Дорога в тысячу ли - Мин Чжин Ли

казался ей слишком самоуверенным, но она признавала, что он нужен ее мужу, особенно теперь.

— Ко-сан, добро пожаловать. Приятно видеть тебя, — сказала Киоко, поднимаясь со своего места, и строго глянула на сестер, чтобы те встали и поклонились гостю. — Женщина на кухне — это Кёнхи-сан. Сонджа-сан работает в поле. Пожалуйста, садитесь. Сейчас принесем вам что-нибудь, чтобы утолить жажду.

Она повернулась к Уме-чан, младшей из двух сестер, и та пошла к кухне, чтобы принести холодный улун.[22]

Хансо кивнул, стараясь не проявлять раздражения. Он ожидал, что Сонджа будет работать, но ему не приходило в голову, что ее отправят работать в поле наравне с мужчинами. Киоко почувствовала его неудовольствие.

— Конечно, вы хотите видеть свою дочь, госпожа. Тако-тян, пожалуйста, проводи нашу гостью к ее дочери.

Тако, средняя из трех сестер, подчинилась: Киоко способна была молча создать невыносимую обстановку для провинившейся. Хансо сказал Чанджин на корейском, чтобы она следовала за девушкой, та отведет ее к Сондже. Когда Тако надела обувь в фойе, она поморщилась от кислого запаха старой женщины, усилившегося за два дня путешествия. Грязная, подумала она. Тако быстро пошла вперед, сохраняя максимально возможную дистанцию между ними.

После того как Киоко налил чай, который Уме принесла с кухни, женщины покинули комнату. Фермер спросил Хансо о военных новостях.

— Это не может продолжаться долго. Япония проиграет войну. Это вопрос времени, — сказал Хансо без сожаления или радости. — Лучше остановить безумие раньше, чем позже, чтобы не погибало еще больше хороших мальчиков, не правда ли?

— Да-да, все так, — тихо отозвался Тамагучи.

Конечно, он хотел, чтобы Япония выиграла, и, несомненно, Хансо понимал, что у фермера не было интереса в скором окончании войны. Говорили о выработке авиационного топлива из ферментированного картофеля — если бы это произошло, и даже если бы правительство заплатило совсем немного или даже ничего, фермер рассчитывал, что цены на черном рынке взлетят еще выше. Одного-двух урожаев хватило бы, чтобы купить два огромных участка земли по соседству, хозяева которых состарились и потеряли интерес к работе. Владеть всем югом региона было мечтой деда Тамагучи и его собственной целью.

Хансо прервал мечты фермера.

— Ну и как мои постояльцы?

Тамагучи одобрительно кивнул.

— Они очень помогают. Я бы не хотел так загружать их работой, но, как вы знаете, мне не хватает мужчин…

— Они знали, что надо будет работать, — кивнул Хансо, понимая, что фермер думает в первую очередь о своей выгоде, но все нормально, пока Сонджа и ее семья не подвергаются жестокому обращению.

— Вы останетесь с нами сегодня? — спросил Тамагучи. — Слишком поздно для обратной дороги, и вы должны поужинать с нами. Кёнхи-сан исключительно хорошо готовит.

Тако не пришлось далеко провожать старую женщину. Когда Чанджин заметила дочь, склонившуюся посреди огромного поля, она подхватила длинную юбку и побежала как можно быстрее. Сонджа, услышав шаги, подняла голову. К ней бежала крошечная женщина в небеленом ханбоке, и Сонджа уронила мотыгу. Маленькие плечи, седой узелок волос, короткая широкая блузка… Мама? Как это возможно? Сонджа растоптала картофель на пути, чтобы скорее добраться до нее.

— О, дитя мое. Моя девочка. О, дитя мое.

Сонджа обнимала мать так крепко, что могла ощутить остроту и хрупкость косточек Чанджин, почти не прикрытых плотью. Ее мать стала совсем невесомой.

Хансо быстро поужинал и пошел в сарай. Он хотел просто посидеть там, чтобы никто не суетился вокруг него. Он предпочел бы и есть с Сонджей и ее семьей, но не хотел обидеть Тамагучи. За ужином он думал только о мальчике. В сарае он понял, что Кёнхи сделала два ужина: японский для семьи Тамагучи и корейский для своих. В сарае корейцы ужинали за низким, покрытом клеенкой столом, который Ким сам устроил для них. Когда вошел Хансо, все подняли глаза.

Вечером животные вели себя спокойнее, но не молчали. Корейцы были размещены в задней части сарая, а животные ближе к выходу, рядом со стогом сена. Ким построил деревянную перегородку, и он с мальчиками спал с одной стороны, а женщины с другой. Чанджин, которая сидела на земле между внуками, встала и поклонилась Хансо. По дороге на ферму она много раз благодарила его, и теперь, воссоединившись с семьей, продолжала повторять благодарность, держась за внуков, которые выглядели смущенными.

Кёнхи все еще была в кухне фермы, мыла посуду после ужина. Когда она закончит с этим, подготовит гостевую комнату для Хансо. Ким ушел в пристройку за сараем, которую приспособили для мытья: он грел воду для всех. Кёнхи и Ким усердно занимались делами, чтобы Сонджа могла спокойно поговорить с матерью. Никто не знал, почему Хансо потрудился привезти Чанджин из Кореи. Пока мать вытирала слезы, Сонджа наблюдала за Хансо.

Хансо сел на кипу сена напротив мальчиков.

— Вы хорошо поужинали? Вы сыты? — спросил Хансо на простом корейском языке.

Мальчики удивились, что Хансо так хорошо говорит по-корейски. Они думали, что человек, который привез бабушку, японец, потому что он был хорошо одет, а Тамагучи-сан относился к нему с подчеркнутым уважением.

— Ты Ноа, — сказал Хансо, внимательно глядя на лицо мальчика. — Тебе двенадцать лет.

— Да, господин, — ответил Ноа, разглядывая мужчину в прекрасной одежде и красивых кожаных ботинках, который выглядел как судья или важный человек из фильма.

— Тебе нравится на ферме?

— Да, господин.

— А мне почти шесть лет, — перебил его Мосасу, который всегда так делал, стоило старшему брату заговорить. — Мы едим здесь много риса. Я могу съесть целые чашки риса. Тамагучи-сан сказал, что мне нужно хорошо питаться, чтобы расти. Он сказал мне есть не картофель, а рис! Вам нравится рис, господин? — спросил мальчику Хансо. — У нас с Ноа сегодня будет ванна. В Осаке мы не могли часто принимать ванну, потому что не было топлива для горячей воды. Мне нравится купаться. На ферме лучше, чем в городе. А вам нравятся ванны? Вода такая горячая, и кончики пальцев становятся морщинистыми, как у старика. — Мосасу широко открыл глаза. — А