Бульвар под ливнем (Музыканты) - Михаил Коршунов

Яким Опанасович создавал такую атмосферу вокруг Ганки. Ганка это понимала и ценила.

Побаливает правая рука. Опять. В детстве Ганка ее сломала, и рука болит. Теперь не страшно, теперь она добилась своего. Все зависит от нее самой. Все. Рука тоже. Будет ее разрабатывать. Ганка играет тогда, когда болит рука. Нарочно. Играет, сжав губы. Кисть - локоть, кисть - локоть... Извечное упражнение скрипача.

Говорят, она похожа на свою бабушку. Бабушка руководила людьми, умела это делать. Что такое быть организатором, Ганка понимает только теперь, потому что она теперь организатор и ей нравится это. Ганка взялась за председателя колхоза, когда доставала пианино. Требовала: "Выделяйте деньги!" Председатель отбивался, говорил: "Погоди, успеете". Говорил о райфо, облпромсоюзе, рыночной торговле, оплате трудодней. Председатель думал, что засыплет Ганку различными финансовыми и хозяйственными словами и она затихнет. Ганка не затихла. Попросила у бухгалтера прошлогодний финансовый отчет и выучила все его статьи, как выучила бы ноты. Вначале несколько механически, но потом поняла внутреннюю структуру отчета, взаимосвязь статей и положений. Когда вновь явилась к председателю, была уже достаточно финансово образованна, чтобы доказать, как, по каким статьям или в каких финансовых остатках можно провести пианино. Хотела достать концертное, большое, марки "Эстония". Поехала в область, в филармонию. В филармонии хотели уступить их собственное, старое. Ганка категорически отказалась. Это что же такое? Что за отношение к сельским музыкальным силам? Не отступала от директора филармонии, и он позвонил в облторг, чтобы приняли заявку от села Бобринцы на инструмент "Эстония".

Когда пианино прибыло в село и было установлено в Ганкином классе, Яким Опанасович, скинув с головы картуз в знак особого в эту минуту внимания, сказал:

- Правленческий ты человек, Ганна Степановна.

В честь пианино все собрались в хате тетки Феодоры. Пол хаты застелили мягкой травой лепехой. На стол был выставлен порядок блюд: кислое молоко-робленка, студень, яешня, крахмаль* молочный и крахмаль вишневый. А потом перед хатой для желающих были выставлены миски с тыквенными семечками, которыми пользуются сельчане в момент окончательных обсуждений жизни.

_______________

* Кисель (укр.).

Ганка очень веселилась и чуть не подпалила хату: пыталась показать цирковые фокусы с огнем. Яким Опанасович расценил это как головокружение от содеянных в кооперативе успехов. Ганка никогда не пила наливки, а тут выпила, и у нее действительно закружилась голова. Тетка Феодора взяла Ганку крепко за руку и сказала:

- Будь ласка, сiдай.

Ганка послушно села возле тетки и больше не показывала никаких фокусов.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Всю ночь на Эйфелевой башне вращаются два прожектора. Они чертят над Парижем огромный световой круг. Можно стоять и смотреть, как прожектора ритмично проходят над тобой. Франсуаза их знает с тех пор, как живет с мамой в Париже. Странно, она никогда не поднималась на Эйфелеву башню. И подумала об этом только теперь, потому что стояла под башней и, подняв голову, смотрела вверх. Лифты набиты туристами - обязательная программа. Здесь же продаются значки Эйфелевой башни. Можно приколоть и ходить с такой маленькой башенкой на груди. Всего полтора франка. Или значок Триумфальная арка. Или Собор Парижской богоматери. Всего два франка.

Почему Франсуаза стоит сейчас здесь? Она не знает. Смотрит на прожектора, которые вращаются над самой головой в ночной вышине. А не почувствовать ли себя в Париже туристом, чтобы уехать? Значок на груди - и все. И это легко, потому что сами французы говорят, что Париж - город прежде всего для туристов. Так сложилось. Мама прожила в нем свою жизнь. Но прожила ее в качестве кого? Мама никогда ничего не объясняет.

"Ты можешь продолжать учиться в Москве", - сказала мама. Учиться или жить? Нельзя только учиться и не жить жизнью города, в котором ты учишься так долго. Франсуаза рассказала о школе, о товарищах, о Павлике Тарееве и о себе, задала наконец вопрос: почему она учится в Москве? Почему мама ее туда послала? Мама ответила, что потом. Как-нибудь потом, когда Франсуаза приедет в Прованс, где мама, возможно, будет теперь жить с отцом, и если Франсуазе опять все это нужно будет обязательно знать, она ей и расскажет. Теперь маме надо ехать: у нее срочная и ответственная работа. Франсуаза может вернуться в Москву, закончить школу. Летом они с отцом будут ждать ее в Марселе. Тогда и поговорят окончательно. При этом мама выглядела неестественно озабоченной, как будто спешила уехать от Франсуазы. Но ведь сама она сказала, когда они разговаривали по телефону перед отъездом Франсуазы из Москвы: "Может, у тебя есть что-нибудь важное ко мне? Ты заканчиваешь школу..."

Так чего же хотела мама? "Походи по Парижу, прошу тебя, - сказала она. - Подумай одна о себе, но только здесь. Я тебя очень прошу". Это она сказала несколько раз и смотрела на Франсуазу с какой-то надеждой. Или все это только кажется Франсуазе? Мама есть мама, чему же удивляться!

Франсуаза осталась в Париже, ходит по нему.

Стояла у Лувра (днем он весь в туристах - автобусы, машины, гиды, громко объясняющие, почему Людовик XIV покинул Лувр и построил Версаль), на площади Вож, или, как ее еще называют, Королевской площади, где встречались д'Артаньян, Атос, Портос и Арамис (тоже толпа туристов, тоже гиды, показывающие дом кардинала Ришелье, дом королевы), и на Монмартре, где тоже туристы и художники, рисующие в основном для туристов. Горят перед картинами свечи и карманные фонарики всю ночь.

Почему мама с отцом жила врозь? Разошлись? Поссорились? Почему послала Франсуазу в Москву? Когда-нибудь в их семье были эмигранты из России? Но мама не знает русского языка.

Может быть, подняться на Эйфелеву башню, возле которой Франсуаза находится сейчас среди прочих туристов, и постоять там наверху, над всем городом, в центре светового круга? "Ты куришь!" - говорит Павлик. "Не курю". - "Нет, ты куришь!" И он выворачивает у ее дубленки карманы, ищет сигареты. Она громко смеется. Так она смеялась в Москве. И она хочет опять смеяться и не хочет стоять на Эйфелевой башне одна. Франсуаза достает из кармана сигареты, кладет на пустую скамейку недалеко от Эйфелевой башни и уходит. И ей кажется, что она идет по Тверскому бульвару и рядом с ней идет Павлик.

В самолете сидела женщина. Она только что попрощалась со своей дочерью. Что-то было в ней такое, отчего стюардесса, которая только что объяснила, как пользоваться надувным жилетом, потому что аэропорт в Марселе находится вблизи озера, подошла к ней и спросила:

- Вам принести сок? Воду?

- Воду, - сказала женщина.

Стюардесса принесла низенький фирменный стакан с водой.

Пассажиры читали газеты и журналы.

Впереди, около откидного кресла стюардессы, возились, играли маленькие девочка и мальчик. Брат и сестра. Брат был постарше, и он немного стеснялся, что сестра слишком шумно себя проявляет. Появилась стюардесса, о чем-то поговорила с детьми и потом увела их в кабину к пилотам.

С каждой минутой самолет отдалялся от Парижа.

Женщина отпила несколько глотков воды.

Восемнадцать лет назад у нее умерла подруга. Она была русской и была замужем за французом. Осталась совсем маленькая девочка; родная мать не успела даже выбрать для нее имя. Тогда казалось, просто быть матерью, и даже слово, которое дала, тоже казалось несложным и вполне выполнимым: дочь должна была увидеть Россию, Москву, и только потом надо было рассказать ей все остальное о родной матери. Но кто теперь родная мать? Чья это теперь дочь? Она ее вырастила, а значит, утвердила в ней себя тоже. Ничего в этом не было преднамеренного, специально задуманного - это естественный ход жизни. Где здесь мера справедливости, чтобы правда не перешла в жестокость?

Но это все ее мысли, ее, а не дочери. Отец тоже дал слово. Он тоже знал, что дочь может уехать, и поэтому назвал Франсуазой; в ее имени Франция.

Пассажиры переговаривались, курили, шелестели журналами и газетами. Она сидела неподвижная. Даже забыла отстегнуть пряжку предохранительного пояса. Она не поговорила сейчас с Франсуазой. Зачем эта отсрочка? Оставила ее одну, улетела...

Стакан холодил колено, и она машинально поворачивала его в пальцах и передвигала по колену.

Родители мальчика и девочки привстали со своих передних мест и заглянули за шторку, отделяющую кабину пилотов от пассажирского салона. Девочка вернулась, а мальчик остался у пилотов. Но потом и он вернулся. Они снова начали возиться, играть.

Она теперь смотрела на них, и ей мучительно хотелось подозвать к себе девочку.

Чибис вернулась в "Эмбасси". Портье, который звонит по утрам и будит проживающих, чтобы не опоздали на завтрак, сказал, что ей звонили из Парижа и еще позвонят в девять часов. Чибис не поверила, что ей звонили из Парижа, но портье показал, что вот он записал, кто звонил - Франсуаза Дюран.