Самый лучший коммунист. Том второй - Павел Смолин

поверишь, Сережка — душа поёт! — отвернувшись, он повел меня по коридорам, которые наконец-то отремонтировали до нормального, стильного уровня. — Как раб на галерах с самого нашего знакомства пахал. Сейчас дела абхазскому негру Тяпкину сдам за месяцок, Генсеком его назначим, и все, буду с внуками по лесу гулять. У меня и выходных-то за две с лишним пятилетки было от силы пара недель. Нормальных имею ввиду, а не как ты говоришь «мероприятия, направленные на укрепление корпоративной солидарности в правящих кругах».

— Еще и в Римский клуб не взяли, — добавил я недовольства.

— И из ВОЗ выйти пришлось, — вздохнул дед. — Ишь ты, придумали, развитие медицины ограничивать. Им-то доходы, а народ что?

— Рынок, че, — пожал я плечами. — От нашей вакцины от рака легких весь капитализм визжит — это какие доходы теряются?

— Твари, — беззлобно, чисто по привычке подвел итог дед, и мы вошли в гостиную.

Камин нам не нужен — конец лета, тепло.

Усевшись в кресло, Андропов взялся набивать трубку — пристрастился к этому атрибуту в последние годы, заигрался в «симулякр» — и как бы невзначай просыпал щепоть табака на книгу «Янки при дворе короля Артура». Ту самую, которая в этом доме двенадцать долгих лет прожила.

— Догадался, да? — спросил я, опустившись в соседнее кресло.

— Я всю жизнь в органах, Сережа, — буркнул занятый разжиганием трубки деда Юра. — Не бывает таких гениальных детей. Бывает, что у малыша прорезаются способности, например, к математике — у нас для таких олимпиада специальная есть. Бывает, что память у человека хорошая, и есть примеры памяти абсолютной. Но когда сразу всё, причем большая часть, извини за прямоту, крайне поверхностно и явно откуда-то услышано или вычитано, нужно быть доброй душой Екатериной Алексеевной или родной мамой, чтобы не догадаться.

— Не специалист же, — развел я руками. — Но и «поверхностного» моего хватило на очень многое.

— Не спорю, — улыбнулся дед и выпустил три колечка дыма. — Значит, освоили машину времени у вас там?

— У нас там специальная военная операция была. На территории бывшей УССР, — поведал я.

Андропов подавился дымом и закашлялся. Я молчал, давая деду возможность переварить новость.

— Бандеровцы? — сходу догадался он.

— Нацисты, — кивнул я. — Бандера с Петлюрой национальные герои на уровне государственной идеологии, прикинь?

— Необучаемые, — пригорюнился деда Юра.

— Кто пытается копировать ОУН УПА, тот заканчивает как ОУН УПА, — согласился я. — Но от этого не легче — нацисты это громкое меньшинство, а народ, как обычно, не спрашивают — вот тебе автомат НАТОвский и иди отстаивай «незалежность», пока родственнички и друзья нацистов-правителей красиво живут в условном Майами. Что поделать — при крушении огромной Империи, пусть даже красной, гражданские войны с бывшими провинциями неизбежны. Я по сути только начало процесса упорядочивания новых мировых реалий застал, громкого и печального, но к две тысячи двадцатым годам население Российской Федерации — почти такие же границы как до реформы было у РСФСР, кстати — составляло сто сорок с хвостиком миллионов человек. Много на Хрущева и Ленина кивали — первый, мол, бандеровцев из тюрем выпустил и Крым к УССР прирезал, а второй вообще лично бомбу националистического толка под СССР подложил. Но это мы с тобой починили, слава Богу.

— Давай с самого начала, — попросил упорядочить дед.

— Можно про личную жизнь не буду? — попросил я. — Ничего там интересного не было.

— Что мне твоя жизнь? — отмахнулся Андропов. — Про страну рассказывай — может упустил чего, когда гением притворялся.

— Тебя кстати некоторые конспирологи агентом ЦРУ считали, — не без ехидства потянул я время. — Почти как в библии — Куусинен родил Андропова, Андропов родил Горбачева, Горбачев просрал сверхдержаву. Хорошо, что ошибались — я бы тебе вот это вот все рассказал, а ты бы меня в багажник и диппочтой прямо в подвалы Пентагона.

— Горбачев, значит? — хмыкнул дед.

— Говорил же — «бог шельму метит», — улыбнулся я. — Нормальный руководитель Ставрополья, а большего ему доверить нельзя. Представь картину — приходит такой Горбачев к власти году этак в 85-м, приезжает к нему Маргарет Тетчер в гости, а он раз — карту ей сов.секретную показывает, прямиком из Генштаба, с планами ракетной атаки на Британию.

Андропов молча схватился за голову.

— И говорит ей такой — «вам не кажется, что с этим нужно заканчивать»? С холодной войной то есть, через демонтаж и скатывание нашей Родины в периферийный капитализм.

— Хватит от темы уходить, — поморщился деда Юра. — Давай с начала — со смерти Брежнева в твоей реальности.

— В 82-м умереть должен был, дряхлым маразматиком и любителем поспать под таблетками, — послушался я. — За ним на трон взошел ты и взялся наводить порядок — вот все эти «мафии», которые мы с товарищами в зародыше так сказать подавили, выкорчевывал ты — громко, на весь Союз. Получился неожиданный, но логичный побочный эффект: товарищи поняли, что в Советских реалиях может быть власть, но не может быть собственности.

— Табакерка? — предположил деда Юра.

— Зачем? Ты болел сильно, почка-то не пересаживалась, — пожал я плечами. — Сам быстро в мир иной отошел, а за тобой ряд других дедов — от Суслова до Черненко. Термин специальный появился «Эпоха пышных похорон». А деятели тобой напуганные, привыкшие при Брежневе неприкасаемыми себя чувствовать, власть разменяли на собственность, реставрировав капитализм.

Андропов недовольно пыхнул в меня дымом.

— Понял, начинаю заново и упорядоченно, — послушался я. — Итак…

Эпилог

Много ли дел у Советского Генерального секретаря в 1991-м году? Да почти что и нет — на «вольных хлебах» я пахал как проклятый, и отчасти поэтому имею возможность в разгар среды лежать на диване в своем Кремлевском кабинете — товарищ абхазский негр Тяпкин у нас был как бы прогрессивный и гуманный, поэтому сидел на самом верху, а у нас с дедом Юрой сидеть в кабинете Сталина семейное — государственный аппарат прямо на глазах спину ровнее держит, чисто на всякий случай, работает-то отлаженный еще Андроповым механизм как почти вымершие механические часы.

Улыбнувшись, я хрустнул шеей — спорт-спортом, а с возрастом не поспоришь — и улегся поудобнее. Нравится быть мужиком средних лет — гормон даже мой