Старая ратуша - Роберт Ротенберг

— Когда?

— Сегодня утром.

Он почувствовал, как у него начало крутить желудок.

— Кто вам сказал? — поинтересовался он у Гилд.

Ему могло прийти в голову лишь одно — те страницы, что Марисса обнаружила на ксероксе.

— Вам это обязательно надо знать? — Это уже голос Каттера. Ему впервые удалось говорить тихо, и он даже перестал теребить салфетку. Взглянул на Гилд, затем — на Чарлтона и стал очень медленно двигать салфетку.

— Надо ли мне? — переспросил Фернандес.

— Послушайте, — Каттер по-прежнему старался говорить как можно тише, — нужно, чтобы «признание» прошло без сучка без задоринки. Поняли?

— Что ж, я и не собираюсь мешать ему признаваться.

— Да, но Саммерс может.

— Саммерс? Зачем ему? — удивился Фернандес.

Каттер вновь окинул взглядом коллег.

— Могут возникнуть осложнения.

— Например? — уставился на него Фернандес. Последовала пауза. — Надо угадать?

— Например, адвокат Брэйса, — наконец вступил Чарлтон.

— Пэриш? — удивленно воскликнул Фернандес. — Она, разумеется, расстроится, потому что лезла из кожи вон и даже кое-чего добилась, поставив под сомнение первую степень. Но какие тут осложнения?

Он вновь окинул всех взглядом. Они словно застыли. Ему еще не доводилось видеть Каттера таким смирным.

И вдруг все прояснилось.

— Погодите. — Он даже вздрогнул. — Откуда вам известно, что Брэйс сказал своему адвокату? Это же конфиденциальная информация.

Вновь последовала пауза.

— Никакой судья из этой провинции не дал бы разрешение на прослушку ее телефона.

— Что верно, то верно, — согласился Хэп Чарлтон.

И вновь молчание. Фернандес понял. Они хотели сказать, что невозможность получить такое разрешение не является для них камнем преткновения. Никто бы даже и не узнал. Он вдруг представил себе кучку полицейских, сидящих в какой-то комнатушке и прослушивающих телефон Нэнси Пэриш. Неприятные ощущения в желудке усилились. Он вновь вспомнил о ксерокопиях. О молчании Брэйса и его переписке.

— Но я думал, Брэйс молчит… — забормотал Фернандес.

Каттер приблизился к нему. Он говорил почти шепотом, но достаточно громко, чтобы его было отчетливо слышно.

— Мы получаем информацию из самого надежного источника. Написанную собственноручно Брэйсом. — Он рассмеялся едким колючим смехом, который казался еще более зловещим, оттого что звучал полушепотом.

«Вот спасибо тебе, Каттер», — подумал Фернандес.

— У вас есть в тюрьме некто, кто подсматривает в тетрадь, что Брэйс повсюду носит с собой?

— Многие уже забыли, что начинал-то я адвокатом, — сказал Каттер с плохо скрываемым злорадством. — Правда, это было давно. Но, скажем так, я сохранил хорошие отношения с одним из ветеранов охраны в «Доне».

Фернандес медленно кивнул.

— И поэтому сейчас с нами нет детектива Грина, — сказал он.

— Послушайте, Фернандес. — Каттер вновь затеребил салфетку. — Город по уши в дерьме. И вам это известно не хуже меня. Мы каждый день слышим об этом в суде. Оружие, бандиты, насильники. Хотите заниматься убийствами? Вот с чем вам придется иметь дело. И не надо нести ерунду в стиле бойскаутов: «Сторона обвинения не может выиграть или проиграть». Когда речь заходит об убийствах, мы играем, чтобы выиграть. Да и вам не стоит беспокоиться насчет вашей приятельницы Нэнси Пэриш. Брэйс никогда не звонит ей.

— Хорошо. Что вы от меня хотите?

Каттер рассмеялся.

— Да ничего особенного. Выиграть дело. Брэйс попытается уволить Пэриш — протест. Пэриш попытается отказаться от дела — протест. Не давайте Саммерсу пространства для маневра.

— С юридической точки зрения здесь все прозрачно, — встряла Гилд. — Никаких свидетельств психической недееспособности; Пэриш не имеет права препятствовать клиенту признать себя виновным. В худшем случае она отказывается от защиты, он признает себя виновным и получает двадцать пять лет.

— И у вас, Альберт, будет отличное начало новой карьеры государственного обвинителя по особо тяжким делам, — сказал Каттер. До этого он никогда не называл Фернандеса по имени. — Там, наверху, не стоит шибко уповать на талант — придется много работать.

Фернандес кивнул. Потом улыбнулся. Напряжение стало спадать. Каттер разорвал салфетку.

— Полагаю, этой встречи не было, — сказал Фернандес.

Чарлтон громко рассмеялся.

— Расплатимся наличными. Я знаком с Ником — тем, что за стойкой, — со времен своих дежурств. По ночам, когда было спокойно, мы заглядывали сюда и часами пили кофе, а каждые пятнадцать минут кто-то один выходил на улицу и докладывал о нашем новом местонахождении. Ник ни разу не проболтался. Если кто-то что-то вынюхивал, он говорил, что не видел меня уже несколько месяцев.

Обернувшись, Фернандес посмотрел на стойку. Высокий мужчина с седеющими усами привычно неторопливыми движениями размашисто протирал столешницу. Пятна на белой форме с фартуком свидетельствовали о продолжительности его ночной смены. Черно-белые часы на стене показывали 2:30.

— Похоже, у меня грядет весьма интересный день, — сказал Фернандес, забирая со стола свою тетрадь с ручкой. — Всем до встречи в суде.

«Марисса, кажется, я приду домой необычно рано, — думал он. — У нас намечается приятный вечер. И будет повод кое-что отметить».

Глава 56

— Каждый месяц у нас пропадает от десяти до пятнадцати столовых приборов, в основном ножи. — Сара Макгил укоризненно глянула на Ари Грина и потрясла пластиковым пакетом. — Вот и вы внесли свою лепту.

— Да, несомненно, — ответил он.

Грин много раз наблюдал одну и ту же историю и не переставал удивляться. Порой при наступлении одного из наиболее драматичных моментов в жизни людей вдруг почему-то начинали тревожить банальные вещи. Теряя все на свете, они обращали внимание на легкопоправимые мелочи. И начинали упорно к ним цепляться.

Во время его последнего судебного процесса по делу об убийстве обвиняемого больше волновало обеденное меню, чем то, что количество улик против него росло как на дрожжах. И чем хуже становилась ситуация, тем отчаяннее он жаловался на качество еды.

Все еще держа перед собой пластиковый пакет, Макгил комкала его краешек, словно маленькая девочка уголок любимого одеяльца.

— Я не пойду в суд, — наконец заявила она.

Грин предполагал такой поворот событий. Он постучал пальцами по карману своей куртки.

— У меня с собой повестка на ваше имя, — сказал он. — Нет желания вынуждать вас, но вашему мужу грозит двадцать пять лет. Ваши показания очень важны.

— Там будет «Помощь детям».

Грин не ожидал этого.

«Никогда не учтешь всего, что происходит внутри человека и как это может повлиять на его поступки», — подумал он.

— Миссис Макгил, это суд по делу об убийстве. Не представляю, как это может интересовать «Помощь детям».

Макгил стукнула кулаком по столу. Удар был такой сильный, что он испугался за стеклянную столешницу.

— Не представляете?! Конечно, с чего бы вам это представлять?! Да эти люди ни за что не отступятся! Никогда. Стоит им услышать, что, когда умерла Кэтрин, я находилась в квартире, они лишат меня возможности вновь встретиться с детьми.

— Но ваши дочери выросли, миссис Макгил, — возразил он. Грин взглянул на Кенникота. Тот тоже выглядел озадаченным. — Общество «Помощь детям» больше не имеет к ним отношения.

Макгил сжала губы от негодования.

— Неужели не понятно?!

И тут он понял. Несмотря на внешнее самообладание и сдержанность, Макгил жила под давлением параноидальных страхов. И на то имелись объяснения сродни тем, что были у его родителей и их выживших друзей. И он, как никто другой, должен в этом разобраться.

— Внуки, — невольно прошептал он.

Макгил смотрела перед собой невидящим взглядом.

— Эти мерзавцы… — наконец произнесла она. — Я не дам им вновь разлучить меня с детьми. — Она упрямо потрясла головой, словно давая понять: «Не хочу об этом больше говорить».

— Мы знаем, что у Кэтрин были проблемы с алкоголем, — сказал Грин, намеренно употребив местоимение «мы», чтобы это прозвучало более официально и внушительно. Ему нужно было как-то возобновить беседу. Заставить ее говорить. — Присутствующий здесь офицер Кенникот беседовал о мисс Торн со многими людьми, в том числе с теми, кто от нее физически пострадал.

Макгил кивнула. Начало было положено.

— Мы знаем, что Кэтрин была довольно прижимистой. Офицер Кенникот обнаружил в ее бумажнике многочисленные купоны на продукты. Ее затраты по карте «Виза» весьма скромны. Как она относилась к тому, что Кевин ежемесячно посылал вам по две тысячи долларов?

Взглянув на Уингейт, Макгил вновь повернулась к Грину. Она не сказала ни слова, но по крайней мере и не заявила, что говорить отказывается. Грин поспешил нарушить молчание.