Наследник. Поход по зову крови - Антон Краснов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А кто умеет? Кто способен на такое?
Когда я говорил это, перед моими глазами, перед моим мысленным взором ползла поверхность Столпа Мелькуинна. Постоянно меняющаяся. Не поддающаяся всеохватному наблюдению. Покрытая шарообразными наростами, испещренная глубокими складками, то схлопывающимися, то снова разверзающимися. Тонкими, как перепонка, и угрожающе-массивными, как горный кряж… По истерто-бурому слою колоссального массива сочился коричневый туман, который вдруг совершенно заглатывался светло-зеленой, желтой и даже алой хищной пеной. Пузырьки ее раздувались, поглощая друг друга, и лопались…
– Кто способен на такое? – повторил я.
Он пожал плечами:
– Как – кто? Манниты.
– И они же… могут остановить гибельное действие Столпов Мелькуинна? – Пот лился с моего лба. Я снова и снова перебирал в памяти детали разговора с Ариоланом Бэйлом.
– Да.
– Но… Они сгинули. Прошла бездна времени.
У капитана Бреннана были серые ноздри, словно обсыпанные пеплом. Он шевельнул ими и сказал хриплым каркающим голосом, который словно разрывал ему гортань:
– Все это так. Да, Манниты. Они могли. Ну или…
– Или?
– Или их прямые потомки. Существа с кровью Отцов Катастрофы в жилах. Я верю, что они могут вернуться. Ведь не зря же на нашей земле, свободной от свирепых чудес, появился лунный зверь. Жуткая тварь из давно сгинувших миров. Когда ты сказал о том, что видел его, я понял, что непоправимое все же произошло.
– Но…
– Я напоминаю! – тотчас перебил сэр Каспиус, и на его скулах заходили желваки. – Я напоминаю, что это личный страж Маннитов, Отцов погибели. Эти чудовищные твари связаны с Маннитами с самого появления на свет. Помни! И это значит… Это значит, что кто-то из них вернулся в наш мир, – тихо проговорил капитан Бреннан».
Олеварн медленно брел по ночной палубе. День кончился, так и не начавшись. Он не мог думать ни о чем, кроме тех утренних слов Ариолана Бэйла… В его голове шумело, словно он напился вот этого крепчайшего вайскеббо, сдобренного пряностями старины Жи-Ру. Его трясло не столько от слабости, сколько от гнева. Вспоминая лицо мастера Бэйла и его наглые слова, он в бешенстве сжимал огромные кулаки. «Как же он так мог? – бормотал Олеварн. – Ведь мы дружим много лет… Как же так? Ведь мы клялись отдать жизнь друг за друга, и он спокойно сказал мне в лицо, что все это не имеет силы».
Олеварн никак не мог заснуть. В голове бродил туман, под приспущенными веками вспыхивали белесые пятна, обжигавшие глазные яблоки. Сон не брал Олеварна. Он смутно ощущал, что это как-то связано с тем уроном, что он понес в ледяной горе; что этот ущерб еще долго не избыть, что, возможно, на всю жизнь он останется с тревожным сердцем и кошмарами, прячущимися в нижних мутных слоях памяти.
И жгла обида на Ариолана.
Он побродил вдоль борта, поднялся на бак, посидел на палубе, неподвижно глядя на ярко высыпавшие на небе звезды, – сон не шел. Он стал считать эти чертовы звезды, стараясь не пропустить ни одной и разделяя небо на секторы, – сон упорно обходил его стороной. Он прошел на корму, поднялся на ахтердек и остановился у низкого гакаборта. Над его головой уныло брезжил большой судовой фонарь. Его свет был утомительным и сонным, но даже он не навевал покоя. Под ногами Олеварна была капитанская каюта.
Олеварн насторожился. Внизу, прямо под ним, из огромных квадратных окон выбивались отсветы растрепанного лимонно-желтого огня. Это был отнюдь не неподвижный источник света: блики прыгали в пенной струе за кормой «Громобоя», они то становились ярче и приобретали ядовито-оранжевый оттенок, то унимались до уныло-серого свечения. Некоторые из окон были открыты. И бедняге Олеварну, вдруг съежившемуся у гакаборта, стали явственно слышны слова, произносимые там, внизу. Слова откровенные и страшные.
– Очень тяжело удерживать оболочку. Вот-вот, и рассыплется, и что будет тогда…
– Терпи.
– Пока он близко, он стабилизирует, и все нормально. Но мы входим в очень непростые широты, и будет зависеть от него, как пойдет дальше. Здесь мы вне зоны действия Покрова. Это гибельные волны. Мы в любой момент можем выдать себя, и тогда неизвестно, что будет. Я же не могу не подчиняться ему, даже при том, что он не подозревает обо всем этом. Все-таки это Дитя!
– Терпи!
Звучный баритон, призывавший к терпению, вне всякого сомнения, принадлежал капитану Бреннану. Второй же голос был странный: то гулкий, то хрипловатый, на отдельных словах он подпрыгивал и дробился. Как будто его обладателя трясли и подбрасывали… Пережимали горло.
Стиснуло горло и у Олеварна. Он слушал, слушал, впитывая по капле эту нелицеприятную правду. Он был несколько более подкован в Иерархии знаний тайных и явных, нежели тот же Себастьян, – и потому после нескольких фраз чудовищная догадка начала медленно вызревать в его затемненном мозгу.
– Осталось совсем немного.
– Да, до порта Эса-Гилль три – три с половиной недели ходу. Скорее бы.
– Скоро все кончится, – прозвучал голос капитана Бреннана.
– Двадцать лет, двадцать лет! А ведь я помню, как все начиналось, как будто это было вчера. Я воплотился в трюме, я хорошо слышал, как твой отец швырнул тебя о доски.
– А потом ты покинул корабль, и его осадка разом уменьшилась на пару локтей. Как будто из трюма выгрузили пару тысяч стормов балласта…
– Неужели все это может окончиться?
– Боюсь, Текультиапал, это только начало пути, – прозвучал безжалостный голос капитана Бреннана. – Ему еще очень многому надо научиться. Он еще не готов приблизиться к Столпу. И даже ты не спасешь.
Глубокий и гулкий голос выговорил:
– Тебя трясет, сэр Каспиус… Не оттого ли, что назвал меня по имени?
– Будет тут трясти… Не каждый день приходится встречаться со старыми слугами Отцов Катастрофы… Сначала – эльмы, а вот теперь ты.
– Теперь нам никуда не деться друг от друга!
– Не кричи… Мы не одни на корабле…
Олеварна затрясло.
– Все спят крепким сном, – отозвался таинственный собеседник капитана Бреннана, – чтобы удерживаться в своей оболочке и ночью, мне приходится делать огромные усилия. У них есть побочный эффект: все, кто рядом, впадают в глубокое забытье и не могут проснуться.
– Да, помню… Когда мы везли Дары Омута домой, в Сеймор, некоторые из нашей команды так и не смогли проснуться.
Ученик Школы Пятого окна все слушал и слушал. Разговор все тек и тек… Проскальзывали знакомые слова: «Столп», «Великие шутники», «золотой эйгард». «Дары». «Кровь Маннитов». Дары, Дары Омута! Чудовищная истина во всей своей красе вкатывалась в уши Олеварна. Он скорчился у борта и цепенел. Где-то на краю сознания у него возникала мысль о том, что вот сейчас нужно сорваться с ахтердека, подбежать к входу в капитанскую каюту и мощным пинком ноги выбить дверь. Ворваться внутрь и потребовать объяснений. И все равно, кого он там может встретить!
Но она, эта мысль, тотчас же была постыдно изгнана. Вытеснена другими, куда более насущными желаниями.
Между тем там, внизу, вдруг наступила гробовая тишина.
И погасли окна.
Олеварн, шатаясь, поднялся с палубы. Ноги не слушались.
«Текультиапал», – повторил он про себя звучное древнее имя.
Воздух над головой Олеварна задрожал, подергиваясь складками тьмы. Соткался в темное облако, подсвеченное изнутри тем самым лимонно-желтым огнем. Оно почти мгновенно заполнило всю корму, полностью поглотив пространство юта, бизань-мачту со всей оснасткой и кормовой фонарь, показавшийся слезливым и жалким… У Олеварна затряслась нижняя челюсть; под сердцем что-то оборвалось; и он еще не верил своему взору, когда из распоровшегося облака вывалилась на него гигантская голова с дымящейся алой пастью и красными глазными яблоками, рассеченными узкими золотистыми зрачками…
Дневная оболочка таинственного собеседника капитана все-таки осыпалась, как старая штукатурка.
Впрочем, золотой эйгард не тронул Олеварна. Тот умер куда более милосердной смертью – от сильного удара сзади под левую лопатку.
Труп обнаружил вестовой матрос, натиравший утром палубу. В роли этого матроса выступал Ржига. Он осмотрел глубокую рану на спине Олеварна и, с силой втянув ноздрями воздух, пробормотал:
– Резеда…
Глава 5
Главный Дар Омута
То же самое время, окрестности Угурта
Ялинек отбросил целую охапку истертых свитков. Даже тусклый жестяной фонарь над его головой источал недовольство. Что уж говорить о самом брешаке и его спутнике, предпочитавшем называть себя мастером Хэмом?
– И что? – буркнул последний.
– Да ничего.
– Это очень плохо.
– А я говорил, что тут мы ничего не высидим.
Они сидели на верхнем этаже узкой башенки. Пространство, которое заполняли собой тощий брешак Ялинек и его более полнотелый спутник, некогда называвшийся сэром Милькхэмом Малюддо, было душным и убогим. С высоченных полок, карабкавшихся вверх по стенам, непрерывным потоком сочилась пыль. Стоило лишь прикоснуться к этим рассохшимся доскам, как в воздух взмывали целые ее снопы.
