Мечтатель - Анатолий Нейтак

Ушедшим уже не стать членами гильдии, зато они останутся живы. Так что испытания — это вовсе не жестокость, а милосердие.

Гм… наверно, я погорячился, когда сказал, что первый этап эквивалентен школьному обучению. Пожалуй, это всё-таки будет посерьёзнее. Стать взрослым по паспорту или же по факту — вещи совершенно разные… в той жизни даже среди моих ровесников не так уж многие согласились бы пройти все три стадии испытания Кровавыми Мухами. Особенно если не одним куском, а когда после каждой стадии снова спрашивают, готов ли к следующей.

Должен заметить: несмотря на имеющийся гандикап, доказать способность и готовность приступить ко второму этапу обучения ученику Ложке оказалось нелегко. В том числе именно из-за гандикапа. Очень уж соблазнительно, знаете ли — сдать не потому, что готов, а потому, что жульничаешь. Ох уж эти лёгкие пути! Такие соблазнительные, такие накатанные… В подземном зале во время салочек для слепых использовать магическое восприятие, для изучения языков применить копипасту, во время второй стадии теста с Кровавыми Мухами обезболить себя… ну, с копипастой я всё же сжульничал. Но остальное, к собственной чести и гордости, прошёл сам. Даже долгий кросс, в конце которого пришлось тишком лечить сбитые в кровь ноги (потому что искусство наматывания портянок оказалось сложнее, чем я предполагал).

И знаете… когда мне без наркоза вскрывали руку, чтобы очистить её от готовых лопнуть яиц, когда я скрипел зубами и моргал, сгоняя слёзы — пережить это было не просто. Но зато когда всё это закончилось, я не стал ускоренно залечивать рану сам и Наэли не дал. Решил, что оставлю шрам на память о пройденном испытании.

А вот Йени Финр попросил меня убрать всё по возможности чисто. С его-то биографией шрамы ассоциировались не с доблестью, а со слабостью. И надо ли говорить, что переходные экзамены первого этапа он, прозванный Головастиком, сдал как бы не легче, чем я?

Вот с Анирой вышел облом. Я не спрашивал его, на чём именно он срезался, и сам он откровенничать не спешил. Но ко второму этапу обучения его не допустили. Правда, гнать вон тоже не стали — всё же посвящённый маг в хозяйстве полезен, особенно маг света, которых куда чаще забирала под крыло церковь, чем остальные заинтересованные организации. Вот только ходить за мной хвостиком Анира быстро перестал, хоть я вовсе не гнал его. Он перешёл в прямое подчинение к Наэли Подушке. Видать, карма у него такая: состоять при женщинах с магическим даром, превосходящих его силой и опытом.

Оказавшись на почти привычном месте, он вроде поуспокоился, перестал сутулиться и начал улыбаться. Не сразу, правда, а только после того, как сошёлся с одной из подчинённых Вдовы — обманчиво скромной худощавой рыжулей с говорящим прозвищем Трясогузка. Но всё это случилось позже и меня взволновало мало. Мне осенью стало, выражаясь мягко, не до того.

А как же Мирг? А он почти сразу после памятного ужина усвистал в направлении планово активизировавшегося Темноземелья, что под Гордой. И не он один: три четверти свободных и здоровых Охотников ушли вместе с ним в том же направлении. Так что снова я его увидел уже очень нескоро. Как раз ближе к осени.

Первой моей осени в ином мире.

До которой, впрочем, ещё требовалось дожить.

— Эгей, Ложка! За что тебя так назвали?

— Кушать люблю очень сильно.

— Что ж ты тощий такой?

— Не всякого, кто любит кушать, охотно кормят.

Те в стайке учеников, что поближе, заухмылялись.

— И за что ж тебя муж Вдовы невзлюбил, а, Ложка?

Перестарок поскучнел:

— Это уж ты сам у него спроси, Губа.

— Чего, стыдно сознаться?

— Может, и стыдно.

— Хоп! А ну, косопузые шмакодявки, слушай ко мне!

Стайка вмиг забыла про болтовню и живенько переместилась поближе к Хохлачу. Потому что «ленивых» — читай, тех, кто не подрывается при первом же обращённом к ним слове — Хохлач не любил. То есть он вообще никого и ничего не любил, за исключением, может, тёмного эля, но недостаточно исполнительных учеников — особенно. Вот и сейчас он старательно нашаривал взглядом недостаточно быстрых. Однако, нашарив Ложку, лишь скривился… и промолчал. Но всего вернее, запомнил и затаил недоброе.

Губа это приметил и закусил губу. Ту самую, слишком пухлую нижнюю, которую тайком ненавидел. (А кто бы любил часть тела, наградившую тебя прозвищем Губошлёп? Долго, больно, с кровью и не всегда успешно пришлось выколачивать из сверстников право на куда более уважительное сокращение старой клички…)

Вообще-то Ложка парню не нравился. По многим причинам. Но право строить ему козни он признавал исключительно за собой и отдавать его Хохлачу не собирался.

— Ну так, — начал наставник. — Щас вы, шпыньки, побегите по большому кругу. И быстро побегите, потому шо особо дохлые недоделки, не успевшие до срока, — для наглядности Хохлач слегка тряхнул песочными часами, рассчитанными на полчаса, — вместо шоб сидеть в тёплой читальне, станут бегить ещё по малому кругу. Ясно вам?

Согласным гулом ученики поспешили уверить, что им всё предельно ясно. Наставник на это нехорошо оскалился, показывая крупные жёлтые зубы.

— Тока вам не всё покеда ясно. Просто на время малышня голожопая бегаит, а вы тут уже вроде как почти при Знаке, потому будет вам усложнение. На большом круге по сторонам добро поглядайте да примечайте, чего там. Кто вовремя вернётся, а ништо не углядит, тому тоже по малому кругу шлёпать, ясно? А ты, Ложка, сюды поди. Ближе, ближе. Вот тебе, как самому зыркому, лента на глаз. Хошь на правый, хошь на левый. На бегу не снимать, не сдвигать, ваще не трогать. Всё всосал? Славно, славно.

Хохлач нагнулся и поставил песочные часы на землю.

— Пошло время, — объявил едко, распрямляясь. — Шо стоим, чукараки узкогрудые?

Почти вся стайка будущих Охотников, как один, рванула к началу большого круга. Почти — потому что Ложка приотстал, подвязывая ленту так, чтобы закрыла левый глаз. Губа обернулся на бегу… и тоже замедлился, сам толком не понимая, чего ради тормозит.

— Эй, — негромко окликнул на бегу перестарок, — не хочешь объединиться? Как настоящие Охотники в команде.

— Хо! Это как же? Я за тебя бегу, ты за меня зыришь?

— Нет. Бежит каждый сам за себя. И смотрит тоже. Просто я гляжу вправо, а ты влево. И делимся замеченным. Согласен?

В груди у Губы аж взбурлило.

…причин, по которым ему не нравился Ложка, хватало. С горкой. Первым делом, этот перестарок больно много о себе понимал. Говорил, как по писаному, держался не по чину гордо, манеры имел отнюдь не простецкие. Да ещё и магией, по слухам, баловался. Во-вторых, мало того, что перестарок, так ещё со стороны! Не из потомственных Охотников и даже не из приёмышей. Явился не запылился, в компании двух магов (Губа сам этого не видал, но слухи ходили), живо да быстро испытания прошёл и вот уже допущен к настоящей учёбе: к полосе препятствий, к пескам, стрельбищу, читальне при Архивах. И ведь ловок, чтоб его! Причём не так ловок, как уже когда-то учившиеся науке Охотников или воинскому делу, а как новичок, но очень способный. То, что самому Губе давалось с потом и кровью, с головной болью при разборе хитрых закорючек на бумаге, — Ложка усваивал играючи. Раз — и выучил. Два — и повторил. Три — и ответил.