Екатерина Великая - Кэролли Эриксон

Теперь могло случиться так, что и сама Елизавета сделается безумной, как и ее любимцы. Если это произойдет, кто будет управлять от ее имени — Михаил Воронцов и его партия? Или же путем ловкого маневра их удастся обойти Петру и стать регентом при недееспособной тетке?

Наступил октябрь. Похолодало. Невзирая на погоду, генерал Бутурлин, недавно назначенный командующим, развернул наступление. У него были основания надеяться, что эта кампания станет последней, поскольку в ней участвовали сильные армии австрийцев и шведов. Этот сокрушительный удар должен был повергнуть в прах истощенное и впавшее в уныние прусское войско.

Шесть лет войны вконец разорили Пруссию. Ее население тогда насчитывало около пяти миллионов человек, из них погибло почти полмиллиона солдат и мирных жителей. На каждого воина, погибшего в боях или умершего от ран, приходилось два человека, которые стали жертвами лишений, вызванных войной. Погибал урожай, горели города и деревни, торговля пришла в упадок. Каждая прусская семья была в трауре. Молодых и здоровых мужчин почти не осталось — лишь старики и дети. В армию на место павших призывали четырнадцатилетних мальчишек. Это была катастрофа. Король Фридрих отправил великому князю тайное послание: не согласится ли тот за взятку в двести тысяч рублей убедить свою тетушку-императрицу заключить с Пруссией сепаратный мир и вывести русские войска?

Не успел Петр ответить на эту мольбу о помощи, как из покоев императрицы разнеслась весть, вызвавшая панику. У Елизаветы начались конвульсии — следствие кровоизлияния. У ее кровати столпились врачи и священники. Первые безнадежно покачивали головами и разводили руками, а последние уже читали отходную. Этот обряд совершали по распоряжению духовника императрицы, который чувствовал, что пора готовить повелительницу к вечности.

Стояла середина декабря. С темного неба валил густой снег, даже в полдень Зимний дворец освещался свечами и факелами. В покоях императрицы бесшумно сновали туда-сюда слуги, звучали молитвы за спасение бессмертной души Елизаветы. Среди бодрствовавших у смертного одра была и Екатерина. Она наблюдала за тем, как затрудненное дыхание императрицы становилось все более редким и жизнь покидала эту бесполезную теперь для нее оболочку. Несомненно, в эти минуты и часы она неотступно думала о самом главном, о том, что нужно сделать после смерти императрицы: позаботиться о безопасности своих детей, окружить себя верными людьми, вызвать во дворец Григория Орлова с братьями и всех тех гвардейцев, которые поклялись защищать ее, и быть готовой пресечь враждебные действия Петра. Она решила не выходить за пределы этих мер, не внимать голосам, убеждавшим ее воспользоваться удобным моментом и самой сесть на трон.

За пять дней до рождества к Екатерине явилась княгиня Дашкова и в частной беседе стала убеждать ее возглавить переворот. Екатерина отклонила это предложение.

— Что бы ни случилось, — сказала она княгине, — я приму это с мужеством.

Княгиня была нетерпелива.

— Значит, ваши друзья должны действовать от вашего имени и ради вас, — настаивала она.

— Я прошу вас не рисковать собой из-за меня, — не сдавалась Екатерина. — Да и, кроме того, что сейчас можно сделать?

Екатерине стоило немалого труда уговорить своих сторонников воздержаться от выступления Даже когда она бодрствовала у постели умирающей, ей то и дело передавали записки от тех, кто желал видеть ее императрицей. Все эти призывы встречали с ее стороны неизменный отказ. «Не доводите нас до анархии!» — стремилась она образумить пылких приверженцев. Лучше всего не мешать событиям следовать своим чередом, по крайней мере, пока. Пусть Петр займет трон. Возможно, после родов, когда она оправится, у нее будет выбор.

Всякие сомнения по поводу преемника на престоле были сняты самой Елизаветой, когда она позвала к себе Петра и Екатерину и дала последние наставления. Стоя молча рядом, Екатерина слушала, как императрица советовала ее мужу отказаться от старых обид и начать свое правление в духе прощения. Со слезами на глазах Елизавета умоляла Петра заботиться о своем маленьком сыне Павле и проявить доброту к слугам, которых она вскоре оставит на его попечение. Конечно, ей горько было оставлять то, что она так ценила в жизни — трон, власть, всех тех, кого она любила, — этому странному человеку, который на коленях у ее ложа стоял с окаменелым, тупым лицом и, похоже, совсем не понимал всей торжественности этих минут. Очевидно, и Екатерине было не очень-то приятно видеть сейчас тетку и племянника: одна — величественная даже на пороге смерти, а другой — остановившийся в своем развитии, похожий на деревянного идола. Едва ли он годится на роль императора.

Елизавета не припасла напутствия для Екатерины. Она всегда завидовала ей и не смогла заглушить в себе эту зависть даже в последние часы своей жизни. Она, должно быть, понимала или чувствовала, что, передавая державу Петру, в действительности вручала бразды правления Екатерине. И здесь не имело значения, как будет править ее племянница, — лично или из-за трона. Вполне возможно, что она нарочно унизила Екатерину, чтобы обескуражить заговорщиков. Заметили ли ее старые слабые глаза растущий живот Екатерины под просторным платьем? Если и так, то она ничего не сказала. Свет померк.

Наступившее рождественское утро было холодным и чистым. Над Петербургом стоял праздничный колокольный перезвон. Был и еще один повод для ликования. Предыдущим вечером поступило известие о том, что русская армия под командованием Бутурлина овладела важными прусскими крепостями — Швейдницем и Кольбергом. Война была почти выиграна.

В Зимнем дворце, однако, было не до того. У дверей опочивальни императрицы в ожидании бюллетеня о состоянии ее здоровья собралась толпа придворных. Несмотря на приподнятое настроение по случаю новых побед русского оружия, всех их мучило чувство тревожной неопределенности. Будет ли сделана попытка силой захватить трон? Сможет ли Петр взять власть в свои руки? А если и возьмет, то как он будет править? Разведется ли он с женой?

Шли часы, а из комнаты умирающей не поступало никаких известий. Придворные, уставшие от долгого бодрствования, не сводили глаз с высоких резных дверей, которые вели во внутренние апартаменты. Наконец в четыре часа пополудни эти двери открылись и прозвучало торжественно-мрачное объявление: «Ее императорское величество Елизавета Петровна почила в бозе. Боже храни нашего милостивого государя, императора Петра Третьего».

Все упали на колени, многие плакали. Перекрестившись три раза, они помолились за императрицу, за ее преемника и за долгожданный мир.