Кузнецов хотел казнить такого людоеда, как Функ, в его собственном логове, там, где он творил свои кровавые дела. Кузнецов вкладывал в свой замысел вполне определенный символический смысл. Предложение Кузнецова и было одобрено.

Утром 16 ноября, в половине девятого, черный «опель» (Струтинский опять сменил автомобиль) остановился на улице в пятидесяти метрах от здания суда. Струтинский остался в машине, а Кузнецов и Каминский пересекли Парадную площадь и разошлись в разные стороны. Все трое были в немецкой военной форме.

– Что вы чувствовали и о чем думали в те минуты? – спросил Кузнецова доктор Цессарский вечером того же дня на базе на «зеленом маяке».

На лбу Кузнецова собрались морщины.

– Чувствовал себя, наверное, как Пьер Безухов из «Войны и мира» Толстого, когда он блуждал по горевшей Москве с пистолетом под полой в надежде встретить Наполеона и убить его. Это было чувство человека, который проникся общей бедой и хочет отомстить за нее лично. Помните это место в романе: «Да, один за всех, я должен совершить или погибнуть!» Однако акт мести у Пьера трудно отличим от самоубийства или жертвоприношения. Своим поступком он как бы хотел сказать: «Ну и что! Хватайте меня, казните!» Поэтому слабость и сомнения и одолели его в решающую минуту, читаем в книге К. П. Закалюка «Грачев – Центру». Кузнецов вдруг смутился и сказал, что увлекся не очень удачными сравнениями. Исторические параллели вообще дело рискованное и условное, заметил он.

«Различными были объекты отмщения у Пьера Безухова и Грачева, – пишет К. П. Закалюк. – Наполеон действительно был оккупантом, но в то же время в глазах российской молодежи он имел ореол романтичного героя, овеянного мировой славой». А о какой романтике можно было говорить применительно к палачам типа Гитлера и Функа?

– К таким кровожадным людоедам мы питали лишь отвращение, – вернулся Кузнецов к своим мыслям. – Нет! Готовясь уничтожить Функа, никто из нас не считал, что мы жертвы.

Как же развивалась операция по ликвидации Функа?

Кузнецов знал, что Функ придет через пятнадцать минут. Он вошел в здание суда и направился к секретарше Функа. Поздоровавшись, он кратко изложил ей причину своего визита:

– Хочу попросить господина председателя восстановить справедливость. Случай, правда, незначительный, но он касается одного нашего сотрудника, – Кузнецов показал свой гестаповский жетон, – который стал жертвой клеветы.

Разговаривая с полной черноокой берлинкой, Кузнецов поглядывал сквозь окно на улицу, где прохаживался Ян Каминский.

А Каминский, в свою очередь, наблюдал за шторами на окне парикмахерской. Ян Анчак за две-три минуты до выхода Функа из салона подвинул штору. По этому сигналу Каминский снял фуражку и почесал затылок. Этот знак он должен был повторить, когда Функ выйдет из парикмахерской на улицу.

Тем временем Кузнецов занимал секретаршу разговором. Заметив, что Каминский подает условный сигнал, он обратился к секретарше с просьбой:

– Фрейлейн, осмелюсь попросить стакан чая, если, конечно, он в этом доме водится. Что-то замерз очень и простыл, – Кузнецов закашлялся.

– Одну минутку, господин гауптман, сейчас принесу.

Когда секретарша вернулась, в приемной никого не было. Она недоуменно повела плечами и села за стол на свое обычное место. В это время появился Функ. Он был один без сопровождения. Бросив румяной секретарше «Гутен морген», Функ проследовал в кабинет.

Спустя несколько секунд из кабинета прозвучали два выстрела. Напуганная секретарша вскочила со стула. Она буквально оцепенела от страха, видя, как из кабинета Функа вышел гауптман и, не обращая на нее внимания, проследовал через приемную.

На площади перед зданием суда стояло несколько машин с заключенными. Под надзором гестаповцев заключенных препровождали в помещение суда. Заслышав выстрелы из окон здания, все остановились.

Кузнецов, выйдя из здания суда, смешался с гестаповцами, все еще не понявшими, что произошло, а затем вынул карманные часы, озабоченно покачал головой и с деловым видом направился вдоль здания.

– Председателя убили! Председателя убили! – догнал Кузнецова истеричный женский голос.

Кузнецов энергичным шагом дошел до угла здания, обогнул его и, перемахнув через невысокую ограду, оказался на улице, где его ждала машина.

– Коля, газ! – сказал он Струтинскому, закрывая дверцу.

А Каминский остался на площади, наблюдая из укромного места за происходящим. Гестаповцы и жандармы буквально потеряли голову. Они носились взад-вперед по площади, окружили здание плотной цепью, рыскали по чердакам и крышам. Из помещения суда вывели около тридцати человек, в том числе нескольких офицеров, и увезли в гестапо.

В городе с новой силой возобновились обыски и проверки. На улице Коперника какой-то лейтенант выстрелил в унтер-офицера – гестаповца, который пытался его задержать, усомнившись в подлинности предъявленных ему документов. Любопытно, что на сей раз патрули не обращали особого внимания на местных жителей. Документы проверялись главным образом у лиц в военной форме. Сотни людей были арестованы. Было издано распоряжение, запрещающее носить чемоданы, узлы, мешки и закрытые сумки, запрещалось ходить по улице, сунув руки в карманы. По городу разъезжали машины с громкоговорителями. Население оповещалось о новых распоряжениях оккупационных властей.

Когда Кузнецов и Струтинский на большой скорости промчались через контрольно-пропускной пункт на выезде из Ровно, ошарашенные патрульные едва успели поднять руки, чтобы отдать честь, – на таких машинах и с такой скоростью ездили лишь самые высокие чины вермахта.