Исповедь гейши - Кихару Накамура

Я же работала здесь в качестве натурщицы. Во время написания портрета мне нужно было позировать пятнадцать минут, неподвижно застыв в одном положении, затем давалось пять минут на отдых. Во время эскизных работ мне приходилось, наоборот, менять позу каждые пять минут. Моим коньком были японские танцевальные позы. Американские натурщицы ограничивались позированием в положении стоя, сидя или лежа, в профиль и со спины. Когда приходится менять положение каждые пять минут, весь ваш арсенал быстро расходуется. Поэтому учителям и самим студентам каждый день требуется другая натурщица. Но я могла нескончаемо долго демонстрировать все новые позы. Уже один рукав кимоно может служить для разных поз, к тому же я пользовалась опахалом или зонтиком от солнца.

Благодаря большой востребованности и достаточно солидному на то время заработку натурщицы я не могла и желать себе лучшего доходного места. Впрочем, открыл для меня такого рода деятельность исключительно случай.

По соседству со мной жила незамужняя молодая женщина по имени Нэнси. Как и подобает американке, она с самого начала вела себя непринужденно со мной. Мы сошлись с ней, и она сопровождала меня по магазинам и посвящала во многие незнакомые мне вещи.

Сама Нэнси работала в канцелярии Академии художеств. Однажды она пригласила меня в один итальянский ресторан поблизости от самой Школы изобразительных искусств. Около двенадцати часов я пришла в вестибюль академии, ожидая там Нэнси. Тут открылась входная дверь, и вошел крупный мужчина. Его отличал не только рост, но и полнота, у него было красное лицо, и сам он походил на водителя грузовика или боксера. Неожиданно он остановился как вкопанный и уставился на меня. Конечно, ему приходилось уже видеть японок на картинах или в кино, но здесь он впервые лицезрел живую японку в кимоно.

Он приблизился ко мне и с удивлением меня рассматривал. Это случилось около тридцати лет назад, а я тогда была еще довольно привлекательной. Я пролепетала, что договорилась с Нэнси пообедать, тут как раз и она вышла.

Нэнси представила меня, и я узнала, что это руководитель художественной школы. Он был так потрясен, что захотел дать своим студентам возможность нарисовать меня.

На удивление, он вовсе не походил на художника. Когда мы на прощание подали руки, я заметила, что они у него были размером с бейсбольную перчатку. Позже я посетила музей в Бруклине, где были выставлены его картины. Они представляли собой умиротворенные изображения цветов, детей и пейзажи, написанные в мягких, чудных красках и совершенно не гармонирующие с внешностью их создателя.

Но его отличали удивительно добрые глаза, а позже, после ежедневного общения с ним, я увидела, что это очень доброжелательный человек, которого обожали ученики.

Я получала четыре доллара за час позирования. В то время поездка на метро стоила пятнадцать центов (по сравнению с одним долларом сегодня). Университетские профессора получали за одночасовую лекцию пять долларов. Я благодарила судьбу, что, будучи японской простушкой, зарабатывала целых четыре доллара в час.

При содействии профессора я была представлена преподавателям различных школ искусства. Начиная со Студенческой лиги на 57-й улице, я работала во всевозможных школах и институтах, как, например, на отделении прикладного искусства Нью-Йоркского университета.

Я особо была благодарна за эту предоставленную мне работу, поскольку надо было каждый месяц посылать деньги бабушке, маме и сыну.

Я снимала комнату в доме на Эст-Энде, принадлежавшем некой вдове, госпоже Даймонд. Она жила там одна с дочерью-подростком Даяной и оказалась очень интеллигентной и отзывчивой женщиной. Когда срок моей визы подошел к концу, она вместе со мной пошла к иммиграционным властям и стала моей поручительницей. Так я без труда смогла продлить еще на полгода свою визу.

В ту пору хождение к иммиграционным властям для японцев было сущей мукой, поскольку американцы, все еще осознавая себя победителями в войне, большей частью вели себя высокомерно и развязно.

Мне повезло, что в моих хлопотах о визе меня сопровождала миссис Даймонд и мне ни разу не пришлось с содроганием сердца одной общаться с иммиграционными властями, как другим японцам. Удача, о которой я уже писала в первых двух частях своей истории жизни, никогда не оставляла меня.

Нью-Йорк

Когда в середине пятидесятых кто-то в Японии хотел поехать в Америку, требовалось приглашение от человека, жившего там, иначе нельзя было получить заграничный паспорт. Согласно слухам, подобное письмо стоило от пятисот до семи тысяч йен.

К счастью, я вместе с мастерицей кукол, госпо-жей Одзава, поручителем которой выступил один полугосударственный союз, получила как посланник ведомства культуры желанный паспорт. Расходы на поездку, разумеется, оплачивала я сама. Нашей целью было показать на Международной нью-йоркской промышленной ярмарке в Колизее, как изготавливаются японские куклы. На четырехвинтовом самолете компании «Северо-западные азиатские авиалинии» мы летели около тридцати восьми часов. Сегодня, когда беспересадочный полет от Токио до Нью-Йорка занимает двенадцать часов, мой первый перелет мне представляется как некое наваждение.

Госпожа Одзава и я проводили показы вместе, причем мне приходилось выполнять и роль переводчицы. Поскольку у нее в Японии остались муж и сын, по окончании выставки она тотчас вернулась домой, тогда как я решила остаться в Нью-Йорке.

Все осуждали мое замужество с Н. Сегодня многие жены старше своих мужей, но тридцать лет назад нечто подобное воспринималось обществом, и даже семьей, как вызов. Меня там ругали вплоть до самого отъезда.

Поэтому я решила жить сама в Америке, а бабушке, маме и сыну высылать деньги.

Моя поездка в Америку обернулась в итоге бегством, а прибытие туда, если говорить начистоту, несло мне огромное душевное облегчение.

Прежде чем отправиться в Америку, я устроила все так, чтобы бабушка и мама могли безбедно существовать. Я расширила наш дом и получившуюся пристройку сдала молодой американской супружеской паре, чтобы мать и бабушка могли жить на доходы от арендной платы. Супруги были стипендиатами фулбрайтской программы по обмену студентами и обучались в Токийском университете. Поскольку, несмотря на свою молодость, они оказались очень рассудительными и обходительными людьми, я посчитала, что такими являются все образованные люди в Америке. Даже маме с бабушкой они приглянулись.

К сожалению, заболел отец юноши, и им пришлось срочно возвращаться уже после того, как я улетела в Америку.

После них въехали супруги Диксон, которые не платили за жилье ни гроша. Находясь в Америке, я ничего не могла предпринять. После трех месяцев ожидания бабушка и мама обратились к служащей школы, знавшей немного английский язык, чтобы та напомнила постояльцам о долге. Вслед за этим те предложили моей матери в качестве оплаты два старых, грязных и поношенных футоп.

— Они по стоимости примерно соответствуют трехмесячной плате за жилье, и мы даем их вам вместо арендной платы, — так было заявлено.

— Они, пожалуй, были дорогими, когда вы их покупали, но столь грязные футон мы не можем принять в счет оплаты за жилье, — возразила им бабушка.

— Ваша страна побеждена Америкой, и вы должны быть благодарны, а не требовать еще платы за жилье, — заявила госпожа Диксон.

Бабушка и мама чувствовали себя беспомощными. Никакие уговоры не помогали — им не удалось получить ни цента. Супруги оставались там целых восемь месяцев, не платя ничего за жилье.

Встречаются и такие американцы.

Нам следовало бы при въезде жильцов заключать с ними договор по американскому образцу, но, поскольку молодая супружеская пара студентов была неизменно с нами обходительна и всегда старалась порадовать моего ребенка сладостями, бабушку цветами, а меня косметикой, мы просто не думали, что и среди образованных американцев попадаются негодные люди.

Я каждую неделю получала из дома просительное письмо. Обе пожилые женщины всякий раз писали, как скудны их средства. О наличных, что я оставила им на непредвиденные расходы, они вообще не упоминали и постоянно призывали или выслать денег, или лее немедленно вернуться домой. Легко сказать вернуться, но у меня не было средств на обратный путь, а если начать влезать в долги, то потом из них не выберешься.

К тому же мне пришлось бы денно и нощно терпеть жалобы матери и бабушки, их причитания и любопытство соседей. Муж и я счастливо жили вместе с моим ребенком, однако давление со стороны окружения на удивление становилось все невыносимее по мере того, как росло наше с мужем взаимопонимание.

Я всегда завидовала другим японцам в Нью-Йорке (иностранным студентам и будущим врачам), когда те получали от родителей посылки с нори или чаем.