Комитет охраны мостов - Дмитрий Сергеевич Захаров

Баха стал что-то яростно орать матом, перемежая выкрики эскападами на каком-то неизвестном языке — может, азербайджанском. Серёгин не вслушивался.

— Два, — сказал он.

Не став дожидаться «трёх» (всё равно без них не обойдётся), он отметил для себя на навигаторе приемлемую область, и стал сворачивать с основной трассы.

Баха продолжал орать, пока тряска фургона не усилилась настолько, что стало понятно: начинается жопно-неизведанное. Тут он перешёл просто на визг.

А вот и три, сказал себе Серёгин. Он съехал к каким-то разбомбленным гаражам, или, может, складам, поросшим со всех сторон мусорными кучами разных цветов и размеров. Антураж дополнял скелет бурой «девятки» с остатками заднего сидения.

Серёгин остановился, под продолжающиеся матерные визги достал из бардачка бурую тряпку и, пробравшись в хвост фургона, утрамбовал её в пассажирскую пасть. Баха сопротивлялся, сжимал зубы и вертел головой, так что его пришлось немного пощупать за горло.

Когда пассажир забулькал с удовлетворительной громкостью, Серёгин стянул с глаз пассажира повязку, сел рядом с ним и продемонстрировал Бахе нож.

— Знаешь, — сказал он, — много лет назад я придумал сюжет для газеты, он потом ещё долго скакал сам по себе. Дескать, у северных народцев есть культ древнего чудовища, которое забирает людей без пальцев, поскольку они будто бы помечены ему в пищу. И что поверх этой легенды постепенно вывелась новая профессия, даже каста — тех, кто режет пальцы другим. Такие идейно-практические работники. И представь? В это поверили. Миллион перепечаток. Какие-то этнографические туры. Сбивчивые подтверждения местных. Маски этого Чёрного Судьи, которого я нарисовал на бумажке. Может, и пальцы стали резать — не знаю. Наверняка даже. Так я о чём в связи с этим подумал? А может, не важно, что это — левая срань? Может, желание резать пальцы всегда жило в этих людях, стоило только вспомнить — оно и полезло? А тогда значит, что и Кыши-Кыс в наличии, я просто придумал, как его звать? А? Давай мы с тобою и проверим.

Серёгин схватил одну из Бахиных ладоней, быстро переместив захват на указательный палец. Трофейный пассажир задёргался, заскулил, попробовал вырывать руки — но куда там. Серёгин достал заранее заготовленную бечёву и аккуратно обмотал пассажиру указательный палец ровно по второй фаланге. Баха задёргался ещё сильнее, а Серёгин ещё раз продемонстрировал ему нож.

— Знаешь, что самое интересное, — сказал он доверительно. — Самое интересное в истории с Кыши-Кысом, которую я то ли выдумал, то ли нет, — это равенство. Такое, каким оно только и может быть. Если сегодня ты думаешь, что всё в шоколаде, а в горсти у тебя комплект пальцев, никто не гарантирует, что завтра ты проснёшься с тем же набором. Достаточно всего одного движения острым предметом, чтобы уравнять шансы перед Зимним Хозяином. А тебе, по-моему, долго казалось, что твои шансы — куда предпочтительнее.

Серёгин с усилием чиркнул ножом. Кусок пассажирской плоти улетел куда-то вниз, под кресло.

— Ещё одно неправильное слово, — предупредил Серёгин, — и я буду выбрасывать по одному твоему пальцу каждые пять километров. Сообразил? Ты мне в самом деле нужен, но и без пальцев — вполне сгодишься.

Баха отчаянно закивал.

Серёгин вынул у него изо рта тряпку, подобрал отрезанное и, выбравшись из фургона наружу, выбросил половинку грязноватого ногтя. Интересно, спросил он себя, а мог бы я в самом деле отрезать ему палец? А голову? Вот бы мне Наташкину уверенность.

— Так, — сказал Серёгин, снова оказавшись за рулём, — давай-ка ты пока расскажешь, чем занимался в славном городе Томске.

Он действительно рассказал. Всё же страх и хвастовство хорошо миксуются.

«Постоянный подрядчик» — он сам так себя назвал — передавался из региона в регион комплектом: как живое пособие, инструктор и агент. Он предлагал идеи борьбы с юной неблагонадёжной публикой и сам же эту борьбу разворачивал — сразу с обеих сторон.

Он снимал офисы и, как правило, сам их оплачивал (откуда деньги у этих нищебродов), убеждал создать формализованную структуру, с уставом и программой — чтобы потом её проще было подвести под статью, составлял бюджет и план закупок (финансовая деятельность!) — от принтера до форменной экипировки (новосибирские губошлёпы повелись) и светошумовых гранат (это в Крыму). Он вёл протоколы собраний или придумывал их, если собрания организовать не удавалось. Он контролировал раздачу поручений и постил от имени «организаций» ультиматумы и угрозы в соцсетях.

Он очень любил свою работу. Собственно, это была для него даже не работа, а «дело». Любимая энтомология. Он, правда, не знал такого слова, но всё равно любовно прикалывал одного за другим — каждого купившегося дурачка — в свой насекомый альбомчик. Он помнил их всех. Знал их наизусть. Сорок шесть, сказал он не без гордости. 46 «подберёзовиков». Он звал их подберёзовиками.

Сейчас Баха собирал томский филиал «Комитета». Здесь террористы, объяснял он, захотят взорвать недавно построенные вышки «Полярного моста». Дело будет громкое — на проект же сейчас молятся. Может, это даже будет по заданию украинцев. Украинцы сейчас в тренде.

Всего же заявок (от Нижнего, например) по разным регионам, где местным борцам с терроризмом тоже требуется его «дело», уже четыре. Ну, это если успеют в нынешнем году.

— Широко, — признал Серёгин, — так и до Москвы дойдёт.

— Не, — дал профессиональную оценку Баха, — в Москве не станут. Издержек много: журналисты станут вопить, общественность…

— И зачем столько трудов? — спросил Серёгин. — Провели бы просто перепись дурачков в соцсетях и разложили по уголовным делам?

— Не, ну как, — отозвался Баха, — нужно же их сначала потрогать, что они за звери такие. Это же интересно! Ну и полезно узнать врага.

Серёгин в очередной раз удержал себя, чтобы не спросить: дескать, вот врага, правда-правда? Здесь всегда есть ловушка: разговаривая с глазу на глаз (даже если один в наручниках, а второй смотрит на него в зеркало заднего вида), ты рано или поздно обманешься, будто тот, с другой стороны, тоже человек. И будешь спрашивать его, как спросил бы человека. И ждать, что он ответит как теплокровный. Но он — древнее чудовище, выползшее из адского жерла. Оно просто слепило себя в эту, как ему кажется, человекоподобную форму и достигло высот в звукоподражании. Но всё это, товарищ психоневролог, и характер речи, и выражение глаз — чисто внешнее. А внутренне — он давно того.

И Серёгин удержался. Тем более, что Баха уже сам продолжил излагать.

— Вот судья в закрытой части спрашивала: не боялся ли, что преступников заметут раньше, чем ты их сдашь, и ты