Семь печатей тайны (главы из романа) - Константин Мзареулов

Письма из глубинки

Москва. 24 августа 1938 года.

На площади трех вокзалов капитан Воронин взял такси и попросил отвезти его к Лубянскому пассажу. Был он в штатском и небрит, так что шофер наверняка подумал: "Вот провинциальный инженер приехал в столицу и торопится первым делом накупить подарков для ребятишек". Между тем, покинув машину возле знаменитого на весь Союз магазина, Егор направился в не менее известный дом, расположенный на той же площади. Чем ближе к НКВД, тем сильней делались смутные опасения. Время было такое, когда ни один человек не мог знать, чем ошарашит его судьба. Однако, неприятности не спешили, и события разворачивались вполне благопристойно. Знакомый сержант на проходной, заглянув для порядка в удостоверение, почтительно козырнул. У капитана немного полегчало на сердце - значит, приказ об его аресте пока не подписан. Может, и вовсе подписан не будет... В коридоре перед секцией, где располагался ОСОТ, молча дымили папиросами оставшиеся сотрудники - Кольцов, Садков и Гладышева. На появление вернувшегося из командировки коллеги они отреагировали унылыми кивками. - Как здесь? - шепотом осведомился Егор. - Пока все спокойно,- так же негромко ответил капитан Кольцов.Руководству сейчас не до нас. Тут такое творится. Они объяснили Воронину, что указом правительства назначен новый первый заместитель наркома - некто Берия, который прежде возглавлял Закавказский краевой комитет партии. Заодно он стал начальником главного управления государственной безопасности и привез с Кавказа множество тамошних чекистов, которых расставляет на ключевые посты. - Похоже, Ежова отодвигают от руководства,- с затаенной надеждой в голосе высказался Антон Петрович.- Может быть, беда обойдет нас стороной. - Отодвигать-то отодвигают, но хотелось бы знать, куда именно отодвинут,глубокомысленно проговорила Вера.- Если на водный транспорт... Кольцов, после ареста Шифера исполнявший обязанности начальника отделения, угрожающе шикнул. Старший лейтенант Гладышева моментально умолкла, украдкой оглядываясь. Вроде бы посторонних поблизости не было, но иди знай. Андрей полузаметным качком головы пригласил всех в кабинет, где поинтересовался, с какими результатами вернулся из своей поездки Егор. - Ни черта толком узнать не удалось, хотя башкирские товарищи выделили мне в подмогу одного новичка...- начал докладывать Воронин.

НКВД Башкирской АССР было выше головы загружено собственными хлопотами, на днях из Москвы прислали разнарядку, предписывающую до конца года разоблачить еще тысячу врагов народа. После долгих препирательств начальник секретно-политического отделения с причитаниями отрядил на помощь Воронину совершенно неопытного парня, который буквально неделю назад попал в органы по линии комсомольского набора. По штемпелю на конверте удалось определить почтовое отделение, отправившее в Москву письмо "дяди Коли". Начальник почты признался, что задержка имела место. Оказывается, в середине июля ушли в декретный отпуск сразу две сотрудницы, а работников хронически не хватало. Поэтому, сказал начальник, из некоторых почтовых ящиков на окраине Уфы корреспонденцию не забирали почти полмесяца. Таким образом, письмо от 13 июля пролежало в ящике до начала августа, потом еще две недели добиралось до столицы в неторопливом почтовом поезде. Так удалось объяснить, почему послание получено так поздно, но на этом успехи закончились. Проверка всех читателей названной в письме газеты оказалась делом непосильным, да и бесполезным. Таинственный "Николай" вовсе не обязательно был подписчиком и вполне мог взять нужный ему номер в любой библиотеке, а то и просто прочитать последнюю полосу на уличном стенде. Поэтому Кольцов вернулся в Москву, организовав публикацию в "Советской Башкирии" подготовленного в ОСОТ текста:

Дорогой дядя Коля! К сожалению, почта нас подвела, и твое письмо мы получили с опозданием почти на месяц. Впредь будь предусмотрительнее, отправляй корреспонденцию с центрального почтамта заказным письмом. Знай, Николай, боевые друзья помнят тебя и желают крепкого здоровья. Надеемся на скорую встречу. Пиши, не забывай нас. Ветераны Чапаевской дивизии.

- Хорошо, местное начальство хоть с этим делом подсобило,- говорил Воронин.- Пока на главного редактора не надавили, газетчики отказывались ставить наш материал в этот номер. Завотделом писем вопила: "Нету места, не могу, только через неделю!" Сурово сдвинув брови, Кольцов сказал нервно, почти растерянно: - Неделю назад, как только ты уехал, меня вызвал нарком. Страшно гневался и требовал найти затаившегося врага, который рассылает провокационные письма и вдобавок имеет наглость подписываться его, наркома, именем... - Что значит "рассылает",- забрюзжала Гладышева.- Всего одно письмо. Или нам не сообщали о других? - Прекрати! - взмолился исполняющий обязанности.- Нам дано четкое указание - искать провокатора. Конечно, такая работа не совсем по нашему профилю, но другие подразделения тоже будут действовать по этому направлению. Садков, который до сих пор сидел и помалкивал с безучастным видом, вдруг подал голос: - А что, если мы имеем дело, дорогие коллеги, с настоящим ясновидящим? Кольцов застонал, как от приступа зубной боли. Однако ветеран, словно очнувшись после длительной спячки, настырно продолжал: - Надеюсь, он ответит на газетную заметку, и тогда мы сумеем выстроить какие-то догадки. Пока же могу предложить некоторые предварительные соображения. Во-первых, этот "дядя" немолод, жизнь научила его терпеливости. Молодежь всегда торопится, поэтому двадцати-тридцатилетний потребовал бы немедленного ответа, а наш адресат назначил срок почти через полтора месяца. Во-вторых, такой срок может означать, что дядя Коля куда-то уезжал из Башкирии, либо находился вдали от мест, где легко достать газету. В то же время он знал, что к десятому августа снова окажется в городе - не обязательно в Уфе. Увлеченно развивая идею, Садков обратил внимание, что дядя Коля - человек не слишком образованный. Почерк у него корявый, словно писал маленький ребенок. Более того, текст письма засорен простонародными словечками вроде "захочете", "назначут", "в таком разе", и к тому же "вы" повсюду написано со строчной буквы. Последний довод большинству осотовцев показался неубедительным, поскольку они и сами так писали, но Антон Петрович продолжал: - Наконец, большинство случаев феноменального свойства проявлялись в результате черепно-мозговых травм. Поэтому стоит разослать циркуляр органам здравоохранения Поволжья и Приуралья - пусть составят списки людей старше сорока лет, обращавшихся за медицинской помощью по поводу сотрясения мозга, ушибов головы и тому подобных случаев. С сомнением прищурившись, Кольцов, который по образованию был врачом, перечислил еще десяток разных повреждений мозга, включая всевозможные опухоли и врожденные патологии. Затем пессимистически добавил, что так называемый "Николай" мог получить травму и год назад, и в прошлом столетии, то есть неизвестно, сохранились ли медицинские записи о его болезни. Вера, к которой начал возвращаться охотничий азарт, решительно отмела сомнения: из письма нетрудно было понять, что способность к ясновидению появилась сравнительно недавно "после одного неприятного случая". Поэтому, уверенно сказала она, следует искать среди тех, кто был травмирован за последние годы. Впрочем, печальная участь комиссара Шифера слишком напугала капитана Кольцова. Поэтому Андрей составлял ориентировку очень осторожно, старательно выкинув любые упоминания о ясновидении. Территориальным органам НКВД разослали указание искать провокатора старше сорока лет, который составлял тексты с нападками на Советскую Власть, социалистический строй и вождей большевистской партии. Кроме того, не исключалось, что профессия подозреваемого связана с длительными отъездами из Уфы, либо кратковременными приездами в башкирскую автономию. Возможное имя Николай и давняя причастность к Чапаевской дивизии упоминались скороговоркой, как маловероятная гипотеза.