Месть Атлантиды (СИ) - Unknown

И все же, Элика не могла об этом не думать. Как ни странно, подобные раздумья не позволили панике завладеть ее сознанием до самого прихода Домиция Лентула с неизменной красной лентой в руках. Он выглядел обеспокоенным. Наверняка Керра сразу же после ухода изложила ему ход событий.

— Не говори ничего, —Элика сразу пресекла его попытки воззвать к ее благоразумию вместе с советами проявить покорность или, как он любил акцентировать, притвориться готовой на все. — Я знаю, что я его обидела. Скажи ему, когда будет время, что я сожалею. Я не могла знать, это, во-первых... А во-вторых, я вовсе не тот смысл вкладывала в это слово. Знаю, что это меня не оправдывает, но мне показались непомерными его требования.

Домиций привычным жестом сжал ее пальцы.

— Не бойся. Я скажу ему прямо сейчас. Он не посмеет тебя обидеть. Будь здесь, пока я не вернусь. — Советник поднялся с намерением уйти, но Элика, не отдавая себе отчета, удержала его ладонь в своей.

— Нет, Домиций Искренний. Ты не так понял меня. Я сожалею на самом деле. Ты решил, что я говорю это дабы облегчить свою участь сегодня ночью? Нет. Это бесчестно. Я бы никогда так не поступила. Поэтому просто прошу тебя... Утром. Скажи ему это утром. Когда все закончится.

Элика удивилась собственной смелости и решительности. Удивилась и заставила себя запомнить это ощущение, дабы воскресить его в памяти, когда станет совсем тяжело в руках своего укротителя. Благодаря участию Керры ужас больше не накрывал черным покрывалом, слезы, словно убедившись в своей бесполезности, затаились в глубине души. Принцесса не могла знать сейчас, что подсознательно ищет искупления за свою вину. Не хотела знать и анализировать, подсознательно понимая, что осознание своего отношения к произошедшему сломает ее куда надежнее плети и насилия.

Домиций был ошеломлен таким ответом пленницы. Ответом, достойным королевы. Даже растерялся, когда Элика покорно протянула ему скрещенные руки, безропотно принимая стягивающие витки ленты алого шелка. Девочка повзрослела. И, вопреки всем испытаниям, осталась искренней, благородной и доброжелательной. Оставалось надеяться, что Кассий разглядит это в ней прежде, чем своими необдуманными поступками ожесточит ее сердце, навсегда убивая все то хорошее, что в ней осталось.

Знакомый маршрут до покоев принца она преодолела с непривычным хладнокровием.

Он уже ждал ее, вальяжно развалившись на кушетке, и спокойно общипывал большую кисть винограда. При появлении Элики мужчина слишком поспешно поднялся навстречу. Его стальные глаза на миг потеплели от искреннего восхищения, но принцессе почему-то показалось, что виной тому было вовсе не ее платье оттенка розового жемчуга, а связанные ритуальной алой лентой запястья и опущенные в пол глаза.

Дерзость осталась за покоями спальни. Я выстою, сказала себе Элика, выдержу, чего бы мне это не стоило. Пока я ничего не в силах изменить, я сыграю в его игру, но потом...

Ее взгляд упал на столик, за которым ей приходилось делить с принцем трапезу. И принцесса тут же прокляла себя за излишнее внимание.

Черная кожа кнута четко выделялась на белом полотне скатерти. Так четко, что не заметить его было невозможно. Девушка судорожно вздохнула и отвернулась. Зачем?! Неужели он решил ей отказать даже в праве на стойкость?

Тело еще помнило боль обжигающих ударов, жар травмированной кожи и впервые после этого возникшее желание скорой смерти, лишь бы не повторить подобное. Сколько понадобится ударов, дабы горечь обиды стерлась из сознания жестокого принца? Колени девушки подогнулись, и она с трудом устояла на ногах. С чувством приближения к неминуемой точки невозврата следила она за рукой Кассия, ухватившего рукоять самого страшного из всех видов оружия в глазах принцессы. Выдержка Элики едва не изменила ей. С чувством глубокого опустошения наблюдала она за его приближением. Пусть. Она не будет умолять. Пусть забьет до полусмерти, но ее криков он не услышит!

— Посмотри на меня, — спокойно велел принц, остановившись в шаге от дрожащей пленницы.

Элика не посмела ослушаться. В его глазах стыл тот же лед, но это было спокойствие обледенелой стихии, а вовсе не бушующая ярость. Ухватив левой ладонью кончик кнута, Кассий вытянул его в прямую линию.

— Увидела? Ты знаешь, для чего его используют. Таким кнутом секут строптивых рабынь. Достаточно нескольких ударов, дабы сбить с них спесь непослушания.

Элика молчала. Напряженное оцепенение не отпускало, ровно, как и взгляд мужчины, словно удерживающий в тисках ее глаза.

— Сегодня я не стану его использовать. Ты отдашься мне добровольно?

Дрожь в коленях сыграла свою предательскую роль. Эликa просто сползла по стене на мраморный пол, инстинктивно отыскав точку опоры связанными руками. Она задыхалась. Слова сорвались с ее губ сами, опалив своим пугающим смыслом, только подчеркнутым осязаемой угрозой.

— Я буду покорна твоей воле, мой господин, — произнесенное обещание словно сняло сжимающий спазм горла. Край серебряного кубка уткнулся в ее искусанные губы.

— Хорошо, девочка. Пей.

В кубке оказалась обычная вода. Но сейчас Элика была благодарна принцу за эту милость. Облегчение вместе с благодарностью за то, что он не стал угрожать ей избиением, сделала ее податливой и готовой поступиться своими принципами перед сильнейшим. Отрицать этого она уже не могла.

Сильные руки хозяина одним движением развязали ленту на ее запястьях. Девушка нервно растерла несуществующие следы.

— Встань, — прозвучал новый приказ.

Элика нерешительно перевела на принца взгляд и выпрямилась во весь рост. Кассий сжал губы.

— У тебя нет разрешения смотреть мне в глаза. Впредь ты будешь делать это только по приказу. Ты меня услышала?

— Да, мой господин, — Элика поспешно отвела глаза, ощутив, как напрягся при ее словах мужчина. То ли от удивления, то ли от недоверия... Его голос слегка дрожал, когда, спустя несколько продолжительных мгновений, он вновь обратился к своей невольнице.

— Сними платье. Только не торопись.

Подсознательно Элика ждала этого приказа. С первой встречи это требование заставляло ее пылать от смущения и едва сдерживать жгучие слезы унижения. Даже после того, как ей пришлось познать объятия мужчины, ощущение собственной наготы перед ним вызывало почти болезненный протест от стыда и ощущения собственного падения.

Элика не посмела возразить. Гоня прочь неуместные, готовые помешать ей эмоции, она решительным, почти отчаянным жестом потянула завязки платья, обернутые вокруг шеи. Принц, сам об этом не догадываясь, упростил ей эту задачу, запретив смотреть ему в глаза. С одной стороны, это было очередным унизительным ударом, приказ, который больше подходил для рабыни, но с другой, он сам себя лишал удовольствия видеть ее страдания, которые глаза выдавали сразу. Была это его оплошность либо наоборот, его милость, девушка не знала. Ужас перед плетью и чувство вины за свои слова сделали ее податливее восковой свечи в руках тирана и поработителя.