Один лишний труп (Хроники брата Кадфаэля - 2) - Эллис Питерс

- Спросят Адама Курселя, - закончил за него Кадфаэль.

- Нет... Этот солдат не расслышал имени, они в это время все от смеха животы надрывали. А что заставило тебя вспомнить именно о нем? Его как раз там и близко не было. По словам этого человека, Курсель только раз подошел и взглянул на тела, что валялись во рву, причем в самом начале, когда и мертвецов-то было всего ничего. Потом он отправился в город, вроде бы по поручению короля, и больше его не видели. Они еще потешались, что у него, дескать, живот прихватило.

- А кинжал? Был у Жиля кинжал, когда его вешали?

- Был, и этот мой собеседник присмотрел его для себя, но ему пришлось отлучиться, а когда вернулся, кинжал уже исчез.

- Для человека, который нацелился на солидный куш, - покачал головой Кадфаэль, - и маленький выигрыш тоже кстати.

Они молча смотрели друг на друга.

- Почему все-таки ты думаешь, что это Курсель? - прервал молчание Берингар.

- Потому, - отвечал монах, - что я помню, какой ужас овладел им, когда Элин опознала своего брата, и он понял, что натворил. "Если бы я знал, кричал он, - если бы я знал, я бы спас его ради вас - неважно, какой ценой". Он просил прощения у Всевышнего, но хотел получить прощение Элин. Хотел от всей души, хотя я бы не назвал это настоящим раскаянием. И он отдал ей плащ, помнишь? Сдается мне - я и правда так думаю, - он вернул бы ей и кинжал, но не мог. К тому времени кинжал был уже сломан. Интересно, что же он с ним сделал? Человек, снявший кинжал с мертвеца, не расстанется с ним так просто, даже и ради девушки. И все же он не осмелился показать его Элин. Кажется, он увлечен ею не на шутку. А кинжал, наверное, где-то прячет, хотя не исключено, что уже и избавился от него.

- Если ты прав, - задумчиво сказал Берингар, у которого еще оставались сомнения, - мы должны найти этот кинжал - это наша улика. И все-таки, Кадфаэль, ради Бога, скажи, что же теперь делать? Господь свидетель, трудно сказать что-либо хорошее о человеке, который ценой измены пытался купить себе спасение, оставив товарищей на погибель. Но ни ты, ни я не решимся рассказать Элин всю правду - это было бы новым ударом для невинной и достойной девушки. Довольно того, что она оплакивает своего брата. Пусть продолжает думать, что хотя путь, избранный Жилем, был ошибочным, зато сам он был верен своему выбору до конца и отдал жизнь за свои убеждения, а не испустил дух с жалким лепетом на устах, как трус, которому обещали милость за низкое предательство. Она не должна узнать об этом, никогда!

С этим брат Кадфаэль не мог не согласиться.

- Однако, - заметил он, - если мы выдвинем против убийцы обвинение и дело дойдет до суда, все неизбежно выплывет наружу. А этого мы допустить не можем - и в этом наша слабость.

- И наша сила, - яростно вскричал Берингар, - ибо он тоже не может этого допустить. Ему нужна королевская благосклонность, ему нужны почести и должности, но ему нужна и Элин. Ты думаешь, я этого не знаю? И кем он будет в ее глазах, если даже намек на это коснется его? Нет, он не меньше нас будет стараться похоронить всю эту историю. Предоставь ему подходящий случай покончить с ней одним ударом - и увидишь, он ухватится за такую возможность.

- Твои мысли в основном об Элин, - мягко проговорил Кадфаэль, - и я тебя понимаю и вполне сочувствую. Но и ты меня пойми: у меня есть и другой долг. Николас Фэнтри не обретет покоя, пока не свершится правосудие.

- Доверься мне и будь готов поддержать меня сегодня вечером за королевским столом, что бы я ни предпринял, - заявил Берингар. - Правосудие свершится, и Фэнтри будет отомщен, но пусть это произойдет так, как задумал я.

Кадфаэль приступил к своим обязанностям за креслом аббата Хериберта, оставаясь в некотором недоумении, ведь он не имел четкого представления о том, что же замыслил Берингар, и не был уверен, что без сломанного кинжала удастся выдвинуть против Курселя весомое обвинение. Фламандец не видел, как Курсель брал кинжал, а те слова, которые он в отчаянии кричал Элин над телом ее брата, - это не доказательство. И все же Хью Берингар обещал возмездие - ради Элин Сивард и погибшего Николаса Фэнтри. Главное, что имело сейчас значение для Хью, - это чтобы Элин никогда не узнала, что ее брат опозорил их род, и ради этого он готов был без колебаний пожертвовать своей жизнью, не говоря уж о жизни Адама Курселя.

"А ведь я, - с грустью размышлял Кадфаэль, - успел привязаться к этому юноше, очень бы не хотелось, чтобы с ним стряслось что-то худое. Я бы предпочел довести дело до суда, даже если бы нам пришлось действовать осторожно, накапливая улики, и умолчать обо всем, касающемся Торольда Бланда и Годит Эдни. Но для этого потребуются - обязательно потребуются веские доказательства того, что Адам Курсель завладел кинжалом Жиля Сиварда, и желательно было бы предъявить сам кинжал, чтобы примерить к нему найденный на месте убийства обломок. В противном случае Курсель будет попросту лгать и изворачиваться, отрицать все и вся и заверять, что он отродясь не видел ни этого топаза, ни кинжала, к рукоятке которого он крепился. При том высоком положении, которое он занимает, без неопровержимых улик к нему не подступиться".

В тот вечер дамы приглашены не были - гости собрались для обсуждения политических и военных вопросов, однако пиршественный зал ратуши был украшен позаимствованными для этой цели драпировками и ярко освещен светильниками. Король был в прекрасном настроении: те, кому было поручено потрясти горожан, отменно справились со своей задачей, и провизии для войска было запасено в достатке.

Со своего места, позади кресла Хериберта, стоявшего на помосте за королевским столом, Кадфаэль оглядел битком набитый зал и прикинул, что гостей набралось человек пятьсот. Он поискал глазами Берингара и нашел его за столом пониже. Хью был в пышном наряде, любезный и оживленный, и прекрасно владел собой - даже встретившись взглядом с Кадфаэлем, он и виду не подал, что затеял что-то серьезное.

Курсель сидел за столом, стоявшим на возвышении, вместе с высшими сановниками. Статный, великолепно одетый, прославленный воин в чести у короля - глядя на него, немыслимо было представить, что такой человек мог опуститься до низкого грабежа. Хотя что в этом странного? Сейчас, в хаосе междоусобной войны, когда благосклонности короля запросто мог прийти конец вместе с его правлением, когда бароны беспрерывно переходили то на ту, то на другую сторону - в зависимости от того, куда склонялась фортуна, когда даже графы думали только о своей корысти, напрочь забывая о благе государства, которое того и гляди рухнет и погребет их под своими обломками, - поведение Курселя было всего лишь симптомом поразившего страну недуга. Если эти распри не прекратятся, подумал Кадфаэль, то скоро такие молодчики будут попадаться на каждом шагу.